— Мне не нравится, что ты топчешься с этой камбалой вдоль плиты! — возмущался режиссер. — Ты должен стоять у стола и шинковать капусту!

— Камбала сама побежит жариться? — огрызнулся Богосавец.

Режиссер картинно простонал и потер шею, разминая мышцы. Он оглянулся и заметил меня — я как раз разделывала палтуса.

— Ну-ка, — режиссер даже снял очки, разглядывая меня. — Девочка фактурная. Давай в кадр! Живее! Живее!

Я испуганно затрясла головой, но Милан уже сам встал на разделку и кивнул мне, разрешая подойти к съемочной группе.

— Отдай ей рыбу, — велел режиссер. — Она с ней и будет бегать. Нет, постой! — он так неожиданно сорвался на крик, что я, уже протянувшая руку, чтобы взять камбалу, замерла. — Расстегни рубашку, — велел режиссер. — Ты запаковалась, как монашка! Расстегивай верхние три пуговицы. Вера, а ты загримируй ее.

Пока Вера расставляла рядом со мной баночки, коробочки и раскладывала кисточки, я расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке.

Богосавец вдруг чуть повернул голову в мою сторону, и взгляд его стал пристальным и тяжелым, а в серых глазах вспыхнули опасные огоньки. Мне показалось, что сейчас шеф по-волчьи прищелкнет зубами и бросится на меня… Как завороженная, я расстегнула вторую пуговицу, а потом третью…

Наверное, именно в этот момент Богосавец перестал быть для меня недосягаемым кумиром. Теперь я видела перед собой не картинку с экрана, а мужчину — необыкновенно притягательного, но с обыкновенными мужскими желаниями. И представила, как бы вспыхнули его глаза, если бы я расстегнула рубашку до конца и сбросила ее на пол.

Богосавец смотрел на меня, и я тоже не могла отвести глаз. Кто бы мог подумать, что взгляд может так притягивать? Властно, чувственно — и не нужно никаких слов. Еще секунда — и я бы шагнула прямо в объятия к шефу, как кролик в пасть удава, но с небес на землю меня вернул голос режиссера:

— Отлично! — он несколько раз хлопнул в ладоши, привлекая мое внимание. — Косынку тоже сними. Держись все время на два шага позади и стой лицом к камере!

Шеф резко отвернулся, будто его застали при совершении преступления. Сердце мое сладко ёкнуло, и я поскорее схватила сковороду и деревянную лопатку для жарения, чтобы не было заметно, как сильно дрожат руки.

Мне пришлось поджарить одну за другой три рыбных тушки, пока Богосавец готовил луковый соус, попутно рассказывая на камеру, какое вино лучше использовать и как определить, что соус готов и нужно немедленно снимать его с плиты.

От софитов было жарко, как в полдень на пляже где-нибудь в Евпатории, и я вздохнула с облегчением, когда жареная камбала была уложена поверх салата из зелени, гарнирована запеченной в духовке картошкой и полита соусом, а режиссер скомандовал: «Снято!».

Софиты выключили, и сразу стало холодно — рубашка противно прилипла к спине, пропитавшись потом.

— Мне от тебя надо больше огня, Душан, — принялся выговаривать режиссер. — Огонь, улыбка!.. Ты должен бабам на блюде себя преподносить! Что с тобой сегодня? Ты сам, как эта камбала!

— Всё сказал? — поинтересовался Богосавец, вытирая лицо поданной влажной салфеткой.

— Чтобы к следующей неделе был — о-го-го! — режиссер многозначительно вскинул кулак.

— Хорошо, изображу тебе на камеру о-го-го какой стояк, — огрызнулся шеф.

Пока они пререкались, я осмотрела приготовленное блюдо. Сервировка безупречна — будто я смотрю не на тарелку с едой, а на произведение искусства. Натюрморт с рыбой. Художник — Богосавец Душан. Стиль ар нуво — новое искусство в кулинарии.

Пахло травами и сыром, и совершенно не чувствовалось запаха рыбы. Как он этого добился? Краем уха слушая перепалку шефа и режиссера, я подцепила на вилку кусочек камбалы, обмакнула в соус и попробовала.

На вкус блюдо разочаровало. Пресно, совсем пресно. И не хватает соли.

Правильно — на камеру нужна красота приготовления, а не вкус. Зритель ест глазами.

Но я все равно была разочарована. Я ждала от шедеврального блюда такого же шедеврального вкуса.

— Тебе кто разрешил пробовать?! — Богосавец появился рядом и выхватил у меня из-под носа блюдо с рыбой.

— А-а… никто, — пискнула я, испуганно захлопав глазами.

Куда делся мужчина, который наблюдал, как я расстегиваю рубашку, взволновав меня до глубины души?.. Сейчас передо мной стоял тот Богосавец, что матерился на кухне, если блюдо задерживали на три минуты. Жареная камбала была безжалостно сброшена в мусорный бак и туда же отправились соус и картошка.

— Ты кто такая? — спросил у меня Богосавец, вытирая руки и бросая салфетку в бак, следом за блюдом.

— Даша… — ответила я, растерянно. — Иванова…

— Даша Иванова, — раздельно сказал шеф, пока вокруг сматывали провода и уносили подставки для камер, — ты — не Даша, и не Иванова. Ты — повар. Повар на моей кухне. Почему не работаешь? Мы с тобой контракт заключили, вообще-то.

Я бегом отправилась за разделочный стол, на ходу повязывая косынку и боясь лишний раз взглянуть в сторону шефа. Милан уступил мне место, одобрительно похлопав по плечу, и вернулся к плите.

Съемочная группа отправилась в зал, где был накрыт легкий фуршетный стол, а шеф, перед тем, как уйти, задержался возле меня.

— Рубашку застегни, — велел он шепотом, наклонившись ко мне.

Он вышел из кухни, а я вынуждена была положить нож. Меня трясло так, что я запросто могла полоснуть себя по пальцу.

Спокойно, Даша, спокойно!..

Ты — не Даша Иванова, ты — только повар. Повар на кухне суперзвезды со стояком… Фу ты! С огромным самомнением!

День прошел так же суматошно, как все дни в ресторане. Вечером я стояла возле окна в комнате отдыха и разминала затекшую за время работы шею, лениво глядя на улицу. Сейчас в душ, а потом — спать. Завтра вторник, в этот день всегда наплыв посетителей поменьше. Вторник — это почти выходной. Я уже хотела опустить штору, когда к самому крыльцу подъехал красный автомобиль с открытым верхом. За рулем сидела женщина и, несмотря на огромные солнцезащитные очки, я сразу ее узнала — Эльвира Равшанова. Та самая, которая игриво засовывала в карман шефу свою визитку.

И машина, и женщина производили впечатление огромных, диких, бешеных денег. Блеск, лоск, роскошь — именно это приходило на ум при виде такой потрясающей парочки.

Я невольно засмотрелась на госпожу Равшанову. Она вскинула очки на макушку и улыбнулась кому-то, кто выходил из ресторана. Я прижалась щекой к стеклу, чтобы посмотреть, кого ждет «моделька», потому что уже знала… уже знала…

По ступеням спустился Богосавец — в белой рубашке, небрежно перебросив через плечо пиджак и придерживая его за петельку на вороте.

7. Неожиданная атака

Эльвира кокетливо потупилась, а потом вскинула на шефа глаза и улыбнулась, поигрывая бровями.

Мне не было слышно, о чем болтает дама в красном спортивном авто и шеф мишленовского ресторана, но судя по тому, что оба засмеялись, беседа была приятной. Богосавец обежал вокруг машины — упругим, красивым шагом, как спортсмен на разминке — немного лениво, но в каждом движении чувствовались сила, и ловкость, и гибкость…

Он открыл дверцу и сел на пассажирское сиденье.

Эльвира подставила щеку для поцелуя, и Богосавец поцеловал ее, что-то шепнув на ушко. Женщина рассмеялась, запрокинув голову, а потом ударила по газам.

Автомобиль сорвался с места, круто развернлся, пугая прохожих, и покатил вдоль улицы.

Похоже, вечер пройдет приятно. Это неожиданно огорчило меня, и я испытала такое разочарование, что испугалась этого чувства. Я резко опустила штору и пошла в душ, запретив себе даже думать о Богосавеце. Что толку грустить? Мне всё равно, где и с кем шеф проводит вечера.

И ночи.

Я включила холодный душ, хотя перед сном лучше было бы понежиться в теплой воде. Но это отрезвляло, и я еще раз обругала себя за непонятные надежды.

Богосавец пару раз на тебя посмотрел, а ты уже нафантазировала что-то? Твои проблемы. Потому что для него ты — всего лишь повар. Повар, Даша!

Но я все равно грустила, и даже немного всплакнула, когда выключила свет и легла в постель.

Странно, что даже после выходки Антона мне не хотелось плакать. Я только злилась. А теперь была обижена. Сильно обижена. Даже сильнее, чем сама могла себе признаться.

Просто мне обидно. Например, потому что у шефа есть невеста. Но это не помешало ему умчаться в ночь с дамочкой на красном авто.

Я заснула и спала отвратительно. Мне все время снился Богосавец — пьяный, в расстегнутой на три пуговицы рубашке, обнимающий Эльвиру.

Утром я вскочила еще до будильника, опять залезла в душ, надела униформу и пошла в кухню. Лучше всего от ненужных мыслей избавляет работа. Позавтракаю — и буду думать только о работе. Только о…

Но когда я открыла двери кухни, все мои мысли брызнули в разные стороны, как шипящее на сковороде масло.

У плиты стоял Богосавец и готовил… нет, он не готовил. Он танцевал, жонглировал, колдовал.

— Доброе утро! — весело поздоровался он со мной, разбивая в миску яйца. — Ранней пташке — сытный завтрак. Так у нас говорят. Иди, поможешь мне. Помешай грибы, и если они уже зажарились, добавь лук и посоли.

Я подошла к плите, не чуя пола под ногами.

Богосавец выглядел таким довольным, жизнерадостным, таким энергичным… Хорошо провел ночь? И даже выспался?

Перемешав грибы, я высыпала лук, посолила и поперчила, а шеф уже дал мне новое задание — поджарить хлеб на сухой сковородке.

— Сейчас придут ребята, — пояснил Богосавец, хотя я ни о чем не спрашивала. — Нужен полноценный вкусный завтрак.

Когда повара появились, у нас уже были готовы нежнейший французский омлет, тушеные грибы и запеченные помидоры с хрустящими тостами.