Нахожу в себе силы спокойно поставить пустую тарелку на стол, а не швырнуть ее в стену со всей дури. Я даже встаю без противного скрипа отодвигаемого стула. Хорошо, что выход из столовой в противоположной стороне от Марьяны, хорошо, что между нами несколько метров.

— Все в порядке? – успевает спросить Питер, почувствовав вокруг себя ощутимое напряжение.

— Да. Спасибо за завтрак, было очень вкусно, - говорю неправду, но плевать.

Меня несет из столовой, из дома. Я не совсем понимаю, куда иду. Люди, попадавшие мне на пути, благоразумно отходят в сторону, не останавливают. Все внутри клокочет. В прошлом я бы от души помял чьи-то бока, сбился бы костяшки об чью-то морду, выпустив весь скопленный негатив и отрицательную энергию. Мой психотерапевт посоветовал бы сейчас найти боксерскую грушу и выплеснуть все, что мешает адекватно воспринимать открытие.

Блять.

На глаза попадается деревянный забор. Сначала я его пинаю ногами, потом мельтешу кулаками. Костяшки ноют, кожа содрана до крови, перед глазами по-прежнему все мутно от гнева. Все лгут ради себя, ради собственной выгоды. И плевать, что для кого-то правда может стать спасением, светом в конце тоннеля.

Дочь. Растет без отца. И пока она маленькая, ей по сути все равно, кто папа... А если... Марьяна говорила, что замужем. Что если моя дочь считает чужого мужика папой... Из груди вырывает грозный рык.

 Жгучее желание придушить Адаменко сжигает меня изнутри. Крепче сжимаю деревянную изгородь, тем самым удерживая себя от поспешных принятых решений. Нужно все хорошенько продумать, повернуть эту правду в свою сторону. Первая мысль: отсудить. Через минуту отбрасываю ее в сторону, горько усмехнувшись.

Это тупо на самом деле забирать ребенка у матери. Детям нужна мать, плохая или хорошая, без разницы, главное мать. Во мне сейчас говорит тот самый мелкий пацан, который не знал, что такое материнская ласка, забота и любовь. Пусть хоть дочь сполна ощутит эти чувства. И отцовскую любовь узнает. Понять бы как ее только правильно выразить по отношению к малышке.

Выдохнув, рассматриваю разбитые в кровь костяшки. Нужно их обработать, для этого стоит вернуться в дом и попросить антисептик. Буря внутри улеглась, я спокойно возвращаюсь к административному зданию. Завтрак видимо закончился, потому что люди расходятся по своим интересам. Я поднимаюсь по ступенькам, в холле встречаю Молли.

— У вас есть чем-нибудь обработать раны? – девушка с опаской смотрит на разбитые руки, я миролюбиво улыбаюсь.

— Пойдемте со мной, я обработаю ваши раны, - раздается рядом голос Марьяны.

С внешним спокойствием встречаюсь с ней глазами. Она пытается понять, какие чувства во мне, пытается считать меня, но не получается. Иду за ней следом. Приходим в гостиную, кивает на диванчик, сама подходит к шкафу, откуда достает коробку. Возвращается ко мне, садится рядом. Отрывает коробку, достает ватные диски, бутылочку антисептика. Осторожно берет мою руку и прижимает влажный диск. Морщусь от жжения, но не выдергиваю ладонь. Ее прохладная кожа холодит мою разгоряченную. Смотрю на чуть приоткрытые губы, напрягаюсь, когда розовый язычок их облизывает. Шиплю.

— Больно? – вскидывает на меня глаза. Они у нее сейчас как морское дно. Глубокие и красивые, маняще приглашают утопиться.

— Нормально.

— Прости.

— За что? – отбираю ватный диск, более жестко протираю сбитые костяшки.

— Я пыталась тебе сказать. Правда. В тот день, когда мы встретились в кафе с Тимуром, с тобой и Аркадием. Потом Адам увез меня в Америку. Я так поняла, именно его ты попросил присмотреть за мной, если... – отводит глаза в сторону, кусает свои губы, я не спешу ей помогать в разговоре.

— Он мне сказал, что ты умер.

— Прямым текстом?

— Нет. Косвенно намекнул, что тебя в живых нет, и мне нужно подумать о себе и ребенке. Ты же не убьешь его? – в глазах страх, переживает за шкуру Тайсума. Конечно, я хочу его убить. Удушить. Собственными руками. Только не буду этого делать. Есть кое-какие моменты, которые никак не укладываются у меня в голове, а ответы знает Адам.

— Я подумаю, - напускаю тумана, дую на костяшки и встаю, хотя совсем не хочется оставлять растерянную Марьяну. – Я бы хотел поближе познакомиться с дочерью.

— Герман, я не думаю, что это хорошая идея, - вскакивает на ноги, заламывает перед собой руки. – Сам подумай. Завтра ты улетаешь, а она будет тебя потом ждать...

— А я вернусь, - в голосе металл и излишняя жесткость, из-за этих ноток Марьяна отшатывается от меня, хмурится. – Я завтра улечу, у меня есть неотложные дела по работе, но при первой возможности вернусь сюда и буду наверстывать все, что потерял за эти годы.

— А потом опять исчезнешь, когда наиграешься в папочку? Я тебе не позволю, Герман! Это мой ребенок! Слышишь! Мой!

Хватаю Марьяну за локоть и притягиваю к себе. Она сразу же упирается ладонями мне в грудь. Уничтожающе смотрит в глаза, взволнованно дышит, не скрывает свою антипатию ко мне. А ведь было время, когда испытывала совершенно другие чувства, растворялась во мне, живя только мной и ради меня.

Знаю, что целовать ее сейчас не самый лучший выход, но неудержимо тянет ощутить мягкость ее губ. Мне хочется вдохнуть ее запах, заполнить ее собой. Пропитать ее собой, чтобы мой запах был у нее не только на одежде, но и на коже, на волосах. Чтобы он въелся настолько сильно, что потом невозможно было его перебить ни шампунем, ни гелем для душа, ни духами. Лишь в последнюю секунду замираю в миллиметре от ее губ, погружаясь в темноту ее расширенного зрачка.

— Сегодня ночью я приду к тебе в комнату. И твоя дверь не будет заперта, - голос хрипит, не скрываю от нее свои намеренья. Пусть теперь весь день мается. Я уверен на все сто процентов, дверь она не закроет.

— Нет! Слишком много чести! – шипит мне в губы, вырывается. – Как был самоуверенным придурком, так и остался им.

Я усмехаюсь, разглядывая с вожделением упругую задницу Марьяны в джинсах. Она сейчас убегает от меня, но наступит тот день, когда прибежит ко мне.

16 глава

Из-за разницы во времени мне приходится день посвятить рабочим моментам, которые можно решить дистанционно. Несколько раз ловил себя на мысли, что свой бизнес могу довести до автоматизма, поставить во главе толкового человека, а самому слинять из страны. Все упирается опять во время, которого у меня нет.

Хмурюсь. На самом деле врачи пообещали мне при правильном образе жизни и регулярном обследовании здоровья дожить до внуков. Только я такие радостные прогнозы не разделяю, прекрасно осознаю, что ранение, лечение, болезнь бесследно для дряхлого организма не прошло. Возраст диктует свои условия и правила, а у меня мелкая...

Вспомнив о малышке, против воли улыбаюсь, не спешу нажимать кнопку вызов для очередного рабочего совещания. Странно думать о том, что в этом мире есть продолжение тебя. Есть маленький человек с твоими глазами, с твоей мимикой. И сейчас мне хочется не сидеть в кресле с ноутбуком на коленях, а найти девчушку и рассмотреть ее. Попытаться представить, какая она была, когда родилась, какой она будет, когда вырастет.

Следующие переговоры провожу по существу, пресекая на корню любые отвлеченные темы не по делу. Экономлю себе время. Отдаю последние распоряжения Анжелике, с облегчением захлопываю крышку ноутбука и выхожу из домика.

Издалека замечаю малышку с какой-то девушкой, при приближении узнаю Молли. Кэти носится по пустой дороге на велосипеде без педалей.

—  Аккуратно, Кэти, не спеши, - Молли зорко следит за девочкой. Я тоже слежу. У меня внезапно появляется ком в горле, мешая нормально дышать. Глаза неожиданно становятся немного влажными. Все это возникает разом, когда девочка, подняв голову, устремляет на меня пронзительные серые глаза и очаровательно улыбается. Сердце предательски екает. Улыбаюсь в ответ, не решаясь сократить между нами расстояние. Вместо меня это делает Кэти. Она разгоняется, поджимает ноги и катится прямиком ко мне.

— Где ты был? – в ее голосе слышится укор, строго зыркаю на Молли, едва она открывает рот. Сразу его закрывает, растерянно на нас смотря.

— Работал, - присаживаюсь перед малышкой, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Как мама. Она тоже всегда работает.

— Мама, молодец, - протягиваю руку, заправляю выбившую прядь за ухо. Позволяю своему пальцу коснуться щечки, Кэти склоняет голову и приподнимает всего лишь уголки губ. Как я.

— Ты красивый.

— Ты тоже.

— Покатаешь меня плечах?

— Кэти! – все же встревает Молли, и хочется эту девицу послать на три буквы. Награждаю ее сердитым взглядом, отшагивает назад.

— Конечно, - встаю, подхватываю девочку подмышки. Она радостно взвизгивает, цепляется за мои волосы, когда усаживаю ее на плечи.

— Молли, смотри, какая я большая! Я все вижу! Вперед! – повелевает мной моя королева, которой я только что по умолчанию присягнул служить верой и правдой, любить до последнего вздоха.

Мы с дочкой, именно «мы с дочкой», доходим до конюшни. Малышка без устали рассказывает мне все, что видит, добавляя свое. И ей не очень-то и нужны мои ответы, главное, чтобы слушал и иногда что-то мычал. Если задерживался с ответом, она нагибалась и заглядывала мне в глаза.

— Ты хороший, - подытоживает Кэти, когда мы не спеша возвращаемся к административному зданию.

Она идет рядом со мной, держит за руку. Ее маленькая ладошка утопает в моей руке. Никогда не отпущу эту руку. Сдохну, но не отпущу. И все ради нее сделаю. Даже уломаю ее мамочку на совместную жизнь.

— А ты придешь мне сказку читать? – бесхитростный ребенок дает мне козырь в руки, не подозревая об этом. Все складывается именно так, как я говорил Марьяне: приду к ней вечером, дверь будет не заперта.