По настоянию Мод Эдит отпросилась на несколько дней из госпиталя и уехала домой, чтобы побыть со своей семьей, жившей в сельской местности. Мод даже подумала, что Эдит сложит с себя обязанности. Разве могла она работать, когда на душе у нее лежал такой тяжелый камень? Разве могла она думать о ком-то еще, кроме Неда? Тем не менее трех дней в окружении родных, дома, где она сидела у окна и смотрела на поля, отдавшись заботам матери, которая готовила ей жаркое и пудинги, Эдит оказалось достаточно. Через три дня она вернулась, переоделась в униформу медсестры и заявила, что вновь готова работать.

— А что еще мне остается? — спросила она — Другого не дано, верно?

Вот такая она была, эта война. Мир вокруг рушился, а люди продолжали жить и работать. Другого и впрямь было не дано. Приходилось погружаться в повседневные заботы, ибо это была реальность, эти заботы существовали, и проигнорировать их было нельзя, даже если тебя душило горе. Почти каждый потерял кого-то из близких, все страдали, но на следующее утро заставляли себя подниматься с постели и приниматься за дела.

Эдит вернулась из дому похудевшая и бледная, но заверила всех, что вполне способна выполнять свои обязанности. И действительно, она с чрезвычайным усердием окунулась в работу; подобного рвения Мод в ней прежде не наблюдала. Со своей стороны, Мод старалась опекать подругу, и, когда на Эдит накатывала невыносимая тоска, она утешала ее и, если требовалось, отвлекала от мрачных мыслей бесконечными играми в снап[10] и «Детектив». А потом еще и приобщила ее к разгадыванию кроссвордов из «Санди таймс»[11], которые сама с некоторых пор стала щелкать, как орешки.

Эти кроссворды Мод научил решать один из врачей Брэкетт-он-Хит, пожилой доктор Мэннинг. Английские кроссворды очень отличались от американских, и поначалу их определения приводили Мод в полнейшее недоумение. «Ключи» в английских кроссвордах были построены на игре слов и содержали анаграммы, которые могли привести в бешенство тех, кто вырос на простеньких американских кроссвордах, потому что были недоступны их пониманию.

Одно из определений, которое показал ей доктор Мэннинг, гласило: «Тот, кого мы слышим, яростный и бесноватый» («A hot, frilled figure of furor, we hear?»). Ответ, он сказал ей, «Адольф Гитлер».

— Но почему? — изумилась Мод. — Вы, должно быть, думаете, что я полная тупица, но я и вправду не понимаю, как вы пришли к такому ответу.

И тогда доктор Мэннинг объяснил, что, если составить анаграмму из букв слов A hot, frilled», получится «Adolf Hitler».

— А как же остальные слова определения? — спросила Мод. — Я не вижу в них смысла. «figure of furor, we hear?»

Доктор Мэннинг улыбнулся. Было видно, что ему нравится объяснять, как разгадываются английские кроссворды. Судя по всему, в Англии все, даже маленькие дети, знали, как следует решать зашифрованные головоломки. А для американцев это был темный лес.

— Видишь ли, — сказал он, — если определение содержит слова «we hear»[12], это значит, что в нем есть слово, схожее по звучанию с другим словом. В данном случае это слово «furor»[13].

Мод поразмыслила с минуту.

— Понятно, — произнесла она, — «furor» звучит почти так же, как «фюрер»! Адольф Гитлер!

— Вот именно, — подтвердил доктор Мэннинг. — Немного практики, и скоро ты сможешь участвовать в конкурсе лондонской «Таймс» и выиграть несколько фунтов.

Теперь, когда у Мод с Эдит выдавалось несколько свободных минут, они садились в вестибюле и решали кроссворды. Мод достигла такого уровня мастерства, что многие из определений разгадывала очень быстро, хотя порой чувствовала себя совершенно «беспомощной», как выражалась Эдит, потому что особенности английских кроссвордов требовали знания членов парламента тридцатилетней давности или малоизвестных рек в дальних уголках страны (чьи названия нужно было разлагать на составные части и расшифровывать).

Но для девушек решение кроссвордов было не только приятным развлечением. Это помогало Эдит не думать о Неде. Мод с подругой сидели бок о бок на одной из своих коек или на старой скрипучей темно-бордовой кожаной кушетке в вестибюле и одно за одним разгадывали определения, пока от активной работы ума у обеих не начинало темнеть в глазах. В голове Эдит роились слова, но имени «Нед», по крайней мере, среди них не было, что Мод несказанно радовало. Отвлекая подругу от мыслей о погибшем муже, Мод тем самым помогала и себе не упасть духом в эти тяжелые времена. Гибель Неда, осознала она, подняла ставки. Гибель Неда служила суровым напоминанием о том, что Стивен тоже беззащитен перед смертью. Ни его добродетели, ни его любовь к поэзии и к Мод не смогли бы сделать Стивена неуязвимым.

Когда приходила почта и Мод находила в своем почтовом ящике письмо, она испытывала душевный трепет, надеясь, что это весточка от Стивена, хотя он предупредил ее, что писать не сможет. И конечно же эти письма были не от него. Иногда ей писали родители, обычно отец.

«Моя родная девочка,

Ты взяла на себя непосильный труд, и мы с мамой на расстоянии можем только раскрывать рты, в самом буквальном смысле, от изумления. Совершенно очевидно, что ты поступаешь немудро, но также очевидно, что у нас храбрая дочь. Самому мне никогда не выпадала возможность проявить смелость, хотя я бы очень того хотел. Мне пришло в голову, что, возможно, есть и другие причины, удерживающие тебя сейчас в Великобритании. И если это так, я не прошу, чтобы ты излагала их. Просто знай, что я уважаю твой выбор, пусть нам с мамой это стоит бессонных ночей.

С любовью папа»

На что Мод быстро ответила:

«Дорогой папа,

Да, ты прав, есть еще одна причина, удерживающая меня здесь. (Но даже если б ее не было, я все равно бы осталась, ибо ты даже представить не можешь, насколько я здесь нужна.) Сейчас много говорить не буду, одно скажу: за последние два года моя жизнь сильно усложнилась — в лучшую сторону. И я надеюсь, что на днях напишу вам с мамой об этом (и о нем).

Крепко целую.

Мод, медсестра травматологического отделения (представляешь?)»

Уже более года она не видела Стивена и не разговаривала с ним, но время в ее восприятии перекосилось. Порой ей казалось, что со дня их последней встречи прошел всего лишь месяц, порой — десять лет. Мир словно превратился в дом из кривых зеркал, где все имело нереально причудливые, гротескные формы. Война продолжала набирать ход, становилась ожесточеннее, и это означало, что Стивен не скоро вернется домой, не скоро разведется с женой, чтобы быть с ней, Мод.

Но однажды, без предупреждения, он заявил о себе. Нет, он не прислал ей письма и не пришел лично, ее разыскал лейтенант Джеред Томсон, тоже служивший в ВМС. Это случилось в конце октября. На Англию надвигалась очередная зима, еще одна ужасная зима, которую предстояло пережить. Никто не обратил внимания на лейтенанта, шагающего по больничным коридорам, ведь госпиталь кишел военными.

— Здравствуйте, — обратился лейтенант к стажирующейся медсестре, сидевшей на посту дежурной. — Я ищу сестру Мод Лейтем. В регистратуре мне сказали, что она должна быть здесь. Она здесь?

— Да, конечно, где-то на этаже. — Студентка огляделась и крикнула: — Мод, к тебе посетитель. — И Мод мгновенно поднялась со стула в дальнем конце коридора, где она пила чай и разгадывала кроссворд, устроив себе короткую передышку во время смены.

Посетитель. Впервые с тех пор, как она работает в госпитале. Мод присмотрелась и увидела у поста дежурной медсестры мужчину в форме морского офицера. Сразу вспомнился ночной визит летчиков, и ее охватил жуткий страх. Сжимая в руке газету, она поспешила на зов, убыстряя шаг. Резиновые подошвы ее медсестринских тапочек при соприкосновении с сияющим темным линолеумом издавали визгливые звуки, сердце гулко стучало в груди. Не выдержав, с быстрого шага она перешла на бег, побежала так, как бежит бригада дежурного медперсонала, срочно вызванная в операционную. Моряк увидел ее, увидел, что она бежит к нему, и, как ни странно, улыбнулся.

— Сестра Лейтем? — уточнил он теплым приветливым тоном. Нет, не может быть, чтобы он принес ей весть о гибели Стивена. Биение в груди чуть замедлилось, она начала успокаиваться. — Я — лейтенант Джеред Томсон, — представился моряк. — Вы, наверно, хотите знать, что меня к вам привело?

— Да, хотелось бы, — подтвердила Мод.

— Меня попросили передать вам письмо от друга.

— От Стивена Кендалла? — тихо спросила Мод.

Лейтенант Томсон кивнул.

— Коммандер[14] Кендалл попросил меня доставить письмо вам лично в руки.

Коммандер Кендалл. Как странно это звучит, как важно и официально. Интересно, как Стивен узнал, в каком госпитале она работает? Но потом Мод вспомнила неловкую встречу с Хеленой Кендалл в универмаге «Харродз». Должно быть, Хелена упомянула об этом Стивену.

— У него все хорошо? — осторожно осведомилась Мод.

— В общем-то, да. Он был ранен, — ответил лейтенант.

— Что за ранение? — испуганно спросила Мод.

— В голень. Врачи шрапнель удалили, но задет какой-то нерв.

— О Боже. Но он… поправится?

— Вы имеете в виду, будет ли он жить? — уточнил лейтенант Томсон. — Да, он выживет. Мне сказали, он должен полностью выздороветь, но это займет какое-то время.

— Слава богу! — воскликнула Мод, на мгновение позабыв, что ей не следует слишком бурно выражать свою радость. В конце концов, Стивен только «друг». Это то, что он сообщил Джереду Томсону, а значит, и Мод обязана скрывать правду. В ВМС не посмотрят благосклонно на фривольное поведение одного из их офицеров.

— Мне было приказано сопровождать коммандера Кендалла домой в Оксфорд, к жене, — продолжал лейтенант Томсон.

— Откуда? — спросила Мод.

Лейтенант покачал головой.