Она вздохнула, посомневалась ещё минутку и выдала на гора. О митинге, репортёрах и о своём побеге через крышу. Ну ничего себе! Я сжал кулаки.

— Ну нет! За тебя я им не позволю взяться. Уроды конченные!

Рита положила руку поверх моей кисти.

— Я тоже не сдамся, но придётся быть умнее. Не исключаю, что утренние события — результат других моих действий. Есть ещё кое-что, что тебе нужно знать. — Она достала из рюкзака мобильный, наушники и протянула мне: — Это технопранк. Говорит не настоящий Стеблух. В смысле настоящий, но фразы записаны из другого разговора.

Я присвистнул, Рита добавила:

— А вот Белинская не подозревает, что это розыгрыш. Так что слушай.

Прослушал. И офигел. Когда снял наушники, Рита спросила:

— Вань, скажи честно, что ты знаешь о Юлии Новодворской?

— Новодворскую не припомню, — я почесал в затылке. — Но Юль в моей жизни было много.

— Тогда так. Вот она, справа в соболях. — И протянула мне распечатанную фотографию роскошной, властной женщины с хватким взглядом.

Я лишь со второго или с третьего взгляда узнал в хищной стерве на фото воздушную, мечтательную студентку, которая разбила мне сердце ещё в универе. Это было так неожиданно, что я даже закашлялся.

— Она не Новодворская, — сказал я. — Это Юля Герцман, по крайней мере, такая у неё была фамилия восемнадцать лет назад.

— Что вас связывало? — Пристальный взгляд Риты.

Мне не хотелось откровенничать об этом, но я рассказал: и о первой любви, и об архитекторе, и даже о разносе зеркал в ресторане и тайной роли мамы в моём вызволении. Я же обещал не врать.

— Теперь понятно, почему у тебя такая мама нервная, — заметила Рита.

— Угу, я тот ещё фрукт. — Я закусил губу и понял, что придётся признаваться и в остальном. Я взял Риту за руки, до чёртиков страшась, что узнав, какой я, она развернётся и уйдёт. Сказал: — Ты должна ещё кое-что знать. Юля вышла замуж за того архитектора. Практически сразу после инцидента. И заявила, что я ноль, а ей нужно большее. Так вот… когда у меня появилась возможность, я выкупил фирму её супруга. Уволил его, а потом продал мастерскую. У нас с Юлей состоялся тогда очень жёсткий разговор. Больше я её не встречал. Оставил их можно сказать ни с чем. На улице.

— Разве хорошему архитектору сложно найти работу, даже если не в собственной фирме? — критически спросила Рита, медленно высвобождая свои руки из моих.

— Нет. Но дело в том, что этот Марк Антуанович Жефрэ был не чист на руку. Подворовывал идеи, продавал не свои проекты. В том числе один и тот же нескольким заказчикам из разных городов, выдавая за эксклюзив. В общем, я много чего интересного о нём узнал. И не стал молчать.

— А ещё у таких архитекторов заказывают проекты обычно не простые люди. Выходит, ты его разорил и опозорил. Он хоть жив? — сощурилась Рита.

Я кивнул. Почему-то сейчас мне было ужасно стыдно.

Рита откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди. Закрылась от меня. Я подался вперёд, к ней поближе.

— Рита, я думал, что отомстив, получу удовлетворение…

— Ну и как, получил? — нахмурилась она.

— Нет. Знаешь, я долгое время жил с дырой в груди, и надо было что-то сделать, чтобы вернуть то, что Юлия и её старый хрыч у меня отобрали. Но к тому времени дыра в сердце зарубцевалась, и стало только холодней. Удовлетворенности хватило на тысячную долю секунды, когда я понял, что могу ухмыльнуться ей в лицо. Даже до конца улыбки веселье не продлилось.

Рита опустила глаза. У меня появилось ощущение, что она от меня ускользает, с каждым вздохом и вздрагиванием опущенных ресниц становится дальше. Я разнервничался. Провёл рукой по лицу, потом вскочил. И снова сел перед Ритой.

— Рита, ты не должна так… Я так жил. Казалось, нормально. Никого к себе близко больше не пускать. Точнее… В общем, только ты смогла снести эти рубцы подчистую. В Сочи. А потом мне сказали, что ты тоже меня предала…

В ответ яростно вскинутые глаза, ожог синим огнём. Я выставил ладонь вперёд.

— Нет, не смотри так! Сейчас я знаю, что ты не предавала, и никто не подкупал тебя, а этот Стеблух был просто подставой. Но тогда, в гостинице, я чуть умер от боли. Понимаешь, когда сдирают старые рубцы, под ними только тонкая кожица. И ей ничего не стоит начать кровоточить от малейшей неосторожности. Прости, я должен был сказать раньше. Но не смог.

Рита молчала. Я добавил, упав духом.

— Мама говорит, что я сумасшедший.

— Она права.

Мне стало до ужаса душно. Я встал.

— О чём ты думаешь?! Что я урод?

Рита покачала головой и чуть склонила её.

— Я думаю, что карма есть.

— Карма?

— Мой бывший твердил об этом, Стас. Из тех, кто знает много цитат, может ввернуть их красиво и забыть, когда это выгодно. Но он правильно говорил: всё возвращается. Ты не можешь взмахнуть рукой перед зеркалом и думать, что отражение не взмахнет в ответ.

— Тут как-то больше по голове.

— Уж чем сам взмахнул. Хорошо, что не топором, — невесело улыбнулась Рита.

Мой ответный смешок получился странным, как хрип в агонии. Я понял, что разочаровал её. Не слишком ли часто для одних суток в браке?

— Да, ты права, — нервно заговорил я. — Я не ты. Мои принципы только мои, и они часто не совпадают с тем, что считается хорошо и правильно. Я импульсивен. Я жёсток. Иногда жесток. Я люблю управлять тем, что происходит с моей жизнью. Меня бесит, когда не выходит. Я даже рад, если меня ненавидят, потому что вижу в этом честность. И наверняка твои родители не посчитали бы меня хорошим человеком. Я и не такой. Я не хороший человек! И у меня нет тормозов. Но я и люблю так же, без тормозов. Тебя!

Она подошла, положила руки мне на плечи.

— Я ничего не говорю, Ваня. Знаешь, я, конечно, не слишком счастлива всё это слышать, но я не осуждаю тебя. Это было бы несправедливо: ни один из нас не Иисус и не Магдалина. И уже если б кто-то начал бросать камни, мне бы тоже прилетело в лоб. Много раз. Мне кажется, что ты меня идеализируешь. Сначала обвинял во всех грехах, а теперь вдруг причислил к лику святых. Неа, не надо. Я тоже далеко не всегда поступаю правильно. И часто не знаю, как оно — правильно. И для кого. Но я думаю, мы начали с тобой с верной ноты — с честности друг перед другом…

— Да? — я облизнул губы.

— Да, — сказала она и притянула рукой мой затылок.

Мои губы застыли в сантиметре от её.

— Я люблю тебя. И ты хороший, — выдохнула Рита то, что почему-то вдруг мне стало так важно от неё услышать. Будто оправдание по обвинительному приговору.

Я поймал её выдох ртом и приник к ней губами. Страстно, неистово, изголодавшийся по ней, словно степной волк по свободе. Сочность, нежность, горячие движения друг в друга. Кольцо рук. Ладони сумасшедшие. Прикосновения, как в последний раз. До пустого звона в мозгу.

Когда мы оторвались друг от друга, голова кружилась. Рррита… моя!

И она констатировала без тени фальши, без привкуса патоки, будто поставила точку в конце длинного, как у Толстого, предложения:

— Ты настоящий!

Моё сердце расширилось. Я прижал её к себе, чтобы не показать, что я на грани делириума. И понял, что получил индульгенцию, возможно, незаслуженную. Но как нужно мне было теперь это отпущение грехов в её глазах! Словно с этим поцелуем, с её словами я стал чище и… ближе к себе.

Я почувствовал то, что ни перед одной женщиной не чувствовал ранее, — ответственность. Ведь Рита открыта мне. Я так легко могу замарать её поступком, словом или ненавистью других. Уже замарал… Но не хочу!

А потому сказал со всей серьёзностью:

— Рита, мы разберёмся, что правильно. И нас теперь двое, я обещаю тебе…

— Не надо обещаний.

— Нет. Я решил. Я обещаю тебе, что в каждом своём действии я буду помнить, что не один.

Она подняла на меня яркий взгляд, освятила синевой.

И снова поцелуй, опьяняющая сладость в больничной палате с браслетом арестанта на щиколотке, как пир во время чумы. Странно было чувствовать себя при этом счастливым, но я был счастлив.

А потом Рита легонько меня оттолкнула и весело заявила:

— Ладно, граф Монте-Кристо. Зато один мотив у нас точно есть. Твоя Юлия не похожа на всепрощающую мать Терезу. И она мелькала в разговоре Стеблуха и Белинской подозрительно часто.

— Угу. Только теперь она Новодворская. Выходит, развелась со своим архитектором и поменяла фамилию. Или замуж вышла.

— Да не просто замуж, — сказала Рита. — А за заместителя министра природоохраны, господина Новодворского.

— Природоохраны? — у меня аж во рту пересохло.

— Забавно, да?

Я моргнул.

— Кстати, советник Копытков Арсений Михайлович находится в прямом подчинении мсьё Новодворского! — торжествующе добавила Рита.

— И ты молчала?! — меня как пружиной выпрямило.

— Я узнала это в нашу с тобой первую брачную ночь. — Она нырнула в свой объёмистый рюкзак и достала стопку листов А4. — И это я тебе обещала.

Я взглянул на титульный лист и прочитал: «Отчёт по экологической экспертизе…»

— Ты потом прочитаешь его от корки до корки, — сказала Рита, — но интригу я тебе испорчу: огнёвка, сожравшая рощу в Сочи, относится к дальневосточной, а не к европейской. Она её дальняя родственница, и это доказано на сорока страницах. Отчёт сделан не только по запросу твоей компании, но и отправлен в Министерство природоохраны России, а также в Европейский совет по защите экологии с соблюдением всех необходимых формальностей. А это значит, что твоя компания и ты в частности не имеешь никакого отношения к уничтожению реликтового самшита! Тадам!

У меня мурашки по загривку побежали.

— Да здравствуешь ты! — проговорил я.