– Леся… – не выдержав, он заговорил первым. – Хочу, чтобы ты понимала – я боюсь, что мое присутствие вызывает у тебя только неприятные эмоции. А я этого не желаю. Но если вдруг ошибаюсь и есть хоть какой-то шанс, что ты позволишь мне быть рядом – просто скажи.

Она посмотрела на него внимательно. Артур отчаянно вглядывался в эти глубокие зелёные глаза в поисках хоть малейшей надежды. Хоть единого знака, что он ещё может всё исправить.

– Я совсем тебя не знаю, – наконец сказала она.

Шервинский покачал головой:

– Ошибаешься. Знаешь.

Он подался к ней ближе и заговорил горячо, быстро, будто боялся не успеть все сказать:

– Ты знаешь, что я любил читать Марго «Маленького принца». Ты знаешь, как мне нравится брать твое тело – резко и жадно. И, наконец, ты знаешь, что твой Черный Джек всегда рядом. Я рядом, Леся! В конце концов, ты знаешь меня, как никакая другая женщина, потому что ни одна ещё не была ко мне ближе! – распалившись, Артур ударил кулаком по столу. Столовые приборы жалобно зазвенели, также, как сейчас звенели его нервы. – А еще, моя Леди, ты прекрасно знаешь в глубине души, что всегда можешь на меня положиться. И то, что я сейчас здесь – прямое тому доказательство.

Резко поднявшись на ноги, он отбросил измученную им салфетку и добавил:

– Я сделаю для тебя все, Леся, и это ты тоже знаешь. А если нет – всегда можешь проверить, – Артур развел руки в стороны, показывая этим жестом, насколько открыт для нее. – Однажды ты поймёшь, что никто другой не будет также готов для тебя на все. Потому что никому другому ты не будешь нужна так, как мне. И если ты ещё не поняла, что я люблю тебя больше, чем себя самого, и поэтому готов уйти, если ты этого действительно хочешь – то скоро поймёшь и это.

В горле стоял ком, когда он посмотрел на нее последний раз и сказал:

– Мой рейс завтра в десять часов утра. Если то, что я сказал, в тебе хоть что-то задело – ты придешь прежде, чем я улечу. А если нет… то я желаю тебе счастья.

Нечеловеческим усилием воли он заставил себя отвернуться и сделать шаг прочь. Один. Затем ещё один. В лёгких, скрученных болью, не хватало кислорода. В груди все бушевало и ныло с такой силой, что казалось, способно разорвать его на части. И чувства, что испытывал к этой женщине, были настолько огромными, что не помещались внутри. Хотелось реветь раненным зверем, хотелось вернуться и, сжав Лесю в руках, никогда больше не отпускать. Но он заставил себя уйти – молча, не издав ни звука. И это было самое сложное, что ему доводилось делать в жизни.

А утром его самолёт взлетел ровно по расписанию, кривой линией отсекая его от женщины, которая так и не смогла простить.


Я желаю тебе счастья.

Олеся раз за разом повторяла себе эти слова, но… не чувствовала этого пресловутого счастья. Несмотря на то, что отпустила Джека. Или именно поэтому?

Он покинул её, а Леся его не остановила. Сонм обид, которые она лелеяла в себе, раны, что всё ещё были не зажившими и кровоточащими, всё это не позволило сделать то единственное, чего она так желала.

Слово «люблю», прозвучавшее из уст Артура, тоже ранило. Но не так, как это сделал Шервинский, когда мстил. Раны приносили острое сладостно-болезненное ощущение, потому что Леся знала – она рано или поздно не выдержит. Отправится за своим Джеком, зная, что он её дождётся.

– Дочь… доча! Ты бы спать пошла, – проговорил отец, когда Леся слишком засиделась возле кровати Любы. Она не отдыхала почти сутки, но не чувствовала потребности лечь в постель и уснуть. Просто не хотела.

– А ты? Я могу посидеть ещё.

– Нет.

– Что?

– Я сказал – нет. Иди спать, а потом – поезжай к нему.

Олеся в недоумении посмотрела на отца. Он ведь сейчас имел ввиду совсем не то, что ей послышалось? Или действительно говорил о том, чтобы она ехала к Джеку?

– Я не понимаю, о чём ты говоришь, – пробормотала Леся, отворачиваясь.

Слова папы, такие простые и безыскусные, всколыхнули в ней настоящее цунами самых разнообразных чувств. И желаний, в которых она боялась признаться даже самой себе.

– Ты понимаешь, о чём я говорю. Поезжай к нему, мы с Любой справимся и сами.

– Но…

– Без но. Просто послушай, что тебе говорит сердце. Чёрт бы всё побрал! Даже я его слышу! – Отец чуть нервно рассмеялся, и Леся не сдержала ответной улыбки.

Она встала и прошлась по палате Любы. Ей и вправду хотелось сейчас только одного – поехать к Артуру, найти его, сказать, что и она его любит. Так любит, что в мыслях только он и то, что между ними было. Неважно, что он тогда был Джеком. Она любит его, кто бы перед ней ни представал всё это время.

– Вы точно справитесь? – выдохнула она, сжимая руки в кулаки от того, что понимала – она едва сдерживается, чтобы тотчас не бежать в аэропорт.

– Точно! Ты же знаешь, какой тут персонал.

– Хорошо. Но если вдруг что-то…

– Если вдруг – не будет. Поезжай прямо сейчас.

Отец подошёл к Олесе, обхватил её за плечи и, прижав к себе, вздохнул. После чего поцеловал в висок и легко подтолкнул к двери из палаты.

– Всё. И чтобы позвонила завтра, когда доберёшься!

– Пап… – Леся не сдержалась и всхлипнула, но поймав вопросительный взгляд отца, добавила: – Спасибо!

И вышла из палаты, чувствуя, что на душе стало легче.


Она о многом успела подумать за время перелёта. Как Артур воспримет, что она приехала к нему? Что чувствует сейчас, когда знает, что она не приехала, хотя он её ждал?

Олеся закусила нижнюю губу. После аэропорта хотела ехать домой, чтобы немного передохнуть, принять душ и переодеться, а в итоге назвала таксисту адрес дома Шервинского.

А если он понял за эти пару дней, что не хочет её видеть потому, что она не появилась в аэропорту, когда он возвращался обратно? Так странно… совсем недавно она чувствовала, что не сможет его простить никогда, и вот теперь боится, что её вина слишком большая, чтобы Леся снова могла быть рядом с Джеком.

Она расплатилась с таксистом, попросив его остановиться за пару домов от особняка Шервинского. Этот короткий путь до дома Джека Олеся хотела проделать пешком. Она шла, везя следом небольшой чемодан, и пыталась унять отчаянно колотящееся сердце. Глазами нашла особняк Артура, а у самой дыхания не хватало, когда понимала, что вот оно – то место, где она провела столько вечеров рядом со своим Чёрным Джеком.

Леся добралась до ворот и остановилась возле них. Не осмеливалась поднять руку и позвонить, просто стояла, глядя на безмолвный особняк и слушала стук сердца. И когда уже собралась с духом, позади раздался голос. Незнакомый и женский.

– Добрый вечер!

Она обернулась и нахмурилась. На неё, улыбаясь, смотрела брюнетка, которую она видела впервые в жизни.

– Добрый вечер, – просто поздоровалась Олеся в ответ.

– Вы к нам?

Слово «нам» резануло слух. В голову даже пришла дурацкая мысль, что за это время Шервинский мог сменить дом и теперь живёт в другом месте.

– Я к Артуру.

– А! Мой муж не дома. Вы по какому-то важному делу?

Брюнетка улыбалась, весьма дружелюбно, а у Олеси воздух в лёгких закончился. Мой муж? Она ведь не имела ввиду..?

– Я к Артуру Шервинскому, – пояснила Леся, хватаясь за мысль, что брюнетка просто ошиблась, и тут же услышала:

– Да, я поняла, что к нему. Муж сейчас на работе, но скоро будет. И вы можете подождать его у нас дома.

Олеся отступила от ворот раньше, чем незнакомка приблизилась к ней. Наверное, ей нужно было сделать то простое, что само просилось на ум – подождать Шервинского и понять, правду ли говорит эта женщина. Но Леся сделала единственное, чего ей желалось в данный момент – развернулась и зашагала прочь, ни слова не сказав «жене Артура».


Он допустил ошибку.

Это стало Артуру кристально ясно, едва самолёт взмыл в небо. Леся так и не пришла к нему, но перед глазами неустанно стояло ее лицо. Оно мерещилось ему во сне, мерещилось в толпе пассажиров в аэропорту. Хотя ее рядом не было и, наверное, и быть не могло после всего, что он сделал.

И все же… он помнил этот взгляд. Растерянный, усталый… но в нем не было отвращения. Не было ненависти. А значит, ему ещё было за что бороться.

Ведь он столько времени потратил на эту месть! Он так долго наблюдал за Лесей, так терпеливо вынашивал свой план… А теперь, когда речь шла о том, чтобы удержать эту женщину в своей жизни, отступил после пары отказов. Но вся разница была в том, что тогда он ее ненавидел. А теперь – любил, и боялся того, чего так жаждал прежде – сделать ей больно.

Но разве кто-то другой будет любить ее также? Он не хотел даже допускать подобной мысли. Он сам сказал ей, что она однажды все поймет и пожалеет. Но он, возможно, сделал недостаточно, чтобы она ему поверила. Ведь он обещал ей всегда быть рядом, и сам же сбежал, гонимый прочь разъедающей душу болью.

Нужно было вернуться. Артур инстинктивно дернулся в кресле и снова оказался в реальности. В той реальности, где он летел домой, оставив Лесю один на один с ее проблемами.

Ожидание приземления сводило с ума. В какой-то момент самолёт сильно тряхнуло, заставляя сердце сделать бешеный кульбит. В окно иллюминатора замолотил дождь. Погода резко ухудшилась.

В голове вдруг промелькнула страшная мысль – а что, если они упадут? И тогда у него больше никогда не будет шанса увидеть Лесю. Никогда не будет шанса добиться той единственной женщины, без которой он, конечно, мог жить и дышать… но попросту не хотел.

Когда самолёт все же благополучно сел, Артур, сойдя с трапа, почти бегом нырнул в здание аэропорта и устремился на выход. Нужно было купить новый билет. Нужно было вернуться.

Полчаса спустя он отчаянно мял в руках заветный билет. Рейс постоянно переносился, погода становилась все хуже и хуже.

К моменту, когда все же вошёл в самолёт, чтобы лететь обратно, он потерял счёт времени. Сколько его прошло? Несколько часов? Сутки? Растерев усталые глаза, в которые словно песка насыпали, Шервинский бессмысленным взглядом упёрся в окно. Дождь все ещё барабанил по стеклу, порождая внутри тоску и глухое отчаянье.