Я скатываюсь с неё на подушку и моментально проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь от телефонной трели, когда за окном уже светит солнце, напрочь выжигая мои глазные яблоки. Башка трещит, ничего не соображаю. Не помню даже как очутился дома.

Разворачиваю голову, и вижу на соседней подушке распластанную Нику. Абсолютно голую.

В ступоре замираю. Меня парализует ужас. Я надеюсь, что это похмельный глюк, но перед моими глазами начинают всплывать кадры прошлой ночи. Яркими вспышками они слепят меня и затмевают мой разум.

Я трахнул Нику. Я просто конченный дебил.

Не знаю почему, но мне вдруг становится тошно от самого себя.

Телефон тем временем не прекращает звонить, действуя мне на нервы. С титаническим усилием я подымаюсь с постели, ничуть не удивляясь тому, что и сам нахожусь полностью раздетым. Опускаюсь на корточки, поднимаю джинсы и в кармане нахожу свой телефон.

Гляжу на экран и моё сердце начинает изнывать. Её имя заставляет меня на собственной шкуре ощутить масштаб надвигающейся катастрофы.

Вика.

Глава 49. Марк

Дрожащими пальцами смахиваю вправо и подношу телефон к уху.

— Марк? Марк, ты слышишь меня? — спрашивает Вика, поскольку я так и не смог отлепить язык от нёба и как-то обозначить себя.

— Да, я слышу, — осипши произношу, но я практически уверен в том, что она не расслышала меня.

— Извини меня, хорошо? Я только сейчас увидела столько пропущенных от тебя, сколько в жизни никогда не видела…

Её будничный тон раздражает. Я предполагал она скажет, что между нами всё кончено, что она пожелала ничего не менять в своей жизни, по-прежнему оставаясь подстилкой моего папаши. Но нет. Для неё всё в порядке вещей, и это не требует никаких объяснений.

— Да ладно!? Правда что ли? — меня вдруг снова охватывает злость, на сей раз даже крепче, чем там, на пустыре.

Просто тогда я думал наши дороги разошлись. Вика поставила жирную точку, стоило ей запрыгнуть в отцовскую тачку и перелезть на заднее сиденье, но она решила позвонить и сказать мне такую чушь вроде того, что я стал рекордсменом по неотвеченным звонкам.

Да как она смеет звонить мне после всего и разговаривать со мной так, будто вчера ничего не произошло.

— Марк, я хочу извиниться перед тобой за вчерашнее, — навострю уши, подумав, что мы всё-таки подбираемся к сути и сейчас из её уст польются тупые оправдания. — Я поступила глупо. Мне правда очень жаль. Всё сразу навалилось, я была не в себе.

Да, так и есть. Банальные фразочки, ничего не значащие заученные словечки, на которые у меня аллергия.

Если не желал бы услышать главного, точно бросил бы трубку.

Была не в себе…

Ха!

Ты была не в себе, но в тебе очень даже побывали.

Рука самопроизвольно сжимается в кулак, стоит мысленно вернуться во вчерашний день и услышать отголоски её стонов, которые мне с трудом удалось заглушить, а тут ещё, как назло, Ника начала ворочаться.

Не хватало ещё, чтобы она сейчас проснулась и всё испортила. Что я несу? Как можно испортить то, что и так уже угроблено.

Надев трусы, отправляюсь в ванную, где плотно закрываю дверь и включаю воду в душе для создания постороннего шума.

— Марк, ты там? — взволнованно спрашивает Вика, так как я не подаю никаких сигналов. — Ты что-нибудь скажешь?

— Например? Что я должен сказать на то, что ты была не в себе? Ну была, да и ладно. Я тоже был не в тебе вчера, знаешь ли.

Тут же жалею, что ляпнул, не подумав. Но факт остаётся фактом. Что скрывать.

— Ты в обиде на меня, да? — её голос тихий, а тон подозрительный.

— А разве есть на что? Нет, всё прекрасно.

— Да ладно! Я же слышу по голосу, что ты всё ещё обижен на меня. Я сама была зла на себя, что даже… — ну, давай же, скажи мне правду. Осмелишься ли ты? — Я встретилась с твоим отцом вчера. И…. мы… мы поговорили с ним.

— Поговорили? И всё? — хмыкаю я, ощущая внутри вспышки ненависти, которые просятся на свободу. — Ну, и о чём же вы говорили? Наверное, это был очень интересный разговор.

— Марк, прекращай дуться уже! Мы разговаривали о тебе.

— В смысле? — стоя перед зеркалом, спрашиваю я будто у своего отражения. Реально не въезжаю.

— Я призналась ему в том, что влюбилась в его сына, — говорит так, будто исповедуется: неуверенно, словно это грех, а меня всего колит, да так ощутимо. Тысячи раскалённых иголок пронзают моё тело. — А потом… — нарочно выдерживает напряжённую паузу, проверяет стойкость и мои нервы, которые уже не к чёрту, — потом я пошла на ту крышу, где мы с тобой были.

— Как? Чтобы открыть дверь нужен ключ, — перебиваю я её. Что за ерунду она несёт?

— Ты тогда так волновался, что не заметил как сам вложил его в мою ладонь, когда вцепился в неё, — потешается она над моей фобией.

— Это я мог, — соглашаюсь, скорее, сам с собой.

— Суть в том, что там, на крыше, я долгое время переваривала твои слова. И, знаешь, ты во всём оказался прав. Я боюсь всего в этой жизни! Да я даже кредиты не беру, потому что во всём ищу подвох. — усмехается она. — Я всю жизнь бегу от себя и от будущего, потому что никогда не задумывалась о нём. Зачем? Я была убеждена, что моё будущее — быть одиночкой, я сама запрограммировала себя на одиночество. Наверное, это не телефонный разговор, но я хочу сказать тебе прямо сейчас, пока не передумала, — снова эта пауза, от которой начинает в неумолимом темпе колотить сердце. — Я никогда не любила по-настоящему, потому что сложно назвать любовью то чувство, которое я испытала в шестнадцать лет. Я всерьёз думала, что недостойна всего этого, что мой поезд давно уже ушёл. А когда мне сказали, что я не смогу больше иметь детей, я вообще не видела смысла в дальнейшем существовании, но потом появился ты…, — она говорит с улыбкой, я чувствую это и мои губы самопроизвольно растягиваются, будто все проблемы ушли на задний план, словно они и вовсе исчезли. — Ты, который настоящий, не тот, что поспорил на меня. Настоящий ты заставил почувствовать себя живой, нужной. У меня появился смысл просыпаться каждое утро, — Вика глубоко вздыхает. — В общем, я пришла к выводу, что хочу, чтобы в моём будущем ты был рядом, потому что ты тоже нужен мне.

В моей голове происходит сбой и всё из-за противоречивых эмоций. С одной стороны, я услышал от Вики то, что мечтал услышать ещё вчера. Она сказала, что влюблена в меня и хочет быть со мной, да я наверное прыгал бы до потолка и растёкся лужей по кафельному полу, на котором сейчас с трудом стою, поскольку ноги не держат от того, сколько эмоций обрушилось на меня, но всегда есть другая сторона. И она портит собой всё.

— Мне вот просто интересно, ты поняла это до того, как переспала с ним или после? — я сдерживаю свои чувства к ней, которые, как оказалось, до сих пор мучают меня. Их глушат вчерашние воспоминания, хоть для этого я ничего не делаю. Сложно закрыть глаза на то, что невозможно забыть, на то, чему нет оправданий, даже после таких лестных слов.

— О чём ты сейчас говоришь? Переспала с кем? — весьма правдоподобно корчит из себя дурочку.

Сказать? Не сказать?

— Я видел всё собственными глазами! — повышаю голос так, что его эхо отскакивает от керамических стен прямиком в мою голову. — Вы трахались в его тачке!

Секунда молчания. Две. Три. А для меня это кажется вечностью. Я готов рвать и метать, руки так и чешутся расхреначить всё, что вижу перед глазами.

— Ты в своём уме вообще?

— Хочешь сказать я идиот или мне это приснилось? Ну уж нет! Я собственными ушами слышал как ты стонала под ним! — представив всё это снова, со злостью хватаю флакон с жидким мылом внутри и швыряю его в противоположную стену. Он вдребезги разбивается, усыпав кусочками стекла весь пол. — Но должен отметить, хорошо вы спрятались! На пустыре я вас вряд ли бы нашёл, если бы Ника не сказала, где ты.

— Пустыре? Марк, что ты несёшь? Мы встречались у моего дома. Мы поговорили, а потом…

— Что, потом?

— После того, как я рассказала Диме о нас, он озверел, — нехотя отвечает дрогнувшим голосом. — Я едва выбралась из машины, и если бы не внимательный сосед, Дима точно бы меня на тот свет отправил. Я хотела позвонить тебе, но было не с чего. Мой телефон выпал из кармана, когда я от него отбивалась.

Убью, если это окажется правдой!

Это похоже на моего отца. Ему плевать женщина перед ним или нет, но если задели его достоинство, он может всякое. Даже убить. Проходили. Но не нужно забывать, что она знает моего отца так же хорошо, как и я сам. Она сейчас может и приукрашивать, чтобы оправдать себя, ведь знает, что к отцу за правдой я точно не побегу.

— Интересно, кто у кого учился врать? Ты у Ники или наоборот? Я видел в тачке твои туфли, пока он драл тебя на заднем сиденье! Или это так ты от него отбивалась?

— Какие ещё туфли?

— Чёрные, на подошве что-то наподобие Вифлеемской звезды и надпись ещё под ней размашистыми буквами, — я уверён, что ткнул её носом, и она вот-вот расколется. — Что ты придумаешь на сей раз? Что их подбросили? Не смеши!

— Знаешь, что? Мне нет надобности что-то придумывать! Такую обувь может носить любая. Да в радиусе двадцати метров нас сейчас как минимум двое, кто носит такие туфли: я и моя подру…га… Л-лизка…, — она вдруг замолкает, а я начинаю кусать свои губы, до крови, да расхаживать по ванной комнате из угла в угол, до того становится нервно. Нервно и тесно, стены давят на меня, ладошки потеют в ожидании того, чего боюсь услышать. Я не готов это слышать. Лучше бы это была ты. — Боже, это, видать, была она! Лизка же живёт в доме рядом с пустырём… на Ватутина, кажется, — снова пауза, на которую я остро реагирую, не замечал как всё это время ходил кругами по битому стеклу, оставляя после себя кровавые следы на светлой плитке. — Дима спит с моей подругой! Как же я сразу не догадалась…. Ну точно! — она не со мной разговаривает сейчас. Вика ведёт внутренний монолог, только вслух. Я слышу каждое её слово, и они подобно плети полосуют меня снова и снова, превращают сердце в решето. — А я ещё думаю, что это у неё на рабочем столе делал мой телефон. Она же его наверное и нашла в Диминой машине, а сказала, что он сам передал его ей! Вот ведь как выходит! Ну Лизка, не ожидала…