— Он просил остаться, прекрасно понимал, что Питер не справится с бумагами.

— Чепуха. Если припрет, Питер сообразит что к чему, и Элли ему поможет. Просто ты забила на себя, а зря, я бы на тебе женился, - улыбается во все тридцать два зуба, распахивает свои объятия, с готовностью прижимаюсь к нему.

Если бы Кевин предпочитал женский пол, я бы обязательно подумала о том, чтобы еще раз стать Эванс, но младший сын моего покойного мужа предпочитал крепких парней с развитой мускулатурой. Именно поэтому он в свое время уехал из ранчо в город, скрывая от отца нетрадиционную ориентацию.

— Поеду я, а то тот парень сейчас прибьет меня одним своим свирепым взглядом. Но сдается мне, ты знаешь, как его укротить, - чмокает в лоб, садится за руль. – Береги себя, детка, и позволь себе расслабиться.

— Жду тебя на день рождения Кэти, она обидится, если ты не приедешь.

— Я обязательно приеду, - подмигивает и трогает машину с места. Не спешу возвращаться в дом, ощущая спиной прожигающий взгляд. Герман скорей всего стоит на террасе и наблюдал за нами.

Расслабиться? Если я позволю себе расслабиться, я просто растворюсь вновь в Соболе, а ведь этого нельзя делать. Он наиграется и бросит, ведь так делал в прошлой жизни, вряд ли что-то изменилось сейчас. Такие люди не меняются, скорей они изменять свое поведение, подстроятся под обстоятельства, но суть человека не изменится.

Готова ли я вновь обжечься? Скорей нет, чем да. У меня есть Кэтрин, я должна думать о том, какая ей достанется мать после того, как опять доверится ее отцу. И все же отрицать взаимное влечение бесполезно. Годы не затушили пожар, который ранее горел между нами. Один раз можно позволить себе прикоснуться к запретному. Всего лишь одна ночь, а потом я его оттолкну, чтобы не привязываться, не влюбляться.

— Я смотрю «муженек» уехал, - усмехается, опускает веки, прикрыв свои мерцающие глаза. По тону понимаю, что Герман в курсе моего семейного положения. Не хочу спрашивать, откуда ему стало известно.

— Даже благословил на блуд, - сердце екает, когда пронзительный взгляд впивается в мое лицо. Сужает глаза, над чем-то думает. Его молчание по-прежнему невозможно понять.

Я облизываю пересохшие от волнения губы. Сомневаюсь над своим принятым решением, понимаю, либо сейчас, либо никогда. Сокращаю между нами расстояние. Быть расслабленной и соблазнительной у меня не получается. Герман с интересом за мной наблюдает, подается немного вперед. Мне приходится привстать на носочки, медленно выдохнуть, едва касаясь губами его уха.

— Сегодня в полночь жду тебя в своей комнате, - сердце так громко стучит, его стук невозможно не услышать. Герман чуть-чуть поворачивает голову, мы едва не целуемся.

— Я приду, - его ответ обжигает губы, у меня подгибаются коленки, а воображение уже во всю рисует, как пройдет эта ночь.

Надеюсь, что никаких последствий не будет. В целостности останется мое сердце, моя душа, мой мир.

24 глава

Не знаю, что чувствует девственница перед первой брачной ночью, я лично испытываю всплеск адреналина, предвкушения и волнения. Изучаю свое отражение в зеркале, пытаюсь понять, что сподвигло Марьяну сделать мне неприличное приглашение. Мне хочется знать, о чем она думала, когда смотрела в глаза, что чувствовала, когда мое дыхание касалось кожи ее лица.

Мне хочется еще раз почистить зубы, еще раз сходить в душ. Интересно, ее так же колбасит, как и меня? Или только я придаю большое значение предстоящей ночи?

Стрелка на часах слишком медленно двигается. Не знаю куда себя деть оставшиеся три минуты. Приходить раньше не решаюсь. Откуда во мне эта девчачья робость? Пальцы на руках подрагивают, приходится сжать их в кулак, чтобы совсем не выглядеть нервной девицей.

Последний взгляд на наручные часы и выхожу из комнаты. Идти недалеко, передвигаюсь бесшумно. Все обитатели главного дома скорей всего уже спят, кроме одной, которая меня ждет. На мгновение мелькает мысль о дочери. Вдруг ей приснится страшный сон, и она прибежит к матери. Как реагировать, как объяснить ей, что делаю не в своей спальне.

Берусь за дверную ручку и, как перед прыжком, задерживаю дыхание. В комнате царит полумрак. Мой взгляд задерживается на женской фигуре у окна. Марьяна оборачивается, придерживая на груди полотенце.

От мысли, что она почти голая, возбуждаюсь до предела. Уголки ее губ неуверенно дергаются в подобие улыбки. Любуюсь ее румянцем, ее мурашками на коже, в голове мелькают воспоминания о нашем отпуске. Единственном отпуске, когда мы принадлежали друг другу, не зная, что нас ждет впереди.

Мы обязательно вернемся в Мексику. Повторим тот незабываемый отдых, когда я понял, что эта женщина проникла внутрь меня, стала моим воздухом, моим допингом, моим наваждением.

— Иди ко мне, - прошу Марьяну, боясь пошевелиться, ибо сразу же окажемся на кровати и будет не до прелюдии.

— Я все же не уверена.... -  и верю ей, чувствую ее сомнения.

Скрывая от нее борьбу с самим собой, подхожу к ней, поднимаю руку. Она делает вдох и не дышит, когда прикасаюсь к ее щеке костяшками. Осторожно поглаживаю, пристально разглядывая ее полураскрытые губы.

Хочу ее рот. Хочу его трахать языком, а потом своим членом. Сжимаю зубы, встречаюсь с голубыми глазами. В них смятение, растерянность и... необузданное желание, которое вырывается из-под контроля.

— Ты красивая, - обхватываю ее затылок, притягиваю к себе. – Безумно красивая и желанная, - трусь носом об ее щеку, осторожно прижимаюсь к губам в целомудренном поцелуе.

Мне слышится ее тихий стон, зажмуривает глаза. Пользуюсь моментом, настырно сминаю ее губы, пропихивая в ее рот свой нахальный язык.

В голове шумит, сердце грохочет как состав товарного поезда, член каменеет от движения языка. Это невообразимый кайф вновь впитывать в себя ее эмоции, дрожать всем телом от ее робких прикосновений, бороться с самим собой от желания поторопить события. Не сегодня. Сейчас мне нужно быть предельно сдержанным и не пугать ее.

— Я хочу тебя, - шепчет в губы между поцелуями, одну руку опускает вниз, второй откидывает полотенце в сторону.

Задыхаюсь, прижимаю ее тело к себе, хаотично водя ладонями по прохладной коже. Трется об меня своими грудями, чувствую сквозь тонкий хлопок рубашки ее острые соски. Просовываю между нами ладонь, опускаю на низ ее живота, нащупывая пальцем чувствительный бугорок.

С ее губ срывается стон ничем не приглушенный, обнимает меня за шею, сама проявляет инициативу в поцелуе. Целует неистово, словно истосковалась по моим губам. Обнимаю ее за талию и веду в сторону кровати.

Вся ночь впереди, чтобы взорваться, возродиться, вновь умереть и вновь воскреснуть.

— Разденься! – требует Марьяна, после неудачной попытки расстегнуть на мне рубашку.

Она ложится на кровать, призывно на меня смотрит, разводит ноги в стороны. Я на секунду забываю о пуговицах, завороженно наблюдая за ее шаловливыми пальчиками.

Это зрелище стоило моего ступора, сразу же стаскиваю через голову рубашку, снимаю джинсы. Достаю из кармана фольгированный квадратик. Марьяна смотрит на меня и облизывает губы розовым язычком. Прикрываю глаза, вздрагиваю, когда ее рука сжимает член у основания.

Все самое лучшее, что было со мной, связано с ней. Даже разочарование, досада, злость – все связано с ней. И причиняя в прошлом ей боль, я причинял себе же эту боль. Видя ее слезы на глазах, я в душе плакал вместе с ней. И мне бы хотелось уберечь ее от разочарований, боли, страха, но я не Бог. Приходилось бить наотмашь, беспощадно растаптывать мечты, чтобы вот сейчас иметь возможность смотреть в ее глаза. Она никогда не узнает, какую цену я заплатил.

Перехватываю инициативу, чувствуя себя на пределе. Толкаю Марьяну, она послушно падает на спину. Зачарованно наблюдает за моими действиями, раскатываю на члене презерватив. Вопрос о детях мы не обсуждали. Мне бы наладить контакт с имеющейся дочерью, о будущих отпрысках пока даже думать не хочу.

 Я смотрю то ей в глаза, то на низ живота. Упираюсь членом между ее ног, коротко толкаюсь. В голове что-то взрывается, оглушает, ослепляет в одно мгновение.

Все установки быть нежным, неторопливым, дразнящим летят к чертовой матери. Я хочу ее до изнеможения. Хочу вколачиваться в ее податливое тело и ни о чем не думать.

Марьяна стонет. Она выгибается в пояснице, смотрит на меня с широком распахнутыми глазами, в которых застыло странное выражение. Я не понимаю его. Мой взгляд мечется между ее лицом, грудями, возвращается обратно. Мне нравится то, что вижу, нравятся ее стоны. Заводит ее прикушенная губа.

Бормочет что-то «боже», «мамочки», «о божечки», на каждый толчок прикрывает глаза, чтобы потом вновь их распахнуть и загипнотизировать меня ими. Чувствую, как вся сжимается, как внутри становится тесно. Вскрикивает, хватается за мои руки, выгнув спину.

Ускоряю темп, ловя ее поплывший взгляд. Марьяна что-то невнятное мычит, кусает губу, последние толчки совершаю с закрытыми глазами. Сильнее прижимаюсь к ней, рвано дыша ей в ключицу. Провожу языком по коже, ощущая солоноватость, она вздрагивает. Скатываюсь с ее тела, ложусь рядом. Слушаю наше частое дыхание. Какое-то время мы просто молчим, ничем не омрачая долгожданное воссоединение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍На душе становится легко, светло, словно после затяжного дождливого периода серое небо прояснилось, и выглянуло солнце. Жизнь заиграла новыми красками. Так и хочется сейчас позвонить своему психотерапевту и сказать: «Доктор, я выздоровел. Больше в ваших услугах не нуждаюсь».

Марьяна встает с кровати, направляется в сторону ванной комнаты, на меня не смотрит. Слышу журчание воды, возникает желание присоединиться. У меня жизненная потребность трогать Марьяну, обнимать ее.