Елена Попова - Ворона для Царя

- Мой дневник… - испуганно прошептала я и ворвалась в комнату.

- Упс, - лежа на моей кровати, засмеялся Бритва.

Царь и Хохол сидели на подоконнике, Чиж за моим столом, развалившись на стуле, как у себя дома, а Сиплый с моим дневником стоял в центре комнаты.

- Смотрите-ка кто пожаловал, - пряча дневник за спину, противно улыбнулся Сиплый.

- Отдай сюда! – сквозь зубы процедила я.

- Опасная, - Хохол, глядя на меня, сделал вид, что испугался.

- Дерзкая, - подхватил Чиж.

Парни хором засмеялись.

- Верни мне мой дневник! - сморщив губы и сжав кулаки, повторила я

- На, забирай, - пожал плечами Сиплый и протянул мне дневник. Только я сделала шаг, он крикнул: - Царь, лови! – и мой дневник пролетел через всю комнату прямо в руки к Царю.

- Так-так... Что тут у нас? – Царь открыл дневник. – «Мне кажется, я влюбилась!» – громко сказал он. – «Костя, он такой...»

- Отдай его мне! – прокричала я и побежала к Царю, но меня схватили Сиплый и Чиж.

- Иди, проветрись! Не мешай нам развлекаться.

Парни стали выталкивать меня за дверь, я брыкалась, Царев продолжал громко читать мои признания в любви к Косте, а комната сотрясалась смехом.

Меня выставили в прихожую, закрыли дверь и держали ее, чтобы я не смогла войти.

- Откройте! – колотилась я. – Вы не смеете находиться в моей комнате! Пошли вон! Пошли все вон из моего дома!

Я сползла по стенке и от безысходности горько расплакалась.

- Ну и где сейчас твой Костик? – выкрикнул кто-то.

- Царь, дай мне почитать.

- Лови!

- О, вот еще интересненькое! Парни, вы только послушайте: «Какое-то новое чувство поселилось внутри. Я всегда относилась к Юрке как другу, а сейчас мне хочется чего-то большего. Он для меня самый близкий человек во всем мире, и я хочу, чтобы так было всегда. Я хочу быть ему не просто другом…»

- Вот это нежданчик, пацаны! Похоже, ворона этого хмыря любила! – пропищал Бритва и взорвался смехом.

- «Мама снова меня избила. На этот раз за невымытую посуду. Я больше не кричу от ударов. Мое тело настолько привыкло к ним, что я перестала чувствовать боль».

Над этой записью они смеялись не так долго, как над предыдущими. Вся моя жизнь была на страничках этого дневника, и теперь она оказалась в их руках. Я делилась с бумагой всеми тайнами, переживаниями, маленькими победами, признаниями в чувствах, откровениями, ненавистью к тем, кто издевался надо мной, ненавистью к себе за слабость... А сейчас все это было как на ладони. Насмешливые голоса читали мою жизнь, как веселые анекдоты.

Они ковыряли старые раны, которые остались еще с тех времен, когда от нас ушел папа. Они забрались глубоко-глубоко в мою душу… Они не имели на это никакого права.

- И вот тут тоже: «Мама стащила меня с кровати за волосы и тыкала в лицо дневник, в котором была двойка по русскому».

- Да у нее мамашка тиран! Царь, она и твоего батю лупасит?

- «Сегодня мама стукнула меня по лицу...»

- Ладно, заканчивай! Дай его сюда, - неожиданно очень грубо сказал Царь.

- Да ладно тебе. Тут еще столько всего интересного.

- Я сказал, сюда гони! – крикнул Царь. – И давайте-ка, выметайтесь все.

- Чего на тебя нашло? – спросил, кажется, Чиж.

- Расходимся, сказал! Бритва, вставай! Оглох что ли? Хохол, дверь открой! Выходите все! Давайте, шевелитесь! – крикнул Царь.

Я поднялась на ноги и вытерла рукавом водолазки лицо. Дверь открылась, и из комнаты один за другим выходили парни.

- Интересная у тебя жизнь, ворона! – усмехнулся Чиж.

- Заткнись, Чиж! – крикнул Царь. – На, забирай, - он протянул мне дневник.

Полчаса я сидела на подоконнике и рыдала. Глаза так сильно распухли, как будто их покусали пчелы. Во мне не угасал пожарище, наоборот, с каждой минутой, с каждой пролитой слезой, с каждым прокрученным воспоминанием того, что они сделали, разгорался еще сильнее. Обычно я всегда стараюсь скрывать слезы, все держу в себе, перевариваю и живу дальше. Но сегодня это сделать невозможно. Все страховочные тросы, которые удерживали меня в уравновешенном состоянии, лопнули от переизбытка гнева. Эти стервятники вскрыли старые сундуки и вытащили наружу всю боль, которую я уже однажды пропустила через каждую клеточку своего тела.

Смех Царя и его дружков звенели в голове как колокола: «Парни, послушайте как ее мать лупасила», «… и эту фотку увидела вся школа», «веселая у тебя жизнь, ворона!»

Прижала мокрые ладони к ушам и зажмурилась, но голоса лишь усиливались. Я не могла выгнать их из головы, не могла переключиться на что-нибудь другое. Дыхание участилось, сердце забилось быстрее, щеки заполыхали, и меня начало раздражать всё: тиканье часов, крики детей на детской площадке, вой собаки, которая живет над нами, и чертов смех Царя, который раз за разом без разрешения врывался в мою голову.

Соскочила с подоконника, вышла из комнаты и быстрым шагом направилась в коморку. Проходя мимо кухни, заметила, что Царь ставит на плиту чайник, мы обменялись быстрыми взглядами, и я зашла в его комнату. Закрыла дверь на щеколду и быстро огляделась: в шкафу его одежда, на столе, который принесли для него с балкона, лежали его тетрадки. Удивительно, прошло больше половины учебного года, а они все как новенькие: в обложечках, подписаны аккуратным подчерком. Не сравнить с моими помятыми и грязными тетрадями. Зря он так старался сохранить их. Я порвала их в клочья одну за другой. Судьбу тетрадок повторил дневник. На полу стояла его наполовину разобранная  сумка, а на самом верху лежал фотоальбом. Я взяла его не раздумывая. Ведь Царь не спрашивал можно ли брать мой дневник, верно? Выпотрошила фотки на пол и разорвала фотоальбом.

- Эй, дверь открой! – послышалось из коридора, и тут же раздался мощный удар.

В этот момент я уже яростно выкидывала его вещи из шкафа, затем безжалостно порвала одну из его футболок. На прикроватной тумбочке стояла банка с какими-то пилюлями. Открыв крышку, высыпала их, будто кинула семечки голубям, а потом раздавила ногами желтые капсулы.

Царь стал вышибать дверь, но меня это не остановило. Заметив на подоконнике игровую приставку, я схватила ее, швырнула в стену и черные куски пластмассы разлетелись по всей комнате. От ярости я закричала на всю комнату так громко, что, наверное, мой крик зафиксировали сейсмические станции. Я больше не контролировала себя. Мной овладело существо, про которое не так давно вспоминала Машка. И ему хотелось крушить всё, что было в поле зрения.

Дернула за занавеску, едва успела отскочить, и на пол рухнул карниз. Быстро дыша обернулась, чтобы найти следующий предмет, на котором я вымещу зло, и на меня буквально налетел Царь и повалил на кровать.

- Успокойся! – прокричал он над моим ухом, одновременно пытаясь удержать моё бьющееся в конвульсиях тело. – Всё, всё, перестань. Больше ничего не будет, слышишь?

- Никто не смел его трогать! Никто! Никто кроме меня не смел открывать его! – прокричала я и разрыдалась. - Ненавижу тебя! Призираю! Проклинаю! – я брыкалась, извивалась на кровати, пытаясь высвободиться, пинала его, но руки Царя крепко сжимал мои запястья, а его тело никак не реагировало на сильные удары ногами.

Царь еще сильнее навалился на меня, резко переместил мои руки вверх, наклонился к моему лицу и, сморщив губы, проговорил:

- Я сам себя ненавижу. Но ничего не могу с этим сделать, - он сильнее сжал мои запястья. - И ты с этим ничего не сделаешь! – крикнул он. – Прошлое - чернота… Ее так просто не достать. Ее слишком много в нас… Во мне… И в тебе, оказывается… Теперь я знаю, - он глубоко вздохнул, помолчал несколько секунд, глядя на меня так, будто в чем-то подозревает. - Почему я не увидел ее в тебе раньше? Прятала ее? Старалась для всех казаться нормальной? – печально усмехнулся он. – Валяй! Но тебе это не поможет! Единственный верный выход – платить той же монетой. Иначе не выживешь – чернота тебя уничтожит. Тебе стало легче, когда ты связалась с панками? – я ничего не ответила. – Уверен, что стало, - едва заметно улыбнулся он. – Почувствовала свободу, прилив сил, поняла, что не одна в этом злом и несправедливом мире, да? И тебе ни за что не хочется возвращаться назад, когда получила признание, не так ли? – прищурился он.

- Мне больно, - всхлипнула я.

Царь медленно убрал руки и встал с кровати.

- Иди, окатись холодной водой. Мне это всегда помогает.

Он собрал с пола фотографии. На одной из них задержал взгляд, обернулся на меня, пристально смотрел примерно секунд пять, затем положил стопку фотографий на стол, и глубоко вздохнув, взглянул на порванные тетради.

- Промтовары до скольки работают?

Я промолчала. Царь взглянул на наручные часы, снял со спинки стула олимпийку и пошел в прихожую. Через минуту хлопнула входная дверь.

Я вышла из комнаты, но сразу вернулась обратно: мне стало интересно, что это было за фото, на которое он так долго смотрел.

Девочка с большими серыми глазами и белыми вьющимися волосами. Она чем-то похожа на Царя, такие же пухлые губы, и глубоко посажены глаза. А самого Царя я едва узнавала: со снимка на меня смотрел абсолютно другой парень с потухшим взглядом, короткими волосами, и с бледным мрачным лицом, можно сказать, траурным. Девочка была и на других фото вместе с ним и его матерью. В отличие от Царя она мило улыбалась, где-то стояла в обнимку с матерью, где-то держала ее за руку. А Царь как будто бы не с ними, словно случайно оказывался в кадре.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍На всех фото стояли даты, они были сделаны три, четыре, пять лет назад.

А дальше пошли фото Царя с друзьями, так сказать – наши дни, где он уже совсем по-другому смотрит в камеру. Дерзкий и игривый взгляд, который мне был хорошо знаком.