Олег Кудрин - Во имя любви

— И какие же они? — спросил Зарецкий с волнением.

— Это невероятно, но она абсолютно здорова! Думаю, что здоровей меня с вами. Я еще никогда не встречал таких анализов у людей в этом возрасте.

— А что у нее с памятью?

— Ну, память — это особый вопрос. Тут, как вы понимаете, совсем другие анализы нужны. Медикаментозное лечение в данном случае малоэффективно.

— Вы что… отказываетесь ее лечить?

— Да нет. Вы неправильно меня поняли, мы не отказываемся ее лечить…

— Так в чем же дело?

— Можно, конечно, определить срок реабилитации и держать ее больнице, но я предлагаю другое…

— Говорите, доктор, говорите. Я полностью доверяю вашему мнению. И имейте в виду, на лечение этой женщины я не пожалею никаких средств…

— Да нет. Это, конечно, хорошо. Но не в средствах дело… они тут ни при чем… вы удивитесь, но я предлагаю выписать ее…

— Выписать?! В таком состоянии?

— Она цыганка. Как говорится, вольный человек. И ей нигде не будет лучше, чем среди родных и близких.

Баро ненадолго задумался.

— Пожалуй, вы правы, доктор, — сказал он. — Когда ее можно забрать?

— Я думаю, завтра.

— Завтра?

— Уверяю вас, близкие люди для нее — самое лучшее лекарство. А сейчас я дам ей успокоительное, пусть поспит немного.

* * *

Форс привел Тамару к себе домой. Велел ей остаться на некоторое время в гостиной. А потом позвал в свою комнату, где ее уже ждал изящно сервированный столик на колесиках. Шампанское, фрукты, бокалы, свечи.

— Вы кого-то ждете? — удивленно спросила Тамара. — Это все для кого?

— М-да. Раньше вы были догадливей. Я никого не жду, это для нас с вами.

Прошу.

Тамара смутилась, прошла к столу, присела у него. Форс открыла бутылку шампанского. Налил ей и себе. Предложил тост:

— За вас!

Тамара не приняла его воодушевления, промолчала.

— Неужели я вам настолько неприятен? — спросил Форс.

— Отчего ж… просто это так неожиданно.

— Мне казалось, между нами промелькнула некая искра… — грустно заметил Леонид Вячеславович. — Жаль… значит, показалось!

— Ваше здоровье! — Тамара выпила налитое ей шампанское все, до дна, при этом слегка поперхнулась. — От шампанского, что ли, отвыкла? — смутилась она.

— У вас очень много общего с вашим сыном.

— Да? Что? Почему?

— Он тоже частенько пьет шампанское залпом… я вот так не умею.

— И что же?

— Это свидетельствует о пылкости натуры…

Кажется, стало окончательно ясно, на что намекает господин юрист.

Поэтому Тамара решила, что пора брать быка за рога.

— Давайте короче, Форс. Что вам от меня надо? Он разочарованно улыбнулся, двусмысленно посмотрел на Тамару.

— Ну что, что? — продолжала она. — Почему вы, например, решили, что… вы мне неприятны?

— У вас в тот момент было такое выражение лица…

Тамара рассмеялась, отправив в рот виноградинку.

— Нет. Вы мне не неприятны. Скорее… наоборот, вы мне очень приятны.

Улыбка неожиданно исчезла с лица Форса.

— Ладно, давайте сменим тему. Она согласно махнула рукой.

— Давайте.

— Даю. Слушайте и запоминайте: мы сегодня встретились в ресторане…

— А что тут запоминать. У меня еще, слава богу, нет склероза. Так все и было.

— Нет уж. Вы запоминайте… Итак. Было еще светло. Отмечали мое освобождение. Потом вы согласились поехать ко мне домой и провели со мной всю ночь.

Тамара застыла в недоумении.

— А вы не торопитесь, Леонид?

— Нет. Поверьте мне, темп выбран правильный, оптимальный. Ну, вы запомнили?.. Не слышу ответа, так вы запомнили?

— Да.

— Именно так вы должны отвечать любому, кто бы вас о чем ни спросил.

Договорились?

— Ладно.

— Ну вот и отлично, — опять заулыбался адвокат. — Тогда приятного вам вечера!

Не дожидаясь ее, Форс допил шампанское. Встал, засобирался.

— А… А… а вы куда? — вконец растерявшись, спросила Тамара.

— Это не важно. Главное, вы помните: эту ночь мы провели вместе.

Форс ушел, оставив удивленную Тамару в одиночестве.

Она нахмурилась. Нет, это уже слишком. Напоить ее хорошим шампанским, флиртовать напропалую. И все это только для того, чтобы оставить ее на ночь одну.

Ну и не подлецы ли эти мужчины?!

* * *

Услышав, что бабушка жива, Кармелита в первое мгновение, конечно же, не поверила.

Только маленькие дети легко верят в то, что умершие могут так просто встать и ожить. И в самые свои горькие минуты, стоя у тела бабушки или дедушки, в глубине души верят, что все еще будет хорошо. Еще, может быть, повезет: и родной твой человек умер не по-настоящему, а просто заснул. Очень крепко, но заснул…

Спотыкаясь и чуть не падая на ходу, Кармелита вбежала в больничный коридор и у самой палаты увидела Баро и Земфиру (Палыч остался в палате, подежурить, посидеть у кровати спящей Рубины).

— Где?! Где бабушка?! Это правда, что она жива?

— Это правда, дочь, она жива, — ответил Баро. Он очень хорошо понимал изумление дочери. Сам не мог поверить в то, что случилось.

— Где она?

— В палате спит…

— Но… где?!! Я должна видеть ее.

— Доктор запретил ее будить, — сказала Земфира.

— Папа, папочка, ну пожалуйста, — жалостливо сказала Кармелита, обращаясь к Баро. — Папа, пожалуйста…

— Ладно, — сжалился Зарецкий. — Зайди, посмотри. Только тихонечко.

Кармелита приоткрыла дверь в палату Рубины.

— Не могу поверить! — прошептала про себя. — Бабушка жива! Это… Это просто чудо какое-то…

— Да, доченька, — прошептал Палыч. — Теперь все-все будет хорошо!

Кармелита села на второй свободный стул в палате. И все не могла насмотреться на свою любимую бабушку.

А Баро с Земфирой остались сидеть в коридоре. Они твердо решили здесь дождаться пробуждения ожившей Рубины, чтобы всем вместе увезти ее домой.

* * *

Света и Антон случайно встретились в городе. Света хотела просто пройти мимо. Но Антон почему-то не позволил ей этого сделать. Он шел следом, заговаривал с ней. И в конце концов добился ее ответа. Не бог весть какого.

Но хоть какого-то. А потом они понемногу разговорились…

Ходили по городу, вспоминали, что где было. И оказалось, что родной Управск просто напичкан памятными местами — хоть мемориальные доски везде устанавливай.

— Да… — Света подвела итог всем этим воспоминаниям. — Прошло совсем немного времени, а так много изменилось.

— Много, — подтвердил Антон.

— Так много, — продолжила девушка, — что я теперь жду нашего ребенка.

Антон не удержался, спросил о том, о чем давно хотел спросить.

— Свет, Свет… Ты только не обижайся, но ответь мне… А это действительно мой ребенок?

Света быстро, нервно встала из-за стола.

— Антон, я больше не могу так! Зачем ты вообще подошел сегодня ко мне?

Зачем выдавливал из меня начало разговора? Чтобы теперь спросить об этом?..

Знаешь, я поговорила с отцом. Ты можешь больше за мной не ухаживать. Ты свободен! Совершенно свободен.

— Света, подожди. Подожди… — попробовал успокоить ее Антон. — И прости меня, пожалуйста. Я дурак, но я просто хотел услышать, что это действительно мой ребенок, и все.

— Сколько можно это слушать? Я говорила тебе это миллион раз! Сколько можно?!

— Свет, я ничего не могу с собой поделать. Я ревную тебя к Максиму.

Пожалуйста, не уходи. Останься. Ты говоришь: "Свободен! Совершенно свободен". Знаешь, я хотел этой свободы. Потом бежал от нее, потом еще больше хотел… А сейчас я устал. От всего в жизни страшно устал. Все, чтобы было, — было как бег в колесе. Бодрый такой, энергичный бег. И абсолютно бессмысленный.

Света опять села за стол. Помолчала немного. А потом вдруг заговорила:

— Помнишь, я писала портрет Рубины, бабушки Кармелиты?

— Да, помню…

— Ну, ты еще тогда говорил: вот, наши отношения умерли, как она, им больше не воскреснуть…

— Помню.

— Так вот. Кармелита мне звонила. Рубина ожила. Представляешь?

— Ожила… В каком смысле? В нашей памяти, что ли?

— Нет, просто это была не смерть, а летаргический сон. Или что-то вроде того. Представляешь, как бывает?

— Вот это да! Слушай, а это символично. Может быть, и наши отношения еще не умерли?

— Не думаю. Я пойду, пожалуй… До свидания.

— До свидания, — ответил Антон немного растерянно.

В больничном коридоре рядом с палатой Рубины, уставшие от тревог и потрясений, прикорнув на стульях, сидели рядком Баро и Земфира. А если заглянуть внутрь палаты, можно было увидеть Палыча и Кармелиту, тоже спящих на своих стульях.

И только Рубина в этом сонном царстве не спала. Надоело ей спать. Она встала, тихонько приоткрыла дверь. Вышла из палаты, стараясь не шуметь. В больничном халате и тапочках пошла по коридору. Скользнула взглядом по спящим и тихо ушла прочь, пока не исчезла за поворотом, никем не замеченная.

Рубина шла не торопясь. Куда торопиться — вся ночь впереди.

Перед лесом остановилась. Помолилась, чтоб страшный лесной человек не запутал, с дороги не сбил. И смело шагнула в чащу, подумав, что если сумела она найти дорогу с того света, то на этом свете родной табор уж как-нибудь отыщет. По лесу шла, улыбаясь. Подошла к дереву, обняла его, как старого доброго знакомого. Приникла к нему, просветленным взором посмотрела вверх, на звездное небо.

— Спасибо, Господи. За все, что сделал в прошлом. И за все, что будет еще, спасибо…