Подходя к протекавшему около их лагеря ручью, чтобы умыться, лэрд услышал, как Катарина произнесла его имя:

— Локлан немного мрачный.

Шотландец знал, что подслушивать — плохо, но в то же время женщинам не следовало обсуждать его за глаза. Решив, что иногда можно и попробовать поправить злом другое зло, горец подкрался поближе и увидел обеих спутниц у воды, умывающих лица.

— Он кажется очень нелюдимым, — заметила Джулия. — Словно его терзает какая-то внутренняя боль.

— Думаю, он беспокоится о пропавшем брате и о своей семье.

— Возможно, но я слышала рассказы о его отце. Говорят, что тот был не в себе. Как считаешь, могло безумие передаться его сыну?

— Нет, — выражение искренности на лице Катарины тронуло Мак-Аллистера. — Локлан — хороший человек. Вспомни, как он предложил, чтобы его дом стал вашим домом.

— Я помню. С его стороны это было более чем учтиво и порядочно. Просто… — голос Джулии пресекся.

— Просто что? — спросила Кэт.

Англичанка сглотнула ком в горле и продолжила:

— Я слышала, что когда старший Мак-Аллистер был в Англии при дворе, нашли изнасилованную и до смерти забитую девушку восемнадцати лет, мою ровесницу. Последний видевший ее человек утверждал, что она собиралась на встречу с Мак-Аллистером. И многие другие люди говорили, что тот убил ее во время свидания.

— Но ведь его не арестовали?

— Нет. И все же… Что, если это он убийца? Думаешь, лорд Ло…

— Нет, дитя, — оборвала ее Катарина. — Никогда. Не в его натуре совершать такое.

Горец попятился назад, прочь от женщин и их слов, все еще звучащих в его ушах. Скорее всего, то преступление действительно совершил его отец: Локлана бы это не удивило.

«Люди уважают лишь жестокость. Покажи им, что ты — самый большой негодяй, и никто не осмелится на тебя напасть». Его отец жил и умер, следуя этому правилу. А его мать носила на себе достаточно синяков и ссадин, чтобы Локлан знал не понаслышке, как часто его отец распускал свои кулаки даже с ней, не говоря уже об остальных.

Но, по крайней мере, Катарина видела истинное положение вещей: Локлан не был таким, как его отец, он отказывался обращаться с людьми так же жестоко. К сожалению, немногие могли это разглядеть.

С тяжелым сердцем горец вернулся в лагерь.

Лицо Брайса просияло, едва он увидел пойманных зайцев:

— Сегодня вечером животы у нас будут набиты!

Локлан положил добычу к ногам юноши, чтобы тот мог освежевать ее:

— Мне надо бы умыться.

Идя к ручью на этот раз, шотландец постарался шуметь как можно больше, чтобы предупредить женщин о своем появлении.

Когда он приблизился, Джулия извинилась и ушла, а Катарина осталась стоять за его спиной. Не обращая на нее внимания, Мак-Аллистер опустился на колени и начал споласкивать руки.

Кэт нахмурилась. Казалось, горец отгородился от нее еще больше, чем раньше.

— У тебя все хорошо?

— Я в порядке, девушка.

Но вид его говорил об обратном. Что-то его явно тревожило.

— Мы тебя задерживаем?

— Что?

— Я хотела сказать, может, тебя беспокоит то, что мы все путешествуем сейчас с тобой? Я знаю, что ты торопишься узнать что-нибудь о своем брате.

— Раз Бракен знает, куда надо ехать, а я нет, думаю, так я быстрее доберусь до цели.

Девушка придвинулась к нему ближе:

— Тогда что же так тяготит твой ум?

Мак-Аллистер поднялся, возвышаясь над ней, и отрезал:

— Ничего.

Так она и поверила! Каждая частичка его напряженного тела и потускневшие глаза противоречили этому утверждению.

— Как скажете, милорд, — произнесла Катарина нарочито смиренно.

Горец свел брови на переносице:

— На что ты намекаешь таким тоном?

— Ни на что. Если ты говоришь, что твой ум ничто не тяготит, значит, он пуст. А я не собираюсь расспрашивать глупца.

Взгляд Локлана стал еще более сердитым:

— Я думал, ты обещала воздерживаться от оскорблений в мой адрес.

— Оказывается, я не могу ничего с собой поделать. Должно быть, твои очаровательные манеры вынуждают тебя дразнить. Кроме того, ты же сам рассказывал Бракену, как часто братья тебя подначивали.

Черты лица шотландца немного смягчились:

— Вообще-то я был очень рад, когда они на время прекращали меня мучить.

— Тогда и я дам тебе еще одну передышку, — Кэт повернулась, собираясь уйти, но успела сделать лишь один шаг — лэрд с нежностью взял ее за руку.

Она выжидающе подняла на него глаза. По лицу Локлана пробегал мириад эмоций, сменяя друг друга. Но одна из них — сильное страдание в его потухших глазах — вызвала боль в сердце девушки. Она чувствовала, что горец хочет что-то ей сказать, но не в силах это вымолвить.

— Что-то еще? — спросила Катарина.

Мак-Аллистер отпустил ее руку:

— Нет. Тебе следует вернуться в лагерь.

Он снова опустился на колени у ручья.

Кэт медлила уходить, глядя, как шотландец плещет водой на лицо. Одна ее половина рвалась подойти к этому мужчине и коснуться его напряженной спины, а другая чувствовала, что ему сейчас хочется побыть в одиночестве. Решив оставить его с миром, девушка заставила себя удалиться, хотя это далось ей непросто.

Катарина не знала, почему так хотела облегчить боль Локлана, но это желание терзало ее. Что-то в горце притягивало вопреки здравому смыслу. Никогда раньше у нее не было таких чувств к мужчине. Конечно, в жизни она встречала таких представителей сильного пола, как Бракен, привлекавших своей внешностью или характером: умопомрачительные красавцы или мужчины, которые могли ее рассмешить. Но они не вызывали в Кэт огонь желания от одного лишь взгляда на них. Ей не хотелось их утешить, когда они печалились, и ее не пронзала боль от того, что они были чем-то встревожены.

— У тебя все хорошо? — спросил Бракен, когда девушка вернулась в лагерь.

Внезапно ей стал понятен короткий ответ Локлана на такой же вопрос.

— Я в порядке, — ответила она.

— По твоему виду не скажешь.

— Разумеется, у меня все прекрасно. Настолько, насколько это может быть у человека, убегающего от властей. В конечно счете, я вполне счастлива.

Англичанин засмеялся:

— Меня всегда это в тебе восхищало.

— Что?

— Твоя способность видеть свет в любой ситуации, какой бы мрачной она ни была. Хотел бы и я обладать таким умением.

Кэт улыбнулась:

— Ты слишком добр. Думаю, вы все поневоле проявляете великолепный такт.

Она прошла мимо Бракена и увидела Джулию и Брайса, сооружающих самодельный вертел, чтобы приготовить ужин.

Покончив с этой работой, брат с сестрой выпотрошили зайцев и пристроили их над костром, а потом Брайс достал из своей сумки небольшую деревянную флейту и начал на ней наигрывать.

Закрыв глаза, Катарина внимала звукам, позволив вызываемому ими удовольствию успокоить ее мятущийся разум. Она и сама не знала, почему, но музыка всегда умиротворяла ее, что бы ни случилось. Кэт открыла глаза и послала юноше улыбку:

— Ты вырос очень талантливым.

Брайс прервал мелодию, улыбнулся ей в ответ: «Спасибо», — и снова продолжил играть.

Катарина протянула руку Джулии:

— Потанцуй со мной, Джулс.

Та сразу же встала, стряхнула землю с юбки и, хохоча, взяла Кэт за руки так, что они образовали круг.

Локлан, войдя в лагерь, остановился, заметив танцующих женщин. Он буквально прирос к земле, увидев, как плясала Катарина. Никогда раньше не приходилось ему созерцать подобного. Это ничуть не напоминало придворные танцы. Волнообразные движения скорее напоминали танец соблазнения. Если именно так выглядела пляска Саломеи, то горец мог понять мужчину, готового на все, лишь бы угодить такой женщине.

Звуки музыки и смеха Кэт ласкали слух шотландца. А когда девушка закружилась вокруг себя, подол ее платья приподнялся, являя его взору пару самых потрясающих ножек из всех, что он видал.

Катарина плясала самозабвенно, без всяких правил. Для нее имело значение лишь собственное удовольствие. Ее улыбка буквально сразила Мак-Аллистера наповал, когда девушка приблизилась к нему и протянула руки:

— Присоединяйся к нам, Локлан!

Ничего в жизни ему не хотелось сильнее, но он не мог. Он не умел танцевать и вовсе не желал выглядеть глупо перед остальными.

— Нет, спасибо.

Кэт цокнула языком:

— Идемте, милорд. Хоть на миг станьте свободным.

Лэрд кинул взгляд на Бракена, который глазел на них с любопытством.

— Нет, Катарина.

Девушка в ответ закатила глаза, а потом подошла к англичанину. Тот принял ее приглашение и пустился в пляс с той же страстью, что и Кэт.

В этот момент какая-то часть Локлана кипела ненавистью к этому человеку, но больше всего лэрд ненавидел самого́ себя. Ведь он сам мог бы сейчас с ней танцевать. Только он запрещал это себе.

«Ты будешь выглядеть, как дурак, парень. Мужчины не танцуют. Отплясывают только бабы, кастраты и шуты. Хочешь, чтобы женщина посмеялась над тобой — тогда иди, выкаблучивайся! Поверь, этих дур волнует только то, как мужчина сражается на поле боя, и на что он способен в постели».

Его отец был прав. К тому же, в тот единственный раз, когда Локлан танцевал, его возлюбленная легла в постель с другим…

Мак-Аллистер вздрогнул от этого жестокого воспоминания. Он унизился, чтобы угодить Майре, но этого оказалось недостаточно. Он не опустится до такого снова. Пусть люди принимают его таким, каков он есть. А если не желают, он обойдется и без них.

Так что лэрд удовольствовался созерцанием того, как танцуют его спутники.

Пока не почуял, что зайцы подгорают.

Выругавшись, он бросился к вертелу, чтобы повернуть его, но было поздно: одна сторона жарко́го уже почернела.