— Спасибо, — сказала я искренне. — Ты тоже очень добрая.

— Это я притворяюсь! — она подмигнула мне и свернула в переулок, где была квартира Антона. — Ну все, отдыхай. Завтра у стажеров выходной.

— Хорошо-то как! — обрадовалась я, и сил сразу прибавилось. Можно будет вечером сходить куда-нибудь с Антоном, поужинать в кафе или посмотреть кино…

— Приходите на работу к семи вечера, — закончила с улыбкой Елена. — А до семи — отсыпайся.

— Ну вот… — я всплеснула руками. Прощай ужин в кафе и кино!

Помахав Елене на прощанье, я поплелась к подъезду. Окно в нашей спальне горело — наверное, Антон ждал меня и уснул, позабыв выключить свет. Я постаралась не греметь ключами, чтобы не разбудить его, быстро приняла душ, погасила свет и блаженно вытянулась на постели.

Антон что-то забормотал во сне, повернулся и притянул меня поближе. Я поцеловала его в плечо и уснула сразу же, как будто меня кто-то выключил, нажав на кнопку.

После свадебного банкета уволили Аллу. По поводу ее увольнения Богосавец снизошел до нас, стажеров, соизволив прочитать небольшое внушение:

— Номер Три была уволена, — говорил он, хмуро оглядывая нас четверых, выстроившихся перед ним в шеренгу, — и я знаю, что некоторые не понимают причины, — он посмотрел на меня, а я покраснела, как вареный рак, потому что только накануне говорила Дюймовочке, что у Аллы — великолепная техника, и странно увольнять ее.

— Находясь в кухне, повар не имеет права на истерику, — Богосавец говорил четко, командирским голосом, и я вспомнила слова Елены — настоящий генерал.

Ага. Кухонный генерал.

Мне захотелось хихикнуть, и я с трудом сдержалась, потому что шеф все так же буравил меня взглядом.

— Техника — дело наживное, — продолжал он. — Сегодня у вас нет техники, а завтра она появится. Но главное — настоящий повар не позволяет себе никаких эмоций, когда он у плиты. Или… у разделочного стола. Допустив ошибку, он исправляет ее и идет дальше. Бегать и плакать будете дома. Всем ясно?

— Да, шеф! — отчеканили мы хором.

— Тогда по рабочим местам, — велел Богосавец.

После увольнения Аллы мы все были допущены к плите. Правда, были больше на подхвате — заколеровать лук, прокалить муку, но иногда поручались и более сложные дела — поджарить гребешки или отварить спаржу.

Я старалась изо всех сил — присматривалась к работе поваров, запоминала, в свободное время штурмовала интернет, чтобы добрать ту базу, которая была у остальных стажеров. Всем им приходилось бывать в ресторанах высокой кухни, а я могла похвастаться лишь готовкой в забегаловке. А то, что мое прежнее кафе было забегаловкой — я убеждалась все больше и больше. Даже обыкновенную яичницу-болтунью, которая звалась буржуйским словом «скрэмбл» надо было готовить по французской рецептуре — снимая с огня каждую минуту, чтобы сохранить яркий цвет желтков. А однажды Богосавец поручил мне сделать яичную смесь для японского омлета — томаго-яки, для очередного «випа», и под руководством шефа я взболтала четыре яйца и один желток, приправила мирином, соевым соусом, солью и сахаром, а потом несколько драгоценных минут смотрела, как Богосавец жарит на квадратной сковородке яичный рулет — сначала толстенький блинчик, потом сворачивает его трубочкой, подливает еще порцию взбитых яиц, опять сворачивает… Это было настоящее искусство — вкусное, радующее запахом и видом. Подобного я никогда не узнала бы, оставшись на прежнем месте работы… Пусть мне приходилось осваивать всё в процессе, я гордилась, что никогда не допускала одну и ту же ошибку дважды.

Через четыре дня вылетел Поклевский — он трижды пережарил стейк, пока Богосавец каждые двадцать секунд заглядывал в кухню, требуя заказ на восьмой столик.

Потом мы распрощались с Матвеем — он плохо очистил лук-порей от песка, и у клиента заскрипело на зубах.

К концу месяца остались только мы с Дюймовочкой, и мне заранее было страшно, потому что Дюймовочка казалась мне неуязвимой — как-то незаметно она от разделочного рыбного стола стала постоянной помощницей пуассонье, и я слышала, как Йован хвалил ее в разговоре с су-шефом.

Она и в самом деле всегда была собрана, сосредоточена, никогда не отвлекалась, никогда ничего не делала слишком медленно или слишком быстро. Она была идеальна, и это удручало.

Я старалась изо всех сил, но моих знаний было недостаточно, чтобы конкурировать с синеглазкой.

Оставалось четыре дня до конца испытательного срока, и меня даже по ночам преследовали кошмары — как Богосавец указывает на дверь, выгоняя меня из ресторана.

Когда мы с Дюймовочкой остались вдвоем, на кухне каким-то волшебным образом появились посудомойки и грузчики. Судя по насмешливому взгляду Елены, так и было задумано — еще одно испытание, о котором мы и не знали.

За день до конца стажировки, я была уже на пределе от ожидания результата. Может, Богосавец изменит правила и примет на работу нас обеих — меня и Дюймовочку?

В тот вечер снова явились «випы», Милан влетел в кухню, оглядел занятых поваров, и нашел меня взглядом:

— Номер Семь!

— Здесь! — тут же бросила я овощи, которые шинковала для того, чтобы добавить в тушеное мясо и выбежала из-за стола.

— Клиент заказал «томого-яки». Душан говорит, ты готовила его и знаешь рецепт. Справишься?

— Да, шеф! — крикнула я, а сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Вот он — мой шанс отличиться! Готовить для «випов»!

— Приступай, — велел Милан.

Ничего в этом омлете сложного. Я обязательно справлюсь. Тут главное — размешивать яйца деревянными палочками, а не взбивать вилкой. Вилка — это для европейских блюд. Азиатские блюда более деликатны.

Я прекрасно помнила всё, что делал Богосавец, когда жарил томого-яки — японский омлет. Я повторила всё точь-в-точь, добавила специи и жарила не до полной прожарки, а чтобы внутри яичный рулет оставался сочным.

— Заказ-«вип»! — гаркнул Милан, снова появляясь в кухне, а за ним важно вплыла официантка — в белой рубашке, гладко причесанная, свеже-воздушная, как врем из взбитых сливок. К этому времени повара больше походили на загнанных лошадей.

- Готово! — я нарезала омлет поперечными кусочками немного наискосок, добавила томатный соус и резаный зеленый лук.

Все выложено на черную лакированную тарелку, рядом — на простом блюдце порция на пробу.

Милан отпил из бокала воды, отрезал крохотный кусочек омлета, отправил в рот, прожевал…

— Ну как? — спросила я, волнуясь.

Су-шеф как-то странно взглянул на меня и сделал еще глоток из бокала.

— Попробуй сама, — предложил он.

В кухне было жарко, но я похолодела. Торопливо взяла кусок тамаго-яки с блюдца, откусила…

Пересолено.

Невозможно пересолено.

Дико пересолено!

— Как же так… — прошептала я. — Я ведь все сделала правильно…

— Петар! — скомандовал су-шеф. — Бросай салат, займись заказом-«вип». Пять минут!

— Да, шеф, проворчал Петар хмуро и заступил к плите, оттеснив меня в сторону.

Это был крах. Полнейший, безоговорочный. Я смотрела, как энтреметье взбалтывает яйца, тщательно отмеряет мирин и соевый соус, и понимала, что вижу это в последний раз. Больше меня не впустят даже на задний двор «Белых рубашек».

— Номер Семь! — строго окликнула меня Елена. — Овощная нарезка нужна через две минуты!

Я отмерла и бросилась шинковать овощи. Пусть даже вечером меня уволят, днем я — повар в ресторане Душана Богосавеца, и умирать попросту нет времени. Нашинковать, размешать, потушить, посолить… Работа отвлекала от тяжелых мыслей, и я решила забыть обо всем — пока я здесь, буду наслаждаться готовкой. А там — пусть будет, как будет.

И все же… Как я могла пересолить омлет?! Ведь я положила соли ровно столько, сколько нужно, и учла даже солоноватость соевого соуса… Я ведь пробовала смесь для омлета…

Стоп! Мысли мои метались, как ошпаренные, а нож методично нарубал зелень — чак-чак-чак! — четко, ровно, без задержек.

Я попробовала смесь, а потом… потом побежала за кисточкой, чтобы смазать сковородку. Две секунды до шкафа с кухонными принадлежностями, две секунды обратно. Четыре секунды — максимум. В это время чашка с омлетной смесью стоит без присмотра, у плиты. А рядом — солонка.

Мне захотелось расплакаться от бессильной злобы. Яснее ясного, что кто-то воспользовался моей раззявистостью. Если я расскажу об этом Богосавецу — поверит ли он мне? А если поверит — не скажет ли, что я сама виновата, и не надо было оставлять блюдо без присмотра…

После сомнений и метаний, я все же решила поговорить с шефом и объяснить, что не могла испортить блюдо. Это сделал кто-то за меня.

Еще один рабочий день подошел к концу, повара один за другим прощались и уходили, а я, переодевшись, стояла возле дверей во внутреннем дворе.

Богосавец никогда не ходил через черный ход, но здесь был гараж, в котором стояла его машина. Он обязательно появится.

Фонари уже зажглись, а я продолжала терпеливо стоять, подпирая стену.

Но вот скрипнула калитка, и долговязая фигура шефа на миг заслонила свет.

Я глубоко вздохнула, набираясь смелости, отлипла от стены, но не сделала ни шага, потому что следом за Богосавецем трусила Дюймовочка. Она уже сняла белоснежную бандану, и теперь светлые волосы рассыпались по плечам и спине идеальной волной. Рядом с двухметровым шефом Ирина выглядела особенно хрупкой и маленькой. Как там у Цветаевой? «Верзилы-то завсегда малюточек любят».

Они не заметили меня и прошли к гаражу. Богосавец нажал кнопку брелка, открывая ворота, а Дюймовочка, наконец-то, догнала его и теперь стояла перед шефом, что-то рассказывая.

Хорошенькая, маленькая, как фарфоровая куколка, она застенчиво посматривала на Богосавеца и робко улыбалась. Мне не было слышно, о чем она говорила, но шеф слушал ее внимательно, а потом улыбнулся.