– У меня такое чувство, словно я сбежала из Бастилии! Ужасно смешно. Я пробыла здесь меньше двух недель и уже теряю ощущение реальности.

Макс улыбнулся. Он должен был знать, что она воспримет это с присущим ей неистребимым энтузиазмом. Устроившись на своем месте, он стал ждать какого-нибудь очередного вопиющего комментария. Ждать пришлось недолго.

– Спасибо, что предложили отвезти меня туда. Так это выглядит гораздо более… заурядным.

– Похоже, вы разочарованы. Должен ли я извиниться за то, что испортил вам приключение?

– О, я совсем не то имела в виду! Просто я пытаюсь убедить себя, что для меня это не бог весть что. Что для меня совершенно нормально пойти посмотреть работы самых замечательных художников современной Англии. Какая-то часть моего существа не хотела этого делать.

– Почему?

– Понимаете, я обречена увидеть, какая пропасть лежит между моим ничтожным талантом и мастерством настоящих художников. Но я готова вынести определенную долю унижения, прежде чем избавлюсь от своего тщеславия и смогу насладиться работами настоящих гениев.

– Это говорит о вас… как о человеке широких взглядов, – ответил Макс, подавив желание рассмеяться и напомнив себе, что для нее это очень серьезно.

– Вы надо мной смеетесь? – спросила она, глядя на него укоризненным взглядом.

– Это преступление?

Ее глаза снова повеселели.

– Мои слова звучат страшно помпезно, да? Но это правда. В Эштон-Коув я рисую гораздо лучше других, хотя это никого не волнует за исключением тех случаев, когда надо украсить церковь. Но сегодня я знаю, что увижу настоящие таланты. Их так мало, совсем мало, их картины висят на стенах академии. И я наверняка пойму, что никогда не стану одной из них. Я знаю, что какая-то часть моей души умрет. Но хотя мне будет больно, я не стала бы избегать этого, даже если бы могла, потому что на другой чаше весов возможность познать гениев. Я снова говорю высокопарно, но ничего не могу с собой поделать, это то, что я чувствую. О, смотрите, это Пиккадилли?

Думая над ее словами, Макс согласился с ней. Благодаря своему дяде он был знаком с некоторыми художниками, и ее суждения казались очень зрелыми и необычными для тех, кого Господь наградил – или проклял – талантом художника. Больше она ничего не сказала, не считая нескольких случайных вопросов о домах, мимо которых они проезжали по дороге к Стрэнду. Наконец они проехали церковь Сент-Мэри ле Стрэнд и остановились перед неоклассическим фасадом Сомерсет-Хаус, где размещалась Королевская академия.

– О, мы приехали! Как быстро! Идемте!

Она чуть не выпрыгнула из экипажа, с явным нетерпением дожидаясь, пока Макс расплачивался с извозчиком, а потом все время тянула его за руку, пока он провел ее через высокую арку Сомерсет-Хаус в сторону широкой лестницы, ведущей в выставочный зал на верхнем этаже здания. Ее глаза торопливо скользили по богато украшенным стенам, скульптурам Уилтона и Бэкона и площадкам, где стояли скамейки для посетителей, поднимавшихся по длинным лестничным маршам.

– Хорошо, что вы не взяли с собой Мармадюка, – заметил Макс где-то на середине пути.

Она подняла на него глаза и, улыбнувшись, немного сбавила ход, но ничего не ответила. В отличие от многих женщин, которые останавливались отдохнуть, обмахнуться веером и посплетничать, она продолжала бодро идти вверх, за что Макс мысленно благодарил ее, поскольку это означало, что он мог ограничиться кивками и не разговаривать ни с кем из знакомых, хотя замечал любопытные взгляды, брошенные в их сторону.

– Вы не устали? – спросил он, удивляясь ее, судя по всему, неисчерпаемой энергии.

Вопрос вывел ее из задумчивости.

– Устала? – в замешательстве спросила она, и Макс указал ей на крутую лестницу.

– Вы преодолеваете ее с головокружительной скоростью.

Девушка виновато покраснела.

– Извините, но я так взволнована. И потом, я привыкла лазать по утесам вблизи Эштон-Коув. Я больше всего люблю рисовать в одной маленькой бухте, расположенной к западу от того места, где мы живем, туда ведет очень крутой подъем. Эта лестница не идет ни в какое сравнение. Но я пойду медленней, если для вас это слишком быстро.

– Не хвастайтесь, – непринужденно бросил Макс.

Девушка засмеялась. Они как раз дошли до верхней лестничной площадки, и он повернул ее лицом к себе.

– Прежде чем мы войдем в выставочный зал, и вы окончательно перестанете обращать на меня внимание, вам стоит назвать свое имя, на случай, если нам все же придется с кем-нибудь говорить. Будет несколько странно, если я стану представлять вас как девушку с мопсом.

Она резко остановилась, как лошадь на скаку перед закрытыми воротами, потом пришла в себя и широко раскрыла глаза.

– Вы совершенно правы. Какая глупость. Я даже не осознавала… но мы ведь до сих пор не представлены друг другу, так что это неудивительно. Меня зовут Софи Тревелиан. А вас?

Он медлил в нерешительности. Но, в конце концов, он сам это предложил.

– Макс…

– Харкот!

Макс расправил плечи и повернулся к изысканно одетому денди, направлявшемуся к ним со стороны выставочного зала. Накрахмаленный воротничок его белоснежной сорочки был так высок, что казалось, тот выглядывает из середины цветка. Щеголь остановился и, поклонившись Софи, вопросительно поднял бровь.

Макс смирился.

– Мисс Тревелиан, позвольте представить вам лорда Брайнстона. Брай, это мисс Софи Тревелиан.

– Тревелиан! Судя по имени, вы из какого-то западного графства. Вы с Максом соседи?

Прежде чем Макс успел ответить, Софи любезно протянула руку и с теплой улыбкой произнесла:

– Да, мы соседи. Как поживаете, лорд Брайнстон?

Окинув ее опытным взглядом, Брайнстон галантно склонился к ее руке.

– Теперь уже лучше, мисс Тревелиан. – Его широко раскрытые глаза одобрительно уставились на Софи.

Звонкий голос девушки заставил повернуться двух мужчин, изучавших скульптуру Карлини. Один из них с любопытством направил на них свой лорнет.

– Я не знала, что экспозиция начинается прямо здесь, – заметила она с таким радостно невинным видом, что Макс не удивился, увидев, как взгляд Брайнстона стал острее, словно у собаки, почуявшей дичь.

– Я тоже, – отозвался Брайнстон. – Подумать только, я едва не отказался сопровождать сюда свою тетушку. Мне определенно везет. И, клянусь Богом, я не могу упустить такую удачу. Макс, будь другом, приведи мисс Тревелиан к нам на прием.

– Не в этот раз, Брай, – твердо ответил Макс.

– Какой же ты друг после этого? – Брайнстон с притворным возмущением повернулся к Софи. – Сам не знаю, почему я его терплю. Он твердокаменный, как те статуи на площадке, и тепла в нем столько же.

– Но у меня, по меньшей мере, хватает вкуса не походить на цветок в горшке. Где, черт возьми, ты раздобыл эту чудовищную жилетку, Брай? Она напоминает обивку диванов моей бабушки.

– Понимал бы что-нибудь, дикарь ты этакий. Этот фасон Шульц создал специально для меня! Не зря родители дали тебе имя того свирепого уэльского воина.

– Он был римлянин, просто женился на валлийке.

– Это еще хуже. Они ходили завернувшись в простыни.

– Ваш выбор цветовой гаммы кажется мне очень артистичным, лорд Брайнстон, – вмешалась вдруг Софи. – Не многим пришло бы в голову сочетать шафрановый с красно-коричневым.

– Хвала Господу за малые милости его, – пробурчал Макс. – По-моему, твоя тетушка пытается привлечь твое внимание, Брайнстон. Так поспеши к ней.

Брайнстон слегка повернул голову, чему мешал высокий воротничок сорочки.

– Прояви хоть немного жалости. В обществе своей тетушки и леди Пеннистоун я чувствую себя совершенно никчемным. Я вижу, у вас доброе сердце, мисс Тревелиан. Убедите этого бесчувственного грубияна прийти к нам.

Лорд с умоляющим видом улыбнулся Софи, но прежде, чем она успела ответить, Макс взял ее за локоть и потянул к двери в выставочный зал.

– Брай, отправляйся очаровывать свою тетушку, пока она не вычеркнула тебя из завещания.

– Всего доброго, лорд Брайнстон, – вежливо сказала Софи, но ее улыбка, адресованная Брайнстону, была такой живой, что тот замер на ступеньках, эффектно приложив руку к сердцу, в позе достойной Байрона.

Макс вознамерился просветить спутницу о том, как неразумно поощрять таких, как Брайнстон, но понял, что опоздал. Она уже перестала обращать на него внимание.

Они вошли в выставочный зал, и Софи с благоговейным видом уставилась на грандиозное пространство. Ее голова запрокинулась, губы раскрылись. Макс часто бывал здесь и забыл, какое сильное впечатление мог произвести этот зал во время проведения летней выставки. Для такой девушки, как Софи, оно наверняка было ошеломляющим. Сотни картин в золоченых рамах теснились на стенах, залитых светом из широких арочных проемов. Десятки модно одетых мужчин и женщин неспешно бродили по залу или сидели на низких диванах оливкового цвета, расположенных в центре зала. Гулкое жужжание голосов заглушило ее невольный возглас. Софи сделала шаг вперед, но потом, словно вспомнив о его присутствии, вернулась назад.

– О, спасибо, что привели меня сюда. Вы не обязаны здесь оставаться. Я понимаю, что вы предпочли бы этого не делать. Но теперь все в порядке. Всего доброго, мистер Харкот.

Макс сомневался, стоит ли ее поправлять, но, сколько он себя помнил, ему приходилось носить не один так другой титул, и теперь мысль о том, чтобы побыть просто мистером Харкотом, показалась ему привлекательной. Эта девушка ничего о нем не знала, кроме того, что он живет по соседству с ними и у него есть сестра. В отличие от большинства других знакомых ему молодых женщин она не имела на него никаких видов, кроме желания его нарисовать. Если он останется мистером Харкотом, все станет проще и легче. Через несколько дней она уже, наверное, будет на пути домой, и он никогда больше ее не увидит. Что плохого в том, чтобы еще несколько минут насладиться одним из своих любимейших мест в Лондоне в компании того, кто действительно любит живопись и пришел сюда не для того, чтобы поглазеть на других? Каких-нибудь десять минут, и он уйдет. Это ничему не повредит.