Мой муж больше не был частью этого короткого списка. Не после того, что он сделал.

Папа и Люси, должно быть, услышали, как я ахнула, когда попыталась пошевелить ногой—кстати, безуспешно, —потому что Люси вскочила с места и появилась у моей кровати.

— Прости, дорогая. Ты сломала ногу.

— Вообще-то, Брок сломал ее, — я поморщилась, но перестала шевелить ногой.

Было так больно, что никакое количество морфия в мире не смогло бы ослабить боль. Судя по выражению их лиц, они были смущены. Интересно, как много они знают?

— А где Трой? — я облизала рот, пытаясь побороть сухость.

Люси и Дейзи переглянулись, и мне не понравилось то, что было написано на их лицах. Мне было больно признавать, что хотя Трой делал немыслимые вещи со многими людьми, включая женщину, которая родила меня, я все еще заботилась о нем. Рак успешно захватил все мое тело. Я была заражена с головы до ног.

Устойчива к любым лекарствам, невосприимчив ко всему, что он может сделать. На самом деле, я знала, что даже если пуля, которую он выстрелил в меня, пробьет мою кожу, я все равно любила бы его. Очень сильно. И это было ужасно, потому что я знала, что не смогу простить его.

А еще неприятно сознавать, что его здесь не было. Папа первым сообщил эту новость, потому что Люси и Дейзи были слишком чуткими, чтобы сделать что-то подобное.

— Он в полицейском участке, — сказал он, не мигая. — Дает показания о том, что произошло.

Я выглянула в окно. Снаружи было совершенно темно, уличный фонарь освещал туман и дождь.

— Сколько сейчас времени?

— Час ночи.

Черт, прошло почти двадцать четыре часа с тех пор, как я столкнулась с Броком, но мне казалось, что это было много лет назад.

— А Брок?

На этот раз Люси не стеснялась.

— Он мертв. Не беспокойся. Бедняжка… Ты была в ужасном состоянии, когда Трой нашел тебя. Я не могу поверить, что Брок похитил тебя, потому что он влюбился в тебя и не мог смириться с тем, что ты была замужем. Ну и псих.

Ах. Теперь у него тоже была своя легенда.

— Как Трой нашел меня?

— Экономка, — ответили они в унисон.

Мария.

Я уронила голову обратно на подушку, закрыв глаза и борясь со слезами, которые жгли мне глаза. Почему я сейчас плачу? Потому что ко мне вернулась моя жизнь. Потому что у меня была семья. Потому что теперь все должно быть хорошо, но этого не было и никогда не будет. Трой был прав, я должна была убежать от него. Мне нужно было убежать от него. После того, что он сделал, наши отношения уже не исправить.

Даже Мастер не смог бы это исправить.

— Хочешь что-нибудь? — Дейзи потянула жвачку, накручивая ее на палец.

Я почти улыбнулась. Почти.

— Горячий шоколад, — сказала я, и не успела опомниться, как она выскочила из комнаты.

— У тебя уродский лоб, — заметила Люси, по-матерински проведя рукой по моему виску.

— А нога прям супер?

— Нет, — сказала она.

Я нахмурилась.

— Хочешь сказать, я теперь не стану моделью?

— Боюсь, что нет.

Мы втроем рассмеялись-я, Люси и папа, -и улыбка снова заиграла на моих губах. Не естественно, но ладно.

Пройдет немало времени, прежде чем я снова рассмеюсь по-настоящему или почувствую себя по-настоящему счастливой. Я пойду вперед маленькими шажками, но со сломанной ногой и разбитым сердцем.

Трой

Я все исправил. Я был мастером на все руки.

Спэроу снова в безопасности. Мне удалось одновременно убить Брока и предотвратить глупое расследование Флинна—два зайца, один камень. Выполнил обещание, данное отцу. Перечеркнул последнее имя в списке. Полиция нашла могилу Флинна, неряшливые отпечатки пальцев Брока по всей хижине.

Не так уж трудно было убедить их. Особенно после того, как его свекровь призналась, что он взял гребаную лопату в лес.

Разлагающиеся останки Робин Рэйнс были найдены, и детектив идиот и его команда были только рады свалить вину на Брока вместе со всем остальным.

И я сделал так, чтобы смерть Брока выглядела как самозащита. Предстояла еще тонна бумажной работы, и я знал, что это обойдется мне в кругленькую сумму, но я все исправил. Все было именно так, как и должно было быть.

У меня был надежный свидетель, детектив Стратэм, который видел пистолет Брока, и могилу, которую он выкопал для Спэроу. Никто не мог отрицать, что этот человек намеревался причинить ей вред, и мои намерения были хорошо известны в глазах закона. Я был пуленепробиваемым. Спэроу, хоть и потрясенная, скоро встанет на ноги.

Все было исправлено.

Я шел по коридору больницы, как будто в камере смертников. Каждая дверь, мимо которой я проходил, приближала меня к двери, в которую я не хотел стучать. Я не испугался, я окаменел.

Впервые в жизни я хотел поступить правильно. Это было похоже на ад, на пытку, будто острый мясницкий нож вонзается в мою грудь, пронзает сердце и медленно вытаскивает его, ломая каждое ребро на своем пути.

Я тихонько постучал в дверь. Если она спала, я не хотел ее будить. Она выглядела такой хрупкой, когда я нашел ее. Кровь стекала с виска по всему лицу, нога была вывернута. Она замерзла, одетая только в тонкие штаны для йоги и облегающую кофту.

Будто раненый воробей.

Первое, чего я хотел, это позаботиться о ней, а потом, и только потом, медленно и мучительно убить Брока.

Но я не мог сделать это так, как хотел. Потому что Брока нужно было прикончить прежде, чем он выдаст то, что я похоронил Робин и Флинна прямо здесь, в лесу. Я не сомневался, что он проболтается, как только полицейский возьмет его под стражу. Каждый миг, когда он был жив и находился рядом с детективом, моя жизнь была в опасности.

К тому времени, когда я остановил машину детектива посреди леса и выскочил наружу, все мои порывы и жажда мести были уже неуместны.

Мои поиски были бесполезны.

Для мести не было времени.

Все потемнело, и единственным источником света была она сама.

Поэтому я убил его быстро, хладнокровно, умело.

— Войдите, — сказала она с другой стороны двери.

Я оставил ей гнилую тряпку, в которую завернул ее мать, прежде чем похоронить. В каком-то смысле рытье ям для ее мамы и для Флинна было самым мрачным моментом в моей жизни. Они оба этого не заслужили. Я не убивал их, да, но я отказал им в надлежащих похоронах, а это многое значит.

Я толкнул дверь и подошел к ее кровати. В запястьях у нее была куча трубок, а нога была в гипсе. И она по-прежнему была просто божественна. Моя девочка, моя птичка. Самая красивая. Не потому, что у нее были самые розовые губы или самые зеленые глаза, а потому, что она была создана для меня. Специально для того, чтобы смешить меня, выводить из себя, терять голову. Черт, чтобы заставлять меня чувствовать.

Я поставил коробку шоколада на ее подставку, рядом с оранжевыми гладиолусами. Цветочница сказала, что они олицетворяют силу характера, когда я их покупал.

Шоколад и цветы. Банальное дерьмо. Но только на сегодняшний вечер, и только для Рыжика. Я надеялся, что она посмеется. Мне хотелось запрыгнуть на трибуны и спеть ей песню.

Но я знал, что уже слишком поздно.

Она посмотрела на цветы и шоколад, закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Спасибо, — прохрипела она.

Но она имела в виду за то, что я спас ей жизнь. Только не за эти дурацкие цветы.

Я сел рядом с ее кроватью, глядя на свои руки или, может быть, на туфли. Я даже не осознавал, на что смотрю, но уж точно не в ее глаза, потому что не мог вынести то, что за ними скрывалось.

— Не стоит об этом говорить.

Я хотел. Я действительно собирался сделать что-то бескорыстное хотя бы раз в жизни. В последний раз, когда я сделал что-то хорошее, это стало моей погибелью. Я собирался сделать это снова, зная, что это будет больно в десять гребаных тысяч раз больше, чем когда я разорвал свою помолвку с Кэт.

Потому что, оглядываясь назад, боль от измены Каталины была ничто по сравнению с болью, которую я чувствовал сейчас, зная, что причинил страдания своей жене.

И я все равно собирался это сделать. Я мазохистский ублюдок.

— Все в порядке с полицией и всем остальным? — она казалась обеспокоенной, но я не обманывал себя.

— Да, — я глубоко вздохнул, закрыл глаза и с глухим стуком упал на стул. — Со мной все будет в порядке.

Я открыл глаза и посмотрел на нее в первый раз с тех пор, как вошел в комнату. Она облизнула пересохшие губы, глядя на коробку шоколада.

Теперь это были мы. После того, как мы сделали невозможное и стали чем-то, это были мы. Два незнакомца в клинической палате, ищущие слова, которые не соответствуют мыслям

— Моя мама… — вздохнула она. — Не могу поверить, что ты так с ней поступил.

— Я тоже, Рыжик.

— Твой отец заставил тебя жениться на мне… Почему ты это сделал? Из-за денег?

Я кивнул, снимая мертвый слой кожи с ладони.

— В завещании сказано, что я ничего не получу, пока не женюсь на тебе. Если мы разведемся, ты получишь больше половины.

Она издала саркастический смешок.

— Мне не нужны деньги твоей семьи. Все, к чему вы, Бреннаны, прикасаетесь, тускнеет.

— Нет. Они твои. И так будет всегда

— Отпусти меня, — тихо сказала она срывающимся голосом. — Мне нужно уйти.

Я кивнул, зная, что она права, но желая, чтобы она ошибалась. Спэроу была моей любимой птичкой, и я больше не имею права подрезать ей крылья. Я согнул ее тяжестью своих действий и лжи за последние несколько месяцев, и она принимала всё, но это была последняя капля.

Если я согну ее еще сильнее, она сломается. Заставить ее остаться было слишком опасно для меня и слишком разрушительно для нее.

Некоторые говорили, что влюбленные могут умереть от горя. Во всяком случае, таков был миф. Я не очень-то вникал в это, но знал свою любимую птичку, свою Спэроу. Ей нужна была свобода. Я не мог больше удерживать ее, даже если бы захотел.