Я движимая любопытством, тоже подхожу и пытаюсь понять, что ее заинтересовало. Кружка в руке вздрагивает. По тропинке не спеша идет Герман в компании Лили. Блондинка не стесняется демонстрировать свою большую грудь, которая призывно выглядывает из выреза полупрозрачной блузки. К чести Соболя, он смотрит собеседнице в глаза, а не ниже.

Ревность как огонь спички опаляет и тут же тухнет. Не мое дело с кем он болтает. С кем тут будет развлекаться без обязательств. Нужно только предупредить, чтобы при детях вел себя скромно.

— А он ничего такой. Интересно, женат?

— Нет, - выпаливаю, потом смущаюсь под пристальным взглядом невестки. – Думаю, что нет.

— Ну-ну, - Элли окидывает прищуренным взглядом с ног до головы и возвращается к столу, как раз в это время заходит Питер. Он подмигивает мне, чмокает жену и забирает из ее рук кружку с кофе.

— Мари, я заметил, что тот мужчина, который спрашивал какую-то Марьяну, вернулся.

— Да, его поиски не увенчались успехом, решил день и две ночи провести у нас. Потом улетает в Россию.

— А, понятно. Чем он будет заниматься?

— Без понятия, - пожимаю плечами, беру с общей тарелки тост и намазываю его маслом, сверху кладу ветчину и сыр. Мне плевать, чем будет маяться Герман, лишь бы держался от меня подальше и от Кэти.

— Все группы на сегодня сформированы, может ты ему найдешь занятие на ранчо?

— Я? – удивленно вскидываю брови, а в ушах стоит низкий голос с неприличным предложением. Черт! Марьяна! Очнись и опомнись!

— Он взрослый мальчик, так что найдет себе занятие по возрасту, - побольше язвительности, колкости. Запиваю свои слова кофе. Отворачиваюсь от Питера и Элли, натыкаюсь на внимательный взгляд Алисы, нашей кухарки, опускаю глаза.

Времени вести разговоры нет, девушки-официантки носятся между кухней и общей столовой, накрывают стол. Я слышу смех и разговоры постояльцев, Питер с кружкой идет в столовой. Ему как хозяину ранчо положено и нужно завтракать с гостями, развлекать их беседой. К счастью, мне присутствовать не обязательно. Лишний раз сталкиваться с Германом чревато моему спокойствию. Оно мне с таким трудом досталось, что не хочется его потерять в одно мгновение.

— Марьяна! – вздрагиваю на выходе из кухни. Здесь по-русски и настоящим именем может ко мне обращаться только один человек: Соболь. Именно он стоит за моей спиной, именно его холодеющие душу серые глаза встречаются с моими глазами, и холодный пот выступает вдоль позвоночника.

Ночью, когда мы сидели на крыльце, согреваясь теплом друг друга, мне казалось, что он изменился. И голос у него звучал более мягко, почти кротко и с нотками упрашивания что ли. Если бы наш разговор продлился чуток больше и обсуждали что-то постороннее, наверное, я поверила ему, что он изменился. Сейчас, чувствуя на себе резкий как стальной клинок взгляд, понимаю: сколько волка не корми, он будет смотреть в сторону леса. Сколько бы Герман не старался подавить свою сущность, она все равно будет выпирать из него.

— Нам нужно поговорить.

— Мы вчера все обсудили, - скрещиваю руки на груди, хоть как-то пытаюсь защититься недоброго взгляда серых глаз.

— Одну тему мы все же опустили, - сокращается расстояние, хочется отступить назад, стойко остаюсь на месте. – Кэтрин.

Имя дочери словно хлыст над головой. Вздрагиваю от неожиданности и испуга. Я из последних сил заставляю себя смотреть Герману в глаза, не моргать. Он подобно хищнику следит за моей реакцией, следит за каждой моей эмоцией, при этом сам оставаясь непрошибаем на чувства.

— Что Кэтрин?

— Она моя дочь? – сужает глаза, предупреждая, что лгать не стоит. Я знаю все оттенки его взглядов, раньше именно по ним ориентировалась на минном поле под названием «совместная жизнь».

Сказать. Нужно сказать. Он имеет право знать. Он ее отец. Только вот все внутри противится от этого решения, мне неприятно думать об этом. Я не хочу объяснять дочери, откуда взялся папа, почему он сейчас здесь, а потом уедет и хрен когда еще раз приедет. И приедет ли.

Не хочу Герману объяснять, почему ему не сообщила сразу о беременности. Это ведь придется вновь вспоминать пережитый кошмар его смерти. Придется сказать, что Адам скрыл от меня правду о том, что он выжил. Тайсум итак не в восторге о того, что Кэтрин дочь Соболя, он предпочитает думать, что малышка от Кевина. Мой покойный муж сам относился к дочке как к позднему родному ребенку. Он с удовольствием окунулся с головой в заботы о малышке, не брезгуя менять памперсы. Лучшего отца для Кэти я бы и не могла придумать, если бы не смерть Кевина.

— Насколько я помню, Герман Александрович, - от моего обращения его перекашивает, а я прихожу в себя. – У вас не было в планах иметь семью, детей. Любовницу – да, но не все остальное. А вот у вашей любовницы были планы иметь полноценную, счастливую семью. И я это получила. Заслужила. Ясно?

— Я тебе задал вопрос.

— Я тебе на него ответила. Не нравится форма, извините, не собираюсь распинаться и по полочкам раскладывать. Так что простите, мне нужно идти работать, это у вас отпуск, а не у меня, - не давая ни себе, ни ему и секунду вставить слова, разворачиваюсь в сторону лестницы и торопливо иду к ней.

Спрятаться на время. Перевести дыхание. Прийти в себя. И стараться не встречаться с ним. Особенно наедине.

15 глава

Я бы мог пойти за ней, припереть к стенке и принудить поступать так, как нужно мне. Только после этого не о какой совместной жизни долго и счастливо не может быть и речи.

Проводив Марьяну тяжелым взглядом до лестницы, возвращаюсь в столовую, где уже гости рассаживаются по местам. Элизабет, моя новая знакомая, машет мне рукой, показывает знаками, что заняла место возле себя. В надежде ищу другое место, оно оказывается возле хозяина ранчо. Не раздумывая, делаю вид, что мне нужно срочно переговорить с Питером. Присаживаюсь, он мельком бросает на меня прищуренный взгляд, потом на обиженную Элизабет.

Аппетита нет, поэтому я без особого интереса жую поджаренный тост и смотрю на дно своей кружки. За столом разговоры в основном идут вокруг предстоящей конной прогулки, некоторые постояльцы отправятся на джипах кататься по округе ближе к горам. Кто-то хочется остаться и помогать на ранчо, работы здесь всегда полно. Ни одно предложение меня не заинтересовало, я все время размышляю, как мне сделать невозможное возможное до заката солнца: помириться с Марьяной, чтобы взять с нее обещание ко мне вернуться.

Кто на нее может воздействовать в принятии решений? Диана? Но ее здесь нет, а если бы была, рядом находился Адам. Он не позволил бы мне приблизиться к девушкам. Родители Марьяны похоже совсем перестали для нее существовать, может ошибаюсь в этом вопросе.

Мой взгляд привлекает темноволосая макушка, мелькающая на противоположной стороне. Это та самая малышка, которую я выдернул из-под колес грузовика. Она вприпрыжку скачет вокруг стола, убегает в сторону кухни, откуда появляется через несколько минут. В одной руке держит стаканчик с крышечкой и трубочкой, в другой шоколадное печенье.

Против воли я улыбаюсь. Когда мы встречаемся глазами, она замирает, с интересом меня рассматривает, а потом обегает стол и замирает передо мной.

— Иди ко мне, детка, - Питер сразу же тянет руки к девочке, а я отчего-то чувствую жгучее желание ударить по его ладоням. Мне неприятно видеть, как этот мужлан касается этого... котенка.

— Не, - малышка мотает головой, ставит на стол свой стаканчик, печенье, вытирает об себя руки и всем своим видом показывает, что хочет ко мне на ручки. Я на секунду теряюсь. Дети – самая странная и непонятная для меня тема.

— Ты хочешь ко мне? – детка активно кивает головой, ничего не остается, как взять ее подмышки и усадить к себе на одно колено. Сразу пододвигает к себе стаканчик и печенку. Забавная такая.

Смотрю на ее затылок, на ровный пробор, на два хвостика. Опускаю глаза на шею и хмурюсь. В моей семье есть одна особенность, передающая из поколения в поколение: небольшая выпуклая родинка сзади, которую никто и не увидит из-за волос. Такая родинка была у моего отца, такая родинка есть у меня, такую родинку я сейчас вижу у девочки, которая сидит у меня на коленке. Странное чувство теснится в груди, тыкается мне под ребра, не может найти себе места.

— Может ты нормально поешь, Кэти? – Питер берет рядом с собой глубокую небольшую тарелку и накладывает немного каши, щедро поливает шоколадом.

— Не буду, - малышка морщит носик, насуплено смотрит мужчину, потом оглядывается на меня. У нее серые глаза, точнее серебристые. – Я не ем кашу.

— Я тоже, - улыбаюсь девочке, беру ложку и тарелку. – Может вместе попробуем?

— Ты первый.

— Отлично, - соглашаюсь. Меня не волнует шум за столом, не раздражает странный взгляд хозяина ранчо. Первая ложка не такая и отвратительная на вкус. Наверное, за счет шоколада.

— Вкусно. Попробуй, - Кэти зажмурив глаза, осторожно кончиком языка пробует кашу с шоколадом. Потом берет в рот чуть побольше и начинает жевать. Так мы съедаем все, что было в тарелке. Подняв глаза, я вижу в дверях напряженную Марьяну. На ней нет лица, она мечется глазами между мной и девочкой.

— Мама! – Кэти сразу же слезает с колен и, раскинув руки в разные стороны, несется прямо к Марьяне. Та ее подхватывает и прижимает к себе, а я чувствую удар под дых. Теперь мой черед метаться между ней и малышкой.

Кэти. Марьяна. Фотография у Дианы. Ни да, ни нет от Адама на мой прямой вопрос. Закрываю на мгновения глаза, считая сначала до трех, потом до пяти.

Что я должен испытывать? Наверное, безумную радость. Ликование. Счастье. Ничего подобного. Я хочу кому-нибудь свернуть шею, закопать кого-то в землю, можно, конечно, что-то по кровожаднее, но ничего этого не будет.