Калеб встает на колени рядом, откладывает фонарик и берет меня за руки.

— Кому-то оно приглянулось, — говорит он. — И, наверное, сейчас стоит у этого человека дома, наряженное и красивое. Считай это подарком…

— Это я должна была решать, кому его подарить. Его нельзя было просто так забирать.

Он помогает мне встать, и я кладу голову ему на плечо. Через несколько минут мы начинаем спускаться. Идем медленно, в полном молчании. Калеб заботливо помогает мне обходить ямы и кочки.

Потом он останавливается и вглядывается в кусты в нескольких метрах от дороги. Я смотрю туда же, куда он. Он идет в ту сторону, и луч фонарика выхватывает из темноты темно-зеленые иголки моей елки. Она лежит на боку и сохнет там, в кустах.

— Они ее просто выбросили?

— Похоже, твоя елка сопротивлялась.

Я падаю на колени и даже не пытаюсь сдержать слезы.

— Ненавижу того, кто это сделал!

Подходит Калеб и кладет ладонь мне на спину. Он не успокаивает меня, не твердит, что все будет в порядке, не стыдит, что я так расстроилась из-за какой-то елки. Он все понимает.

Наконец я встаю. Калеб вытирает мне слезы и заглядывает в глаза. Он по-прежнему молчит, но я чувствую: он со мной.

— Если бы я могла объяснить, почему веду себя так, — говорю я. Но он закрывает глаза, я тоже закрываю и понимаю, что ничего объяснять не нужно.

Я снова смотрю на свою елку. Те люди, которые увидели ее там, наверху, решили, что она прекрасна. Они решили, что могут сделать ее еще красивее… им очень хотелось это сделать, и они попытались, но ничего не вышло.

И они ее бросили.

— Хочу уйти отсюда, — шепчу я.

Я увожу нас прочь, а Калеб идет за мной и светит фонариком мне под ноги.


Хизер звонит и спрашивает, можно ли заглянуть на базар. Я рассказываю про срубленную ель на Кардиналз-Пик и объясняю, что сейчас мне не до веселья. Но Хизер хорошо меня знает и сразу приезжает. Она говорит, что в этом году со своими благотворительными елками я стала неуловимой, как призрак, и мы совсем мало видимся. А я напоминаю, что когда у меня выдавалась пара свободных часов, она каждый раз была с Девоном.

— Так значит, операция «Девон, прощай» отменяется?

Хизер помогает мне разложить пакетики с чаем и кофе для клиентов.

— На самом деле я и не собиралась говорить ему «прощай». Мне просто хотелось, чтобы он вел себя нормально. Ведь когда мы только начали встречаться, все было отлично, а потом… Даже не знаю.

— Он расслабился.

Она закатывает глаза.

— Вот точно. Ты умеешь подобрать нужное слово.

Я рассказываю ей обо всем, что случилось с Эндрю и папой, и о том, как мне понадобилось провести целых две беседы с родителями, чтобы они поняли, почему мы с Калебом не можем перестать общаться, хотя до отъезда осталась всего пара дней.

— Молодец, что настояла на своем, — хвалит меня Хизер. Потом берет меня за руку и пожимает ее. — Но я все-таки надеюсь, Сьерра, что на следующий год ты приедешь. А если нет — хорошо, что у вас с Калебом все наладилось.

— Пожалуй, — отвечаю я. — Но сколько всего пришлось пережить!

— Зато теперь вы будете больше дорожить вашими отношениями. Вот взять нас с Девоном. Он, как ты верно заметила, расслабился. Каждый день одно и то же, скука жуткая. Я уже подумывала о том, чтобы расстаться с ним, и тут вдруг к нему подкатывает эта Королева зимнего парада! Я понервничала, конечно, но зато потом он устроил мне идеальный день. Так что эти счастливые мгновения мы заслужили. А вы с Калебом заслужили эти несколько счастливых дней.

— Мне кажется, я так напереживалась, что заслуживаю несколько счастливых лет, — вздыхаю я. — А уж Калеб — целую счастливую жизнь.

Через час Хизер уходит готовить сюрприз для Девона. Время тянется медленно. Покупатели приходят и уходят. Вечером подсчитываю кассу и запираю на ключ все самое ценное.

Мама заходит как раз в тот момент, когда я поворачиваю рубильник и выключаю внешнюю иллюминацию.

— Мы с папой хотим пригласить тебя на ужин, — говорит она.


Мы едем в «Экспресс-завтраки». В вагончике полно народу, в нескольких столиках от нас Калеб наливает какому-то мужчине кофе. Не глядя в нашу сторону, он говорит:

— Одну минутку.

— Не спеши, — с улыбкой отвечает папа.

Калеб, должно быть, очень устал. Он смотрит на нас несколько секунд, прежде чем понимает, кто перед ним. А узнав нас, смеется и берет с полки три меню.

— У тебя усталый вид, — говорю я.

— Один наш официант взял больничный, и мне пришлось выйти рано утром, — объясняет он. — Зато больше чаевых.

Он провожает нас за пустой столик рядом с кухней. Мы садимся, а он раскладывает салфетки и приборы.

— Завтра, наверное, куплю две елки, — сообщает он. — У вас все еще покупают? Ведь Рождество совсем скоро.

— Мы пока работаем, — говорит папа, — но народу не так много, как у вас.

Калеб уходит за водой. Я смотрю ему вслед: кажется, он немного забегался, но все равно от него глаз не отвести. Поворачиваюсь к папе и вижу, что тот качает головой.

— Тебе придется научиться не обращать на папу внимания, — замечает мама. — Я только так с ним и живу.

Папа целует ее в щеку. Они вместе уже двадцать лет, и ей ли не знать, как поставить его на место, когда он ведет себя глупо. Да еще так, чтобы не обидеть.

— Мам, а ты когда-нибудь хотела заняться чем-то другим? Вместо работы на плантации? — спрашиваю я.

Мама вопросительно смотрит на меня.

— В колледже у меня была другая специальность, если ты это имеешь в виду.

Приходит Калеб и приносит три стакана воды и три запечатанных соломинки.

— Уже определились с заказом?

— Извини, — отвечает мама, — еще даже меню не открывали.

— Ничего, это даже здорово, — говорит он. — Я пока занят с одной любезнейшей парочкой — насчет любезнейшей я пошутил, — им срочно требуется мое внимание.

Он убегает, а мои родители открывают меню.

— Но неужели тебе не интересно, какой была бы твоя жизнь, если бы она не вращалась вокруг одного-единственного праздника? — не унимаюсь я.

Мама откладывает меню и внимательно изучает меня.

— А ты жалеешь о том, что не знаешь другой жизни, Сьерра?

— Нет, — отвечаю я, — но в том-то и дело, что мне не с чем сравнить. А у тебя до замужества было нормальное Рождество, как у всех. Ты знаешь, как это бывает.

— Я ни разу не жалела о том, что выбрала такую жизнь, — отвечает мама. — Я сама приняла решение и горжусь этим. Я выбрала жизнь с твоим папой.

— И жизнь у нас интересная, между прочим, — подхватывает тот.

Я делаю вид, что изучаю меню.

— А год-то какой выдался интересный.

— Но осталось лишь несколько дней, — вздыхает мама, и когда я поднимаю голову, она смотрит на папу с сожалением.


Калеб приезжает на следующий день после обеда. Рядом с ним в фургоне сидит Джеремайя. Они выходят, смеются и болтают: как будто и не было болезненной паузы в их отношениях.

Подходит Луис, снимая рабочие перчатки, чтобы пожать ребятам руки. Перекинувшись с ним парой слов, Калеб и Джеремайя идут в контору.

— Девушка с елочного базара! — здоровается Джеремайя и предлагает мне стукнуться кулаками. — Друг сказал, что вам нужна помощь с уборкой в Рождество. Возьмете меня в работники?

— А ты разве не будешь праздновать с родными? — спрашиваю я.

— Мы обмениваемся подарками поздно вечером, перед службой, — отвечает он. — А на следующий день встаем попозже и целый день смотрим футбол. Но я перед тобой в долгу, забыла?

Я смотрю на них с Калебом.

— Значит, у вас двоих все опять в порядке?

Джеремайя смотрит себе под ноги.

— Вообще-то, мои родители не в курсе, где я сейчас. Кассандра меня прикрывает.

— Но прикрывает с одним условием, — подхватывает Калеб. — Что в Новый год ее братец развезет по домам всю команду чирлидерш.

Джеремайя смеется.

— Работка та еще, но я готов. — Он пятится к выходу. — Пойду отыщу твоего папу и узнаю про работу.

— А ты? — спрашиваю я Калеба. — Поможешь нам сворачивать базар?

— Я бы тут весь день провел, если бы мог, — отвечает он. — Но у нас в семье есть традиции, и мне не хотелось бы от них отступать. Ты же понимаешь, правда?

— Конечно. И я рада, что вы сможете побыть втроем. — Я говорю искренне, но думаю, что сама вряд ли смогу радоваться утру Рождества. — Если все-таки сможешь вырваться, я ненадолго загляну к Хизер. Мы с ней и Девоном будем обмениваться подарками.

Он улыбается, но его глаза печальны и в точности передают мое внутреннее состояние.

— Я постараюсь приехать.

Мы ждем, когда вернется Джеремайя. Никто из нас не знает, что еще сказать. Мой отъезд становится реальным и совсем близким. Всего пару недель назад мне казалось, что этот день наступит не скоро. Можно было спокойно ждать того, что случится, и гадать, как далеко зайдут наши отношения. Теперь же мне кажется, что мы опоздали.

Калеб берет меня за руку и ведет за трейлер, подальше от посторонних глаз. Не успеваю я спросить, куда мы направляемся, как мы уже целуемся. Он целует меня, а я его, как в самый последний раз. А может, это и есть последний раз?

Наконец он отстраняется. Его губы покраснели и немного припухли. С моими, кажется, то же самое. Он гладит меня по щеке, и мы касаемся друг друга лбами.

— Прости, что не смогу помочь в Рождество, — говорит он.

— У нас осталось всего несколько дней, — шепчу я. — Не знаю, что нам делать.