Валентина Кострова - Вопреки

— Значит у тебя ко мне есть чувства?

— Чувства? – крутит в руке вилку, смеется, качнув головой. – Если бы у меня не было чувств, Марьяна, я бы тут не сидел.

— Ты никогда не говорил.

— Ты должна понимать по поступкам, а не по словам.

—  Твои поступки как раз указывали на то, что тебе на меня наплевать.

— Это была вынужденная мера. Меньше всего я желал увидеть тебя с простреленной головой. Так уж лучше убедить всех вокруг в другие отношения, чем подвергать опасности.

— Ты мог все это мне рассказать, объяснить. Мы бы придумали выход, - мой ровный тон, без наезда и обвинений дается с большим трудом. Я все вновь переживаю, вспоминаю свое опустошение, когда ему звонила женщина, когда он уходил к ней.

— Не мог.

— Почему? – все же не сдерживаюсь и возмущенно смотрю в его стальные глаза. Герман накалывает овощи и отправляет их в рот, игнорируя мой вопрос.

— Почему? – упрямо повторяю. – Ты хоть представляешь, что мне пришлось пережить? Представляешь, каково мне было, думая, что ты умер? – слезы против воли скапливаются в уголках глаз. Он не реагирует.

— Ты можешь хоть раз в жизни быть со мной предельно откровенен?

— Кому от этого станет легче, если я начну откровенно говорить о прошлом? – взгляд темнеет, лицо ожесточает и становится чужим. Шумно выдыхаю, осознаю, что разговора по душам не будет.

— Расскажи о Кэтрин, - неожиданно просит, резко сменив тему. О дочери я могу говорит часами, но почему-то именно сейчас не могу подобрать нудных слов и собрать мысли в кучу.

— Она родилась в срок, была похожа на маленького котенка. Когда я на нее взглянула, поняла, что это моя Кэт, - украдкой кошусь на серьезного Германа, с таким непробиваемым выражением лица он сидел некоторое время назад, когда была видео-конференция.

— Развивалась очень быстро, опережала своих сверстников. Рано села, рано пошла, рано начала говорить. Ей было неинтересно с детьми своего возраста, всегда тянулась к старшим. Кевин с Максом в полтора года посадили ее на лошадь, я активно занималась ее развитие в плане моторики, языка. Все схватывала налету, но быстро теряла интерес, когда достигала потолка, - улыбаюсь, так как губы Германа трогает нежная улыбка, а глаза теплеют, превращаясь в расплавленное серебро.

—  Иногда я пугаюсь ее рассудительности, ее высказыванием, но для меня она самый главный человек в моей жизни. Если бы не Кэти... – опускаю глаза, вздыхаю. Если бы не Кэти я не смогла пережить «смерть» Германа, она заставляла меня отвлекаться от этих мрачных мыслей, заставляла думать о том, что случится с ней, если меня не будет.

— Как ты познакомилась с Кевином? – судя по блеску глаз, Германа явно интересует не история нашего знакомства, а то, что было между нами. Усмехаюсь, ставлю локти на стол и подаюсь вперед.

— Нас познакомил Адам. Они были ранее знакомы. Кевину нужна была жена, мне нужен был дом и защита.

— Тебе кто-то угрожал? – сразу же, как волчара, почуявший опасность, выделяет из моей фразу главное для него. Некоторое время колеблюсь, размышляя, есть ли смысл ворошить прошлое.

— Кто-то звонил после рождения Кэти, потом присылал подарки.

— И все?

— Только звонки и посылка, - осторожно повторяю, Герман хмурится, опускает веки, скрыв свои глаза. По тому, как подрагивают его губы, думает.

— То есть ты вышла замуж, что тебя и дочь защитили?

— Затеряться ведь проще, когда у тебя другая фамилия, и ты живешь в небольшом городке в глубине страны, - отодвигаю тарелку, пытливо смотрю на Соболя. Разговор обо мне, но не о нем, а мне хочется тоже знать, чем он жил эти годы без меня, о чем думал.

— А что у тебя было интересного?

— Какие отношения у тебя были с Кевином? – игнорирует мой вопрос.

— Мы были хорошими друзьями. Он всегда меня понимал и никогда ничего не заставлял делать против своей воли. И да, я его любила, по-своему, как друга, как отца. Он мне дал много тепла, оказался поддержку, он был рядом всегда. Он подарил мне семью. И все это, - выразительно окидываю глазами комнату, имея ввиду все ранчо. – Это очень мне дорого. Здесь наш дом с Кэти, здесь нас любят, здесь мы в полной безопасности и счастливы.

— То есть если я тебе предложу вернуться в Россию...

— Я откажусь. Я не вернусь туда. Забегая немного наперед, хочу с тобой договориться на берегу по поводу Кэти. Давай не будем рвать ребенка на части, подрывать ее психологическое состояние. Мы можем составить встреч, обсуждать воспитание, вместе строить ее будущее, быть для нее самыми лучшими родителями. Мы можем быть дружной командой.

— Марьян, - отодвигает тарелку, повторяет мою позу, смотрит в глаза. И у меня холодок вдоль позвоночника появляется от пронзительности его взгляда.

— Подавать в суд для установки родительских прав я не буду, мы ведь благоразумные с тобой, и ты сама сказала, не рвать Кэти на части. Но играть в хорошего родителя на расстоянии я не согласен и не буду.

— Но...

— Ты меня перебила, я не люблю этого, - хмурится, прикусываю язык. – Ради нашей дочери мы должны сойтись вновь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Ты шутишь? – недоверчиво уточняю. – Как ты себе это представляешь? Твоя жизнь в Москве, моя тут. Как мы будем вместе? И я не хочу быть с тобой! – резко встаю, торопливо собираю посуду. Герман перехватывает меня за руку и смотрит снизу гипнотизирующим взглядом, от которого у меня подкашиваются ноги и слабеет воля.

— Ты противоречишь себе, но это объяснимо. Дай мне шанс доказать тебе, что все между нами возможно, - большой палец начинает поглаживать мое запястье, вызывая в руке странное тепло, которое как вирус распространятся по всему телу и концентрируется внизу живота.

 — У тебя две недели, - слышу себя со стороны в немом ужасе.

 Я даю ему шанс? Марьяна, да ты определенно сошла с ума. И судя по довольному огоньку в глазах, Герман приложить все усилия для достижения своей цели.

— Доброе утро, - здороваюсь, встречаясь с глазами Марьяны. Она кивает, тут же опускает голову.

В столовой находится Питер и Марьяна. Я сажусь на свое место в конце стола, наливаю кофе себе в чашку. Украдкой поглядываю на Марьяшу. Она выглядит немного осунувшейся и без настроения. Как только ее «пасынок» уходит, я беру чашку и иду к ней. Вскидывает на меня глаза, когда занимаю место Питера.

— Ты выглядишь неважно, - делаю глоток кофе, прищуривая глаза.

— Плохо спала.

— Обо мне думала?

— Что? – отщипывает кусок хлеба, перекатывает в пальцах. – Много чести.

— Возможно. Какие у тебя планы?

— Это ты так ухаживаешь?

— Возможно, - прячу усмешку за чашкой, не моргаю, когда голубые глаза придирчиво меня оглядывают. – Я подумал, может мы с тобой покатаемся неподалеку от ранчо.

— Это свидание? – теперь сама усмехается, подпирает ладонью голову и смотрит снисходительно. – На тебя это не похоже.

— Ты дала мне две недели, я сделаю все возможное, чтобы ты, - ставлю чашку на стол, наклоняюсь в ее сторону, удерживая взглядом. – вновь стала моей.

— А вы самоуверены, Герман Александрович. Что будет, если ваши попытки будут напрасны?

— Не будет, - уверенно заявляю, откидываясь на стуле.

На самом деле некоторые сомнения меня гложут, но Марьяне об этом нет смысла знать. Я действую на интуитивном уровне. Без понятия, как в нормальной жизни мужчина ухаживает за женщиной, с которой хочет жить долго и счастливо. Ночью мне пришла бредовая мысль: загуглить данную тему. Естественно ничего подобного не сделал.

— Доброе утро, - от этого голоса меня незаметно передергивает. Сразу же перестаю ухмыляться и внимательно наблюдаю за вошедшим человеком.

Это Тайсум со своей милой супругой. На улыбку Дианы губы сами непроизвольно дергаются, но сдерживаюсь. Грозный взгляд карих глаз предупреждает не любезничать.

— О, вы уже позавтракали! Мы безбожно проспали! А дети оказываются уже поели и теперь гуляют на заднем дворе. Так любезно со стороны Элли за ними присмотреть, - Диана трещит без остановки, садится рядом с подругой, Адам рядом с ней.

— Наверное, плохо спалось на новом месте после перелета, - Марьяна кидает в мою сторону напряженный взгляд, Адам на секунду замирает, устремляя на меня нечитаемый взгляд.

Интересно, наступит ли тот день, когда мы сможем нормально сидеть за одним столом, не вспоминая прошлое? Адам не злопамятный, но он не забывает тех, кто держал его за яйца. А мне он тогда очень нужен был, провернуть некоторые делишки через его фирму. Когда ему переломали ноги по приказу отца бывшего жениха Дианы, первый порыв был переломать им ноги в ответ. Не тем отморозкам, которые исполняли приказ, а тому, кто посмел взять на себя роль вершителя чужих судеб. Такой привилегией обладали не многие, и точно это был не обиженный папаша.

— Ты вроде пил кофе, вот и пей его молча.

Диана испуганным взглядом мечется между нами, Марьяна выпрямляется и внезапно берет меня за руку и сжимает, заглядывая в глаза. Тайсум, заметив этот жест, хмурится, угрожающе двигает челюстью.

— Я согласна на твое предложение. Пойдем, покатаемся недолго, - встает и тянет меня, я ухмыляюсь, но послушно следую за Марьяной.

Не выдергиваю руку, когда выходим из столовой, наслаждаюсь теплом ее ладони. И хочется схватить ее, прижать к себе, завалиться в какое-нибудь помещение и целовать. Целовать долго, жадно, потом нежно и тягуче. От этих мыслей у меня начинают гореть губы, озираюсь по сторонам, прикидывая в уме, куда Марьяну можно затащить.

— Вы, наверное, никогда не сможете нормально друг с другом разговаривать! – бухтит Марьяна, а я разглядываю ее тонкую шею. Сегодня она собрала свои шикарные волосы в гульку. Когда мы были вместе, обожал трогать ее волосы, перебирать их, прятаться в них. Все же за годы разлуки она похудела, я вновь хочу дотронуться до ее тела. Не в спешке, как было между нами, а неторопливо прикасаться к ее коже, вырисовывать пальцем какие-нибудь узоры, обжигать дыханием...