Мама у меня много болела и лежала то в одной больнице, то в другой, папа вечно разъезжал по командировкам, поэтому я лет с тринадцати, считай, живу одна. И это меня закалило, сделало самостоятельной, так что нечего жаловаться.

Но был один случай, с которого началась взаимная ненависть меня и нашего двора. В четырнадцать я влюбилась без оглядки в соседа сверху — девятнадцатилетний говорливый Коля давал мне скачать хорошую музыку, увлекательно рассказывал о «взрослой» студенческой жизни и вообще обо всём. Жизнь у Коли была полна приключений, и я слушала его, раскрыв рот. Для меня Коля был небожителем, суперменом и капитаном Америка в одном флаконе.

Однажды Коля пригласил меня на день рождения, и в полутьме гостиной, где под громкую музыку топала и прыгала толпа его сокурсников, Коля решился меня поцеловать. Я была влюблена до безумия и поддалась ему с упоением.

Его тёплые влажные губы делали что-то непонятное, но очень приятное. У меня кружилась голова от его запаха, от того, как он прижимал меня к себе. Я растворилась в любви к нему, как одно огромное, безграничное море счастья. Руки Коли казались самой надёжной опорой, горячей, ласковой. И мир вдруг открылся для меня искренней радостью, волшебством, в котором светомузыка извне переместилась в моё тело — так было хорошо! Но вдруг зажёгся свет. Музыка умолкла. Это мать Коли, тётя Тамара вошла в гостиную и застыла, увидев вольности её сына.

«Все вон», — жёстко сказала она, и ничего не понимающие гости потянулись к выходу. Её всегда все слушались, да и страшно было ослушаться, если на тебя смотрит такое бульдожье лицо с маленькими глазками. Но я в тот момент не почувствовала стыда или ужаса. Наоборот, она показалась мне даже красивой, и я была готова радостно броситься на шею тёте Тамаре, а потом назвать её второй мамой, ведь у нас с Колей любовь! А значит, мы поженимся… Но тётя Тамара завизжала: «И тебя это тоже касается, малолетняя проститутка! Вон отсюда! Чтоб я тебя здесь больше не видела!».

Я прорыдала всю ночь, а утром по дороге в школу ко мне прицепилась Лидия Петровна с третьего этажа. Она вкрадчиво увещевала меня: «Мы понимаем. Ты без мамы растёшь. Папа в разъездах. Вообще неизвестно что в твоей семье происходит, все тебя бросили, но нельзя же так — по рукам пошла в четырнадцать-то лет! Опомнись, Рита! А то станешь, как эти, прости Господи, возле ларьков…».

Я шла молча, по щекам катились едкие слёзы.

Вечером дворовые кумушки шумели и фыркали. Не назвала меня проституткой только ленивая. Лариса Валерьевна, потому что она полная и вообще почти ни с кем не разговаривала. Аньке Васильевой и Оксане Самсоновой родители запретили со мной дружить. Девчонки под навесом хихикали: «Ну и что? Ты, говорят, с Колькой переспала? И как оно?». Я им буркнула в сердцах: «Дуры вы!» и спряталась в собственной квартире.

Когда стемнело, в дверь робко постучали. Это был Коля. Он неловко переминался на пороге:

— Привет. Ты… это…

— Коля, Коленька! За что они так? — жалобно спросила я, надеясь, что он — такой сильный, взрослый — защитит меня обязательно. — Я же… ты знаешь, я…

— Это всё мать, — мялся он. — Ты прости. Давай не будем раздувать, а? Типа не было ничего, а то она со свету сживёт.

Он ещё что-то мямлил, пятясь, как рак, назад, а я, широко раскрыв глаза, не могла понять, что происходит. Он же мой герой! Супермен… капитан Америка… В фильмах про любовь всё не так! Но с каждым шагом назад Коля казался мне ниже и ниже. А когда сверху послышался визгливый голос тети Тамары: «И долго я ещё ждать буду?!», героический образ Коли в моих глазах растворился, и я увидела высокого, тощего парня, убегающего от меня с видом покусанного псами кота.

Я прислонилась к косяку и слушала, как быстро простучали его тапочки по ступеням, как пробормотал что-то матери этот ничтожный трус, как хлопнула дверь на пятом. Потом я щёлкнула замком и влезла с ногами на диван. На улице было плюс двадцать, но я накрылась пледом, дрожа от холода, который залил сердце. И я больше не плакала — во мне зрел протест. Желание революции и справедливости подмяло смущение и жалость к себе.

«Проститутка, говорите? Да пошли вы!» — пробормотала я и кинулась обрезать юбки до совершенно пошлого мини.

Утром накрасилась, надела яркие полосатые гольфы, едва прикрывающую ягодицы юбку, навернула из длинных волос что-то невообразимое и пошла в школу. Тётя Лида будто ждала меня во дворе.

— Рита, ай, Рита, на кого ты похожа? Что бы твоя мама сказала?

— Что я красавица, — ответила я, развернув плечи и глядя соседке прямо в глаза. — И папа тоже!

— Я же тебе говорила…

— Зря старались! — перебила её я. — Вы не имеете права лезть в мою личную жизнь.

Сморщенное личико тёти Лиды стало похожим на кукиш, и она выдала:

— Личная жизнь должна быть красивой.

— А у вас с мужем она красивая? — усмехнулась я, чувствуя, что не она, взрослая женщина права, а я.

Та хлопнула ресницами, застыв от возмущения. А я добавила:

— Вряд ли. Но вы мне не рассказывайте, мне это не интересно!

— Да как ты смеешь, девчонка!

— Смею, — громко, на весь двор заявила я. — Я посмотрела в Интернете: даже закон есть о частной жизни, и вы его нарушаете! Ещё раз подойдете или будете обо мне слухи распускать, мой папа вернётся и подаст на вас в суд. Он обещал! И на соседей сверху тоже подаст!

Это была ложь, но я пошла ва-банк.

Тётя Лида, и проходившие мимо к остановке соседи, включая Колиного отца, опешили, а я развернулась и пошла в своём мини с гордо поднятой головой.

Я впервые поцеловалась, а значит, я стала женщиной, — думала про себя я. — А что для женщины главное? Папа всегда говорил: «Достоинство».

У меня не было повода ему не верить.

Кстати, потом папа меня похвалил и купил куртку «вырви глаз», а Колин отец носил ему коньяки, настойки на клюкве, грибы в баночке и заискивал, говоря, что жена «дура». Правда, две недели спустя.

* * *

Я поднялась в свою квартиру. Закрыла за собой дверь, скинула пальто и сапоги. Телефон звякнул смской: «Не обижайся. Я тут ни при чём. Честно. Яндекс»

Я поджала губы и стянула шарф. Странно, откуда у него мой номер телефона? Из договора стащил? Чёрт… Но что он имеет в виду? Империя Красницкого нанесла ответный удар?

При мысли о проклятом Красницком, внизу живота всё внезапно стало горячим. Видимо, из-за остаточной ярости…


1 Преследователь, от английского hate — ненавидеть

Глава 5

У меня много друзей не только в соцсетях. Я люблю замутить, повеселиться, вкусно поесть, оторваться на полную на танцполе, и мне вообще не важно, танцует кто-нибудь или нет. Мне звонят, ко мне приходят, пишут, и это всё клёво, хоть иногда даже я устаю от толпы.

Но особняком от всех стоит мой сосед через балкон, Ясик. Милейший парень, умница, книги запоем читает, стихи пишет, в музыке разбирается лучше любого критика, очень задушевно поёт, а какие у него блинчики! Мммм, съешь вместе с пальцами и не заметишь. Впрочем, Ясик даже овсянку приготовит так, что она будет казаться исключительно царской едой. Он — гений и душка.

С Ясиком можно в пижаме и разноцветных носках посмотреть кинушку и обсудить её с жаром. Причём не важно: про любовь, про инопланетных монстров или серийных маньяков. Ясик тонко чувствует людей, цвета, стили, будто камертон. Он всегда скажет, идёт тебе или не идёт новый прикид, и как исправить проблему с полусырой и подгоревшей курицей в духовке.

Единственная проблема Ясика — он гей. А ещё он невысокий — ниже меня почти на голову, худенький — натуральная сопля в скафандре, зато весьма симпатичный на лицо, смуглый, с немного раскосыми карими глазами и страдальческим взглядом на мир.

Ему б в Европе жить или в заокеанском столпе насильственной демократии с их обязательным гейизмом. В Штатах отсутствие гея — категорический минус администрации, приравниваемый к расизму, а это, знаете ли, чревато… Но Ясику не повезло, он родился в беднейшей семье, в нашем тмутараканном районе, только недавно ставшем Москвой. А потому Ясик не просто постоянно становился объектом насмешек, но также был жестоко бит.

Ясик у родителей был поздним, они умерли давно, а я по привычке за него заступаюсь. Ору на гопников, ставлю на место соседок, с вытаращенными глазами говорящих «А у твоего соседа мужики…». Их-то, кстати, и не бывает. Ясик личную жизнь напоказ не выставляет.

Я помогаю ему с оформлением документов и ремонтом стояков, с решением конфликтов с соседями и с прочей бытовухой, для которой он явно не создан. Ясик словно мой младший брат, которого у меня никогда не было, и лучшая подружка.

Ясик раним и часто беспомощен, боится толпы и запертых помещений. Но на следующий вечер после съёмок всеми-чертями-проклятого телешоу меня утешал Ясик, а не я его.

Дело в том, что мы включили ток-шоу у Ясика на нужном канале. Мой «подружка» нанёс вкусностей к чаю, и мы начали смотреть. Я, честно говоря, думала, что меня просто вырежут, как лишний марш у Остапа Бендера, но нет…

От увиденного я взялась нервно за ножичек рядом со сливочным маслом, вспомнила обещание Яндексу и… разревелась от разгула несправедливости. У Ясика вытянулось лицо. Он смотрел то на меня, то в экран телевизора, а я размазывала слёзы вместе с тушью по щекам и ругалась:

— Как они могли настолько перевернуть всё с ног на голову?! Как?!


В ток-шоу ведущая спрашивала у меня:

— Рита, почему вы написали петицию в защиту леса, вы эколог? Это вас живо интересует?

— На самом деле, мне без разницы: самшиты реликтовые, динозавры или котята… — Я отвечала с холодной усмешкой (фу, какое у меня было лицо). — Или острова мусора в Тихом океане…

— Для вас главное — хайп? — якобы договорила за меня ведущая. — Но для чего?