Показалось, что она всё знает наперёд и проходила уже не раз подобное, оттого ёжилась и втягивала голову в плечи, но потом опять её вытягивала, как голодная сойка.

— Нет, этого не потребуется.

— Как он? — спросила я и не узнала собственный голос.

— Сердце в порядке. Уровень pH крови постепенно приводим в норму. Не сразу, так как щелочные растворы необходимо вводить постепенно в сочетании с глюкозой. В течение ближайших суток будем контролировать давление и гемодинамику.

Ирина Лорантовна кивнула.

— Это… очень плохо? — уточнила я.

— При тщательном медикаментозном контроле ему ничего не угрожает, — спокойно ответил доктор.

— А почки? Он не посадил себе почки? — осторожно спросила Ванина мама.

— К счастью, приступ купирован практически мгновенно. Не прошло и часа с момента кризиса, это его спасло. Иван восстановится достаточно быстро при нормальном контроле врача, диете, достаточном приёме воды и отсутствии стресса…

Я тяжело вздохнула. Для начала нужно каким-то образом оградить Ваню от козла с автоматом. Задача почти невыполнимая. Но подобных много было в моей жизни. Будем считать — это одна из них. Я наполнилась решимостью, хотя один вопрос меня всё-таки мучил.

Мы прошли по гулким коридорам. Упырь в погонах всё же привязался. Пришлось его просто игнорировать.

И, наконец, палата. На удивление, отдельная. С ремонтом и кофортом. Ирина Лорантовна, поворковала у постели сына, повычитывала мягко, обвиняя в эгоизме, потерзала допросом медсестру и врача, но убедившись, что жизни Вани сейчас ничего не угрожает, обмякла. А когда её позвал врач, как выяснилось, главный — Александр Дмитриевич Федоров, Ирина Лорантовна сстулилась и ушла «отдыхать, потому что ей теперь самой нужен был стационар, чтобы отойти от стресса». А я выдохнула — всё-таки она очень душная женщина, и рядом становится нечем дышать…

* * *

Мы остались с Ваней одни в больничной палате. Сердце моё расширялось и сжималось одновременно. Мы вдвоём, опять.

Странно было видеть его не самоуверенным, не одетым с иголочки, а вот таким — распластанным на кровати и совсем не после страстного секса. А с капельницей, воткнутой в «бабочку» на сгибе локтя. После трескотни моей свекрови мы молчали. Просто смотрели друг на друга и дышали одним воздухом, пропахшим лекарствами и спиртом. Иногда это так много — просто молчать вместе!

— Как ты? — прервала я тишину.

— Уже хорошо, — улыбнулся он, голос его был хриплым, как после ангины. — Сейчас немного прокапаюсь и вскочу, чтобы мы потанцевали с тобой.

— Не торопись.

«Он совсем другой», — заметила я.

Глаза всё те же, но будто бы ярче, глубже. Или это от кругов под ними. И улыбка совсем иная, непривычная. Я протянула к нему руку.

Ваня сжал мои пальцы, поднёс к губам и поцеловал. И я включилась. Эмоции, замороженные в режиме ожидания, вдруг вспыхнули. Мелкая дрожь от волнения, волна жара и головокружение. Меня закрутило и понесло. Всхлипнув, я прижалась к Ване, обняла, целуя лоб, щёки, спекшиеся губы, нос, подбородок. Затихла потом, ощущая его тепло.

Как же хорошо! Живой, мой, родной…

— Я так испугалась! — призналась я и поднялась, устыдившись, что накинулась. — Ой, прости! Я тебя не раздавила?

— Нет. Рита, — тихо проговорил Ваня, сливающийся по цвету кожи с пододеяльником, и сжал мою руку. — Прости, что так вышло со свадьбой. Грохнуться в обморок в план не входило.

И тот вопрос снова всплыл в моей голове. Я склонилась к Ване, глядя прямо в глаза и задала его:

— Зачем, Вань?

— О чём ты спрашиваешь?

— Ты знал, что тебе будет так плохо, и всё же рисковал здоровьем и жизнью. Я не фанат твоей мамы, но она права — так нельзя поступать. Если не из любви ко мне, то хотя бы из любви к ней. Твоя мама говорит, что в детстве у тебя было похожее, раза два. Я просто хочу знать.

Он посерьёзнел, замолчал. И посмотрел на меня так, словно забыл нужное слово. Обиделся?

Мне стало неловко — уместны ли сейчас эти вопросы? Но с другой стороны, если муж с женой не разговаривают с первого дня, счастье становится плачевным.

И Ваня выглядел уже лучше.

— Прости меня, — повторила я. — Я хочу, чтобы мы говорили и слышали друг друга. Я не могу понять причину того, что случилось. Точнее, я понимаю, и да, я согласилась сама. Но вышло слишком большой кровью. Я не хочу выходить замуж, чтобы сразу тебя потерять. И вообще не хочу терять тебя! И я чувствую вину: если б я не согласилась, всего этого не было бы с тобой… Я чувствую себя… ужасно. Прости!

Я не досказала то, что не готова переживать такой ужас опять и опять. Мне кажется, лимит переживаний о жизни и смерти у меня достиг какого-то предела. Ещё с мамой.

— Не надо. Ты не виновата, — сказал Ваня и приподнялся на подушке. Взглянул откуда-то из глубины и сказал: — Я виноват. Я вор.

Я растерялась. Что он имеет в виду?!

— Ты на самом деле скрываешь какое-то преступление? — спросила я неуверенно.

Он вздохнул, но глаза не отвёл.

— Я украл твоё время, Рита.

— Что ты говоришь?! — потрясённо сказала я, не зная, списать ли это на бредовое состояние при ацидозе, о котором я начиталась за время ожидания.

Ваня взглянул на капельницу и перевёл взгляд на наши руки.

— Знаешь, мне всегда важно было добиться того, что я хочу: получить, завоевать, выиграть, чего бы это ни стоило. И в этом парадокс: я люблю в тебе больше всего настоящесть, правдивость, честность, а сам лгу.

Я напряглась ещё больше. Казалось, вены вот-вот вздуются и выступят на моей коже.

— В чём ты обманул меня?

— Я не предупредил тебя о том, что на 90 % в суде мы не выиграем. И я окажусь в тюрьме.

— Да ну что ты! — замотала я головой. — У тебя такой классный адвокат — такую многоходовку со свадьбой провернул и без подготовки.

— Хорошо бороться, когда знаешь, с кем. Понимаешь цели и задачи противника. Но Юрий Самвелович пообщался со следователем. Спросил, как это иногда бывает, какую сумму тот хочет. И кто заказал меня. Ну, конечно, он сделал это более деликатно, понимаешь?

— И что ему ответили?

— Ничего. Только то, что я должен понести наказание за Самшитовую рощу и взятку. Следователь из прокуратуры сказал, что будет настаивать на восьми годах. Если честно, это смешно. Никто не припаивает за подобное такие пункты статей. И взятки я давал куда бóльшие. Эту вообще передавал мой сотрудник, и миллион — это так, курам на смех.

— Ну, не всем курам…

— Не важно. Адвокат по моей просьбе выходил и выше. Результат тот же. Он разговаривал с Копытковым, ты знаешь его.

— Да.

— Тот сделал невинную рожу, словно не пытался у меня выманить триста миллионов рублей на постройку мусоросжигательного завода в охраняемом государством лесу.

— А ты?

Назад

123

След. часть

— Я послал его к чёрту. Не стану же я один лес спасать, другой гробить?

— Тогда почему ты вор, Ваня? Я правда не понимаю…

— Потому что если нет заказчика, — сказал он, не отводя от меня глаз. — Это значит кому-то в прокуратуре нужен показательный процесс по «топам». И жребий пал на меня, хотя никто не безгрешен в бизнесе. Я тоже. Я мухлюю с налогами, хоть и не слишком. Даю там, где без этого не решить вопрос. Да, не все мои методы борьбы с конкурентами безупречны.

Он вздохнул глубоко и печально, продолжил.

— Так вот, всё показывает на то, что я получу свой срок. И отсижу. Вот что я хотел сказать, Рита. И я хотел просто, чтобы ты была рядом немножко. Пока я не за решёткой. Я слишком этого хотел… Только это не честно по отношению к тебе. Окончательно я это понял здесь, когда пришел в себя. Реанимация очень освежает.

Я закусила губу. Ничего себе новости! Ещё один повод сойти с ума.

— И сколько, по-твоему, у нас есть?

— От двух до шести месяцев. Всё зависит от решения прокуратуры и хода следствия. Не исключаю, что они пользуются временем, чтобы получить больше доказательств, и чтобы обвинения посыпались снежным комом.

— Так мало! — вырвалось у меня. Сердце защемило.

— Мало.

— Но ты к себе несправедлив. При чем тут воровство?! Я же сама согласилась!

— Я не отговорил. А ты не знала всей правды. Я уже знал.

— Зачем ты говоришь мне это?

Пауза, вздох.

— Чтобы ты знала всё и могла аннулировать брак, узнав обо всех сторонах жизни со мной. Ты достойна правды! Ты полна достоинства, даже несмотря на… — и он как все, взглянул на мою грудь.

— Да на что вы там все смотрите?! — возмутилась я, проигнорировав первую часть предложения.

— На грудь. Она очень красивая. И ты очень красивая. Самая нежная и бунтарская невеста на свете…

Я подскочила и бросилась к санузлу, пристроенному у входа в палату. В зеркале отразился топ из тончайшей мелкой сеточки, покрытой изящной вышивкой, цветами и орнаментом из однотонного бисера и… полукружия груди, практически ничем, кроме сеточки, не прикрытой. Я лишилась дара речи: вот Ясик, вот удружил! Платье, конечно, кайфовое, изящное, с пышной, почти как у балерины в балете Жизель юбкой и тонким пояском, но грудь… Боже, и что все…, что Ваня… думает обо мне?!

Я вышла из ванной, скрестив на груди руки. И, кажется, красная, как рак.

— Знаешь, что? — сказала я.

— Что?

— Ишь чего придумал! Аннулировать брак, да я через столько всего прошла, даже грудь выставила напоказ! Правда, не знаю, почему… Вредно не смотреть в зеркало во время примерки. Но не важно! Ты не находишь, что всё сходится? Обнищавший бывший миллиардер зэк женится на революционерке легкого поведения, почти Розе Люксембург!

Ваня удивлённо моргнул и, кажется, чуть порозовел. Вот-вот, и нечего тут!