Вместе с тем Вересов-младший прекрасно понимал, что будь на той стороне кто-нибудь другой, не отец, он бы и вполовину не так психовал. Но приходилось мириться с выходкой начальницы.

«Экзамен на профпригодность».

Который он рисковал с треском провалить. Во всяком случае, очередная ссора Гореловых в зале суда, не поддающаяся утихомириванию, вызвала суровый взгляд судьи из-под густых бровей и угрозу удалить и истицу, и ответчика с заседания.

Кирилл не выдержал. Буркнул:

- Чтобы они в коридоре стены разнесли? Тут хоть под присмотром…

В повисшем молчании прозвучало достаточно отчетливо. И он с ужасом воззрился на Вересова-старшего. Тот с олимпийским спокойствием что-то пометил в папке и наклонился к Горелову, кивнувшему поникшей головой в ответ на короткую речь своего адвоката.

Кирилл так не умел. Аккуратные ноздри госпожи Гореловой гневно раздувались, как у огнедышащего дракона. И она готова была к новому взрыву. Кир сцепил зубы, наклонился к ней и, почти не раскрывая рта, спросил:

- Вы вняли моей рекомендации?

- Какое это сейчас имеет значение? – сердито ответила Наталья Сергеевна.

- Во-первых, месть успокаивает, во-вторых, отвлеклись бы, - пробурчал молодой адвокат, но был награжден таким взглядом, что тут же об этом пожалел.

В таком духе заседание и прошло. Поникший Горелов, огнедышащая Горелова, непоколебимо спокойный Вересов-старший, психующий Вересов-младший.

А после суда стало еще веселее. Отец пригласил на обед. Просто так взял и пригласил! Кирилл не успел и сигарету докурить на крыльце.

До ресторана, расположенного недалеко от здания суда, прошлись пешком и молча. Так же бесстрастно сделали заказ. Но едва официант отошел от их стола, Вересов-старший сказал:

- Скоро в квартире ремонт закончат.

Кирилл отвлекся от созерцания скатерти без единого узора и внимательно посмотрел на отца.

- Понял, - быстро ответил он. – Съеду.

Максим удивленно вскинул брови, изучая унылое выражение сыновнего лица.

- Я сказал о том, что, ввиду твоего устроительства личной жизни, в Зазимье тебе, вероятно, неудобно. Переезжай в квартиру.

- Да ладно! – набычился сын. – Вам тоже так себе. Марина по углам ныкается. Я же понимаю, чего ты объясняешь?

- Ни хрена ты не понимаешь, - терпеливо ответил Вересов. – Проблемы меняются с течением времени. И ты сейчас – определенно не в центре ее Вселенной.

- Ну, надо признать, что я не только не в центре ее Вселенной. Я вообще не в центре и даже не стремлюсь.

- Это сейчас обида на что-то конкретно? Или на все сразу?

- Да нет никакой обиды. Была когда-то, но прошла. Это констатация факта. В твоей жизни есть Марина и Машка. И это нормально. В их жизни есть ты. У мамы Джордан. Короче, я как Малыш из Карлсона. Только бородатый.

- Мечтаешь о собаке?

- У меня аллергия на шерсть. Это основная причина, по которой я уже шесть лет не ездил в Штаты.

- И, по всей видимости, на меня. Причем в твоей голове, - Вересов помолчал, выпил кофе, который появился перед ним, и продолжил: - Я не стану оправдываться за то, что предоставил тебе самому устраивать собственную жизнь. Но это не значит, что для меня не имеет значения происходящее с тобой.

- Со мной все в порядке. Я все понял. Квартира освобождается – я съезжаю. Если бы не запара с мотоциклом, я бы вас вообще не беспокоил. Я вижу, что ты счастлив, и я рад за тебя. Ты нашел себя – я в процессе.

- Ты нас не беспокоишь.

Кирилл поморщился. И бросил беспомощный взгляд на прошедшего мимо официанта с чужим заказом. Его любимый метод отделаться от неприятного разговора посредством того, чтобы уткнуться носом в тарелку, сейчас не действовал – тарелок пока не несли. Снова посмотрел на отца. Тяжело вздохнул и выдал:

- Ладно. Давай по чесноку. Марина у тебя классная. А я был редкостным говнюком, когда поступил с ней так… как поступил. Даже если бы у тебя это было несерьезно тогда. И именно потому, что серьезно, я не могу представить себе условия, при которых она могла бы меня простить. Как и не могу представить себе, что вы действительно рады жить со мной сейчас под одной крышей, даже если острые углы и сгладились за это время.

- Ну давай по чесноку, - усмехнулся отец, выслушав его речь. – Прошло слишком много времени. Все проходит, Кирилл. А шансов нам помешать у тебя не было никогда. И дело не в прощении или в вычеркивании из памяти. Ничто не изменит того, что ты мой сын. Но если тебе нравится изображать рыцаря печального образа, посыпающего голову пеплом до бесконечности, – пожалуйста. Твой выбор. Хотя поверь, есть другие, более радостные перспективы.

Кирилл вздрогнул и открыл было рот, чтобы ответить что-то резкое, что-то рвущееся наружу, когда вдруг понял, что и нет ничего. Совсем ничего такого, что он мог бы сейчас предъявить. Более того, необходимость предъявлять тоже показалась сомнительной. Ему протягивали руку. Не в первый раз. Но в первый раз настолько откровенно и прямо… Впрочем, возможно, он просто действительно повзрослел?

Тут все-таки подошла официантка, расставила перед ними приборы и тарелки. Возле Кирилла устроила небольшой чайничек с заказанным чаем и спросила:

- Десерт сейчас нести?

- Позднее, - буркнул в ответ Кирилл.

Девушка самоустранилась. Он снова посмотрел на отца и не знал теперь, что сказать. Но говорить что-то было нужно. Жизненно необходимо. И Кирилл бухнулся вниз головой:

- Во всяком случае, когда я съеду, Машка будет сама уроки делать.

- То есть в гости приезжать не собираешься? – хохотнул отец.

- Лучше Аллы Эдуардовны все равно никто не готовит, - расплылся в улыбке Вересов-младший и тут же настороженно спросил: - А Марина точно нормально?

- Приятного аппетита! – сказал Вересов-старший и приступил к поглощению солянки.

- Спасибо, - Кирилл последовал его примеру, но до конца не выдержал. Выдал напоследок: - А как оно вообще – с одной женщиной все время жить?

- Интересно.

- И не надоедает?

- При условии, что ты хочешь все время жить именно с этой одной женщиной, - нет.

- Ясно. Тогда Горелов был неправ.

- Тебе ли не знать, что люди иногда совершают поступки… не подумав о последствиях? – Максим Олегович внимательно посмотрел на сына. Кирилл тоже некоторое время смотрел на отца. А потом заржал:

- Говнюков тоже любят.

- Считаешь это поводом для гордости?

- Нет… Считаю это одной из норм жизни, с которой трудно мириться. И если бы я мог что-то изменить, я бы изменил.

- Размышляешь над моральной революцией? – снова спросил отец.

- В данном случае я о локальном – над одним козлом, который оговорил будущую мачеху… и, если начистоту, то совершил еще несколько гадостей, о которых жалеет.

- Если жалеешь – не все потеряно.

- Жалею, - медленно ответил Кирилл. – Правда, жалею… Почти с самого начала пожалел – не так уж приятно чувствовать себя сволочью.

Так же медленно, как говорил, он вдруг начал понимать еще одно, очень простое, но до этого дня ни разу не озвученное. Сволочью он был и для Митрофанушки. Она его любила. Он любил себя. И ничего не мешало ему ею пользоваться. Нет, не в общепринятом смысле! Но все-таки пользоваться. И об этом теперь он жалел тоже.

- Я рад, что ты сделал именно такие выводы, - проговорил Вересов-старший.

- Это ты меня сейчас хвалишь?

- Это ты сейчас выражаешь сомнение?

- Я совсем дебилом выгляжу в качестве оппонента? – резко выдал Кир.

- Нет, - спокойно ответил отец.

- Спасибо.

Этот разговор оказался неожиданно важным и неожиданно своевременным. После него позвонить Митрофанушке засвербело еще сильнее. Вопрос был лишь в том, нужен ли этот звонок. Ей нужен?

Впрочем, выход нашелся сам.

В субботу по доброй традиции и обязанности, вмененной ему отцом, он сидел с Машкой, пока они с Маринкой укатили на целый день на какую-то презентацию какой-то книги какой-то очень известной писательницы. Машка вела себя почти прилично. Старательно делала английский, но математику в очередной раз свалила на Кира.

А после обеда позвонил Новицкий – традиционно внезапный и бурный, как горный ручей.

- Ну и как оно там в лоне родной семьи? – вместо приветствия выдал он.

- Кормят, поят, сказку на ночь читают. Завидуй.

- Чему? Что тебя сказками кормят? – благодушно заржал Андрей.

- Дурак, - легко выдохнул Кир и заржал в ответ. – Если бы тебя сказками про Рапунцель кормила восьмилетняя сестра, ты б понял.

- Сестрааа, - многозначительно протянул Новицкий и почти серьезно сказал: - Ну вот с сестрой и приходи на спектакль. Приглашаю. У меня премьера.

- Когда?

- Завтра в семь.

- Пятый зайчик в третьем ряду?

- А тебе слабо друга поддержать?

- Да разве ж я отказывался? – хохотнул Кир. – Пригласительный на два лица. Букет и овации гарантирую.

- Можно без букета. Пригласительный будет в кассе. Театр «Маховик».

- Чего? – офигел Кир, разом растеряв весь свой сарказм.

- Пригласительный, говорю, в кассе заберешь. На твое имя будет.

- Повтори, че за театр, чудик!

- «Маховик»…

- Ты ж говорил ТЮЗ!

- Это ты говорил, - от души рассмеялся Новицкий.

- То есть… с ушками и хвостиком я тебя не увижу?

- Перебьешься!

Кирилл почесал затылок и мимолетно подумал о том, что все-таки еще вопрос, кто из них больший клоун. А потом совершенно серьезно выдал:

- Варвара с твоими будет?

- Разумеется, - так же серьезно ответил Андрей.

- Завтра в семь, «Маховик». Пригласительный в кассе. Будем без опозданий, обещаю!

Новицкий пробурчал что-то невразумительное и отключился. А Вересов замер в сложном положении, ощущая себя сплошным вопросительным знаком, перед очередной дилеммой. С Машкой в театр – перспектива заманчивая, конечно. Если бы не одно но. В театр он хотел с Митрофанушкой. И даже тот факт, что он самому себе дал слово ни в коем случае ей не звонить, в чем он уже успел несколько раз усомниться в течение этой недели, сейчас оказался под еще бо?льшим сомнением. Это нецелесообразно. Она ему нравилась. Стоило это признать. Нравилась настолько, что мириться с ее нежеланием целоваться с ним он не намеревался, несмотря на собственные принципы никогда не настаивать, если женщина не хочет.