— Дальше — пункт второй. Телефоны преступников в моем мобильнике ничего не доказывают. Я — адвокат, я консультирую любого, кто обратится ко мне за помощью. В том числе и уголовников.

— Допустим.

— Так, пошли дальше. Наверно, свидетельства Кузнецова и Гусарова…

— Между прочим, ваших подельников.

— Никакие они мне не подельники. Это все — ваш домысел. У вас нет доказательств моей криминальной связи с ними. Нет и быть не может.

— Хотите очную ставку?

— Очную ставку? Да, хочу. Чрезвычайно.

* * *

Утром Баро вышел из разбитой на ночь палатки, умылся на холодном утреннем воздухе и вернулся за полотенцем.

— Ну что? Как спалось? — спросила мужа Земфира, убирая постель.

— Нормально. Ты знаешь, впервые за столько лет почувствовал себя настоящим цыганом…

— Как-то не радостно ты это говоришь.

— Да, если честно, я почти и не спал…

— Ну вот, с непривычки после своего дивана?

— Да нет, Земфира, я всю ночь думал…

— О чем, Рамир?

— Я ведь в городе оставил все: дом, лошадей, бизнес, а главное — Кармелиту!

— Вот те на — ты же сам этого хотел!.. Не тревожься за нее, Рамир, — все грозившие ей опасности уже позади. Преступники пойманы и сидят в тюрьме.

— Знаю-знаю. Но меня почему-то не покидает тревога…

— Рамир, твоя дочь не одна — с ней Максим, он любит ее, он для нее надежная защита. И еще есть Астахов…

— Кто знает, может быть, мне не по себе именно поэтому. Астахов — родной отец Кармелиты.

— Ну и что? Он — это он, а ты — это ты!

— Ты так думаешь?

— Ну конечно! Ты же для нее с самого рождения — и отец, и мать. Ты ее воспитал, вложил в нее свою душу. Она любит тебя, Рамир, она — твоя дочь, и ты навсегда останешься для нее самым близким и родным человеком!.. Уверяю тебя, Рамир, все будет хорошо, не волнуйся — у тебя взрослая дочь.

— Твоя Люцита тоже взрослая, и что? Ты ведь все равно беспокоишься за нее?

— Еще как беспокоюсь, — Земфира тяжело вздохнула. — И может быть, даже больше, чем ты за Кармелиту… Твоя дочь живет в прекрасном доме, Рамир, а моя — в чистом поле, неизвестно где, с мужчиной… Доченька моя, когда же я тебя увижу!

Глаза Земфиры наполнились слезами. Баро обнял любимую жену.

— Да, Земфира… По-разному мы с тобой жили, разными дорогами шли, а пришли к одному — нет рядом с нами наших детей… Не дал нам Бог такой радости, чтобы с нами были наши дети и внуки.

— Ничего, Рамир, ничего. Даже если и нет с нами наших детей сейчас, мы все равно обязательно их увидим!

— Когда же это будет, Земфира?

— Будет, Рамир, будет! А сейчас — сейчас нам надо помочь Миро.

— Да, ты права. Он — хранитель цыганского золота и продолжатель нашего рода.

— Ну а мы с тобой, Рамир, хоть и маленькая, но тоже семья. Так что давай будем любить и уважать друг друга…

Баро рассмеялся и еще крепче обнял Земфиру.

* * *

Максим и Кармелита целовались дни напролет.

— А знаешь, чего я сейчас больше всего хочу? — спросил после очередного поцелуя Максим.

— Чего же?

— Чтобы мы с тобой скорее уже поженились!

— Я люблю тебя, Максим!

— Я тебя тоже очень люблю! Слушай, а может, прямо сейчас в загс пойдем?

— Прямо сейчас в загс? Нет, нельзя. Еще не прошло сорока дней после бабушкиной смерти… Как же можно праздник устраивать?

— Ну, можно ведь и без праздника — просто расписаться, как это сделали твой отец с Земфирой.

— Нет, Максим, ты знаешь, мы с тобой так долго и трудно шли к этому…

И теперь мне хочется, чтобы у нас был настоящий праздник!

— А разве это главное?

— Нет, конечно, — Кармелита рассмеялась и запустила руку в светлую Максимову шевелюру. — Главное, что мы вместе и нас никто не разлучит! Но все-таки давай еще немножечко потерпим, а?

— Послушай, но ведь после того как мы подадим заявление, все равно надо ждать еще месяц — и траур уже закончится… Пойми, Кармелита, для меня это очень важно. Я хочу, чтобы у нас с тобой все было по правилам, чтобы мы были законными мужем и женой. Ну, так уж я воспитан!

— Хорошо, я согласна. Вот только… — и Кармелита немного замялась.

— Что, любимая?

— Вот ты говоришь, что ты так воспитан, да? А как ты воспитан, я не знаю… Вот ты знаешь и моего отца…

— Даже двух, — улыбнулся Максим.

— …Даже двух. Знаешь, как я росла. А я о тебе ничего этого не знаю.

Не знаю ничего о твоих родителях…

— Да это неинтересно.

— То есть как это — неинтересно? Очень даже интересно познакомиться с мамой и папой моего будущего мужа!

— Я тебя обязательно как-нибудь с ними познакомлю.

— Что значит "как-нибудь"? А на свадьбу их приглашать ты что, не собираешься?

— Я не хотел об этом говорить, Кармелита, но… В общем, в моей семье тоже все очень непросто. Думаешь, я случайно живу один тут, в чужом городе?

И Максим поведал самому дорогому для него человеку о сложных взаимоотношениях со своими домашними. Нет, он, конечно, не сказал ни о ком ничего дурного. Но Кармелита поняла, что из всей семьи единственный по-настоящему дорогой для него человек — это младшая сестренка.

Однако Кармелита затаила мысль обязательно пригласить на свадьбу всех Максимовых родственников. Ну, хотя бы для того, чтобы в честь такого события помирить их с Максимом.

* * *

Рассвело. С краю чистого поля стояла маленькая палатка. Рядом с ней пощипывали траву два коня. А перед палаткой, завернувшись в теплую фуфайку, лежал Рыч и с блаженной, почти детской улыбкой смотрел в небо, пожевывая губами травинку.

Люцита обещала матери, что все у них будет по закону — и до венчания не разрешала Рычу спать с ней в одной палатке, а палатка-то у них была как раз одна. Из нее выглянула только что проснувшаяся Люцита:

— Богдан, ты здесь?

— Зде-есь! — Рыч закричал на все поле, хотя лежал совсем рядом с палаткой. Кони подняли морды и недоуменно посмотрели на своих новых хозяев.

Люцита подошла к лежавшему Богдану.

— Ты не замерз? Ничего, что тебе пришлось спать снаружи?

— Нет, ну что ты! За годы жизни у Баро я так соскучился по воле… — Рыч любовался своей цыган-кой глядя на нее снизу вверх. — А потом я еще так долго сидел в этой норе под землей, не видел неба, не видел, какая наша земля красивая, не дышал полной грудью!

— Бедный ты мой, бедный!

— Нет, Люцита, я не бедный. Я теперь самый богатый человек на свете — ты мне весь этот мир подарила!

— А ты подарил мне саму себя!

Рыч вскочил и развел костерок под котелком, чтобы Люцита смогла умыться не холодной водой.

— Спасибо, Богдан!

— Тебе спасибо, Люцита! И благодарение Богу за то, что он мне тебя послал!

* * *

Сашке и Марго цыгане отдали для ночлега старую уютную палатку покойной Рубины. Утром они проснулись одновременно.

— Сашка! Я бы с тобой и на край света пошла! — проворковала Маргоша, сладко потягиваясь в постели.

— Ну, если мы пойдем на край света, то за это время ты мне нарожаешь много-много маленьких цыганят…

— А что? И нарожаю!

Они стали целоваться и обниматься.

— Никогда не думала, что мне так понравится житье цыганами…

— Э! Не с цыганами, а с цыганом! — поспешил поправить ее Сашка, изображая суровую ревность, но не выдержал и сам первый прыснул со смеху.

— Я хотела сказать, что мне так понравится жить в таборе.

— Так, ну все, хватит в постели нежиться. Ты думаешь, такая уж в таборе легкая жизнь? Давай-ка, дуй к бабам, помоги им еду готовить!

— Я готова! Пошли, Саш…

— Куда?

— Как это — куда? Ты же сам сказал — еду готовить…

— Ты что, Марго? Смеешься, что ли? Меня же засмеют в таборе!

— Почему это засмеют?

— Да где ж это видано, чтобы цыган-мужик бабам помогал?! У нас это не положено!

* * *

Следователь Солодовников назначил очную ставку. Первым к нему в кабинет привели Форса. Затем конвой ввел и Руку с Лехой. У одного из них была забинтована рука, у другого — голова. Все трое внимательно посмотрели друг на друга под пристальным взглядом следователя.

— Подозреваемый Кузнецов, повторите свои показания относительно этого человека!

— Это наш главный, Удав, — глухо произнес Рука.

— Теперь вы, Гусаров!

— Это Форс — наш главный по кличке Удав. Вроде… — вторил Руке Леха.

— Что скажете? — повернулся Солодовников к Форсу.

— Скажу, что это они заставили меня назваться Удавом, — Форс говорил медленно, с нажимом. Следователь посчитал, что он просто выдумывает показания на ходу, но на самом деле медлительность Форса была адресована не Солодовникову, а как раз двум другим слушателям.

— Как же это они, интересно, вас заставили? — самоуверенно спросил следователь.

— Силой. Они угрожали убить мою беременную дочь. Поймите, Ефрем Сергеевич, я готов пожертвовать собой, но не своей дочерью!

— Леонид Вячеславович, но вы же, как адвокат, тоже должны понимать, что это — всего лишь слова. И что же? У меня теперь есть ваши показания против показаний этих двоих. И у меня нет никаких оснований доверять вам больше, чем им.

— Почему, Ефрем Сергеевич? Перед вами два закоренелых уголовника — на них висит целый шлейф преступлений, включая убийство Бейбута Милехина!.. А вот чьи показания действительно имеют силу, так это Кармелиты Зарецкой. Она свидетельствовала против меня?

— Может быть, вы хотите, чтобы я вызвал на очную ставку с вами и Кармелиту Зарецкую? — иронично всплеснул руками Солодовников.

— Я очень этого хочу. Пусть она мне в глаза скажет, что я Удав. Но только я убежден, что она этого не скажет!