Подготовленные ингредиенты отправлялись или на лед, или сразу в кухню, где уже повара колдовали над жарко разогретыми плитами.

К обеду я уже едва стояла на ногах, а ведь ресторан еще и не открылся! Зато когда главные двери «Белой рубашки» распахнулись — я поняла, что все, что было до этого, это было цветочками.

— Номер Семь! — орал ворчун Петар. — Зелень, шампиньоны! Подай быстро!

Матвей как раз убежал в кладовку, чтобы принести очередную партию овощей, и я, оставив ящики с натертыми до блеска вилками и ложками, бросилась к его столу, чтобы подхватить вымытую и высушенную петрушку, и таз с шампиньонами.

— Долго! Долго! — надсажался Петар, пока я летела к нему, лавируя между ротиссёров и пуассонье. — Шевелись, Номер Семь!

Он вырвал у меня пучок петрушки и принялся нарезать зелень, орудуя ножом с ошеломляющей скоростью. Я поставила шампиньоны и позволила себе тридцать секунд смотреть в руки повару, подмечая, как он шинкует, сберегая силы и экономя время — действует ножом, как рычагом, почти не отрывая кончик ножа от стола, приподнимая только рукоятку.

Чак-чак-чак! — лезвие сочно врубалось в зеленые стебли, и я словно улетела на другую планету, позабыв обо всем.

Чудовищный звон, раздавшийся у мойки, заставил вздрогнуть только меня. Остальные повара даже не подняли головы, напряженно вглядываясь в сковородки, кастрюльки или затачивая ножи. Ни у кого не было времени отвлекаться от работы.

Только су-шеф Милан поднял голову, от тарелки с пробной порцией супа, и коротко приказал мне:

— Номер Семь! Быстро подобрать и перемыть!

Я вернулась к своему рабочему месту на подгибающихся ногах. Только что вымытые и натертые до блеска вилки для рыбы, десертные ложки и ножи валялись на полу, перемешавшись и весело поблескивая, словно издеваясь надо мной.

Как же так?!.

— Быстро! — последовал новый окрик Милана, и я встала на колени, торопливо подбирая и фасуя столовые предметы.

Как они могли упасть? Наверное, кто-то пробегал мимо и впопыхах задел ящики. Задел все три ящика?

Но раздумывать над этим не было времени, как и не было больше времени глазеть по сторонам. Рядом с космической скоростью перемывала тарелки Вероника, и я, встав у второй раковины, принялась перемывать ложки, стараясь не отставать в скорости.

Работа в кухне не прекращалась ни на секунду. Нам, стажерам, предоставили по два перерыва на двадцать минут — немного отдохнуть и поесть. Уходить на обед полагалось не всем сразу, а по графику, и мне выпало обедать с Матвеем.

Устроившись в поварской столовой, мы достали из холодильника сыр, нарезали хлеб и быстро вскипятили чай, после чего рухнули на стулья, давая отдых ногам. Жуя бутерброд, я похвалила умения Матвея, и он довольно промычал в ответ.

— А где ты научился обрабатывать опунцию? — полюбопытствовала я.

— Раньше стажировался в ресторане «Дикари», — рассказал он, — там ее часто готовили. Богосавец меня там увидел. И переманил. Да я сам рад был сюда уйти. Молекулярная кухня — это все-таки не мое. Заумь какая-то, — он взял еще ломоть хлеба и положил на него щедрый кусок сыра. — А тут — классика. Но в «Дикарях» я посмотрел, как работать с разными ингредиентами. Даже туну смогу приготовить.

Я промолчала, не зная, что такое туна.

— А ты где стажировалась? — спросил он.

— Я не стажировалась, работала в кафе, поваром.

— В каком кафе?

— В «Пышке», которая на юго-западном.

— А-а, — протянул Матвей с таким разочарованием, что я почувствовала себя дилетантом на кухне.

К восьми вечера посетители начали усиленно заказывать палтуса. Пуассонье Йован чуть не довел Дюймовочку до слез, требуя рыбное филе — и немедленно. Милан велел мне бросить мытье тарелок и перейти к Дюймовочке, помогать резать стейки.

— Каждое филе режешь на четыре части, — показала мне Дюймовочка, потому что я никогда не работала с такой рыбой. — Стараешься, чтобы куски были одинаковой величины, ножом ведешь плавно, не измочаль рыбу. Поняла?

— Да, — ответила я, вооружаясь ножом.

Резать рыбу — это уже повышение! И я собиралась показать, что у меня есть определенные навыки. Правда, раньше мне приходилось разделывать на филе минтая и ледяную рыбу…

Филе палтуса обваливалось в пряностях и жарилось на раскаленной сковороде по три минуты с каждой стороны. Я сверяла время и могла только восхититься, как он безошибочно пуассонье отмерял по три минуты, даже не глядя на часы.

Покончив с палтусом, я была переставлена на чистку креветок.

Полупрозрачные рачки, пересыпанные льдом, так и норовили выскользнуть из рук. Пальцы скоро окоченели, но я дышала на них и не смела остановиться ни на секунду. Дюймовочка работала, как конвейр — методично отрубала креветкам головы, взрезала спинки, вынимая кишечную вену, бросала тушки в таз со льдом. Креветки вылетали из ее рук, как пули из пулемета.

Богосавец влетел в кухню, словно смерч, но никто не оторвался от работы, хотя все сразу подобрались. Я выпрямилась, расправляя плечи, чтобы шеф не заметил, что я устала, и занялась креветками с удвоенным усердием.

— Йован! — крикнул Богосавец, заглушая шум миксеров, шипение масла и стук ножей.

— Да, шеф! — Йован тут же бросил палтуса, которого обваливал в пряностях, и с готовностью подбежал к шефу, вытирая руки полотенцем, заправленным за пояс фартука.

— Рыба порезана слишком тонко! — Богосавец был вне себя и тыкал пальцем Йовану в грудь. — Кто резал эту ё<…>ю рыбу?!

Дюймовочка испуганно уронила нож и посмотрела на меня, а я посмотрела на Богосавеца, пискнув:

— Номер Семь… я резала…

Я уже собиралась начать оправдываться, но Богосавец не дал мне этого сделать, напустившись на Йована.

— Рыба порезана неправильно! — от звука его голоса у меня заложило уши, хотя кричал он сейчас не на меня. — Ты видел это?

— Да, шеф, — коротко ответил повар.

— Тогда ты должен был швырнуть ей эту рыбу в лицо! Второй раз она бы резала, как надо! Вырви ей руки и к заднице приставь! Иначе я их тебе вырву и в задницу запихну!..

Я задохнулась от возмущения, и Богосавец обратил свое драгоценное внимание на меня:

— Хотите что-то сказать?! — он посмотрел на меня в упор.

Глаза были холодные, полные неприязни. Да какая там неприязнь! Я чувствовала, что сейчас он ненавидит меня. Но за что…

— Не слышу ответа! — взорвался Богосавец.

Я отрицательно покачала головой.

— Йован! — Богосавец немного остыл и повернулся к рыбному мастеру, машинально поправляя ворот рубашки.

— Да, шеф?

— Еще что-то подобное — и я тебя вышвырну вместе с ней! — он ткнул пальцем в мою сторону, а потом широким шагом вышел вон.

Я ждала взбучки от Йована, но тот вернулся к плите, даже не посмотрев в мою сторону.

— Не останавливайся! — недовольно поторопила меня Дюймовочка. Она уже подняла нож и готова была продолжать рубить головы креветкам, но я замешкалась.

Всего-то пара минут, но вот уже Йован орет, что нужны креветки, су-шеф требует поторопиться, официанты отпускают язвительные шутки по поводу медлительных поваров, а заказы все валятся и валятся! И все требуют рыбу, рыбу, рыбу!..

А какая рыба, если меня только что обругали ни за что, да еще чуть не уволили!

Руки дрожали, и я никак не могла схватить креветку.

— Быстрее! — взвизгнула Дюймовочка.

Надо успокоиться, Даша! Успокоиться!

Креветка схвачена, панцирь снят… вторая… третья… десятая…

Теперь ясно, что кумир домохозяек — не сладкий круассанчик. Он орет и матерится. Во время готовки!.. Я еле слышно фыркнула — вот тебе и душевная кухня — с матерками!

До конца смены мы доработали без происшествий.

— Последний заказ! — объявил су-шеф, и все восторженно замычали, в предвкушении окончания рабочего дня.

Рубашки у всех были мокрыми, стажеры вычистили ножи, убрали разделочные доски и вымыли столы, а я, закончив, наконец, с бесконечными креветками, отправилась домывать посуду, которая лежала в раковине, дожидаясь меня.

Вероника уже вытирала свою раковину насухо, потом сняла перчатки и пошла в сторону раздевалки, постанывая и разминая шею. Стажеры потянулись следом — молча, разговаривать никому не хотелось.

Повара тоже чистили ножи, протирали столы и тихо переговаривались.

Я старалась мыть посуду быстро и не слишком греметь тарелками. Чтобы никто не заметил, что я здесь. Не хватало еще снова нарваться на шефа, чтобы он отчитал меня за нерасторопность.

Словно в ответ на мои страхи дверь в кухню со стороны ресторанного зала распахнулась, и вошел Богосавец. Повара замолчали, уставившись на него. Лицо у шефа было усталым, но он улыбался. Верхняя пуговица рубашки была расстегнута, рукава подвернуты, а в руках он держал бутылку из зеленоватого стекла.

— Милан! — скомандовал он. — Штопор! И бокалы!

Сразу же зазвучали смех, шутки, зазвенел хрусталь, и Богосавец самолично открыл бутылку и разлил белое вино.

Я смотрела, как он пожимает руки поварам, целует в щеку Елену, а она вся красная, смущена и улыбается.

— По какому поводу вино? — спросил Йован, делая глоток из бокала и довольно прижмуривая глаза.

— Сегодня здесь был Боровиков, — ответил Богосавец, отпивая из своего бокала.

Все дружно ахнули, а я даже не знала — кто такой Боровиков. Елена испуганно схватилась за лицо, и су-шеф Милан мягко перехватил ее руки. Она совсем смутилась, и не стала пить вино — отставила свой бокал в сторону, едва пригубив.

— Ему все понравилось, — продолжал шеф. — Особенно рыба! — он хлопнул Йована по спине, и тот довольно захохотал.

— А ведь Боровик рыбу терпеть не может! — объявил он. — В прошлой статье он написал, что палтус — самая мерзкая рыба, которую только можно вообразить! Кошмар для повара!