— Геныч, у тебя завтра бой, — напоминаю я.

— Брат, вот не буди моё лихо, пока оно тихо, дай нервы успокоить. Этот тост крайний, а потом будем с тобой удары отрабатывать.

— Я думаю, не стоит сегодня напрягаться, посиди лучше отдохни, — ухмыляюсь я.

— А кто сказал, что я отдыхаю? Бухать, Максимка, это тебе не спортом заниматься — тут, знаешь, сколько здоровья надо! Артемий, погнали!

Спустя час Геныч дрыхнет на моём матрасе, напрочь позабыв о тех, кому приказал раздеваться до безтрусов в ожидании его приезда.

— Надеюсь, мы договорились? — спрашивает Тимон.

— Ты боишься, чтобы твою сестрёнку не обидели? Я тебя услышал, но не подходить к ней даже не проси, она мне нравится.

— Завтра я заберу её из универа и увезу на несколько дней. У вас обоих будет время подумать. И имей в виду, Макс, — Тимон понизил голос, — я найду для Марты десяток аргументов против твоей кандидатуры. Возможно, ты отличный парень, но не для моей малышки.

Едва угасшее желание подрихтовать Тимоновскую морду вспыхнуло с новой силой.

— И как она только выдерживает вас всех троих? Небось, не знает, куда от ваших советов сдёрнуть. У вас ещё одной сестрёнки нет, чтоб Синеглазку разгрузить от вашей неусыпной заботы?

— Нет, — Тимон посмотрел на меня как-то странно, — больше у нас сестрёнок нет, поэтому забота о Марте не ослабнет, можешь на это не рассчитывать. Особенно сейчас, когда я познакомился с тобой и твоим замечательным другом Геннадием.

Тимон давно ушёл, время близится к утру, а от пятой чашки крепкого кофе бодрости ни в одном глазу — одна горечь, привкус которой подбирается к органам чувств. Умом я понимаю, что чёртов Тимон прав, не желая для своей сестры такого, как я. Я бы и сам не пожелал своей сестре такого счастья. Только фишка в том, что у меня нет своей сестры, но я очень хочу чужую.

— … Весна идёт, весне доро-огу-у-у! — уже, наверное, в пятидесятый раз за сегодня запевает Геныч.

К встрече весны мой друг подготовился, как к зимовке, забив мой новый холодильник продуктами так, что тот с трудом справлялся с охлаждением. Будучи очень щедрым, Геныч нуждался в постоянном контроле, иначе по доброте душевной мог совершенно опустошить карманы возле несчастной бабульки, сидящей с кружкой у церкви. А с призовых он был просто неудержим в стремлении одарить своих близких, а попытку возместить его затраты воспринимал как лютое оскорбление.

К счастью, близкими Геныч считал не многих. Даже сейчас осознаю, как мне повезло, несмотря на то, что мечтаю соорудить для него звуконепроницаемый кляп.

— Журчат ручьи-и-и, слепят лучи-и-и! И тает лёд и сердце та-ает! — завёл по новой Геныч.

Я подозреваю, что с похожими воплями по весне просыпаются медведи. Один из них сейчас готовит на моей кухне курицу по особому рецепту, пока я в ванной комнате подключаю новую стиральную машинку. Геныч уверен, что справился бы с этим гораздо быстрее меня, но я точно не смогу приготовить курицу, поэтому каждый из нас занят тем, что ему по силам.

— И даже пень в апрельский день… — друг прибавляет звук, когда я вторгаюсь на его территорию.

— Слышь, если ты сейчас не умолкнешь, соседи вызовут ментов. Далеко ещё до апреля, через месяц на природе споёшь, — увещеваю я, потому что голова уже реально начала гудеть от этого рёва.

— И даже пень в весенний день берёзкой тоже стать мечта… — Геныч поймал мой взгляд и резко заткнулся. — Вот вечно вы с Жекой не даёте мне раскрыть душу, и даже мама просит меня петь про себя. Где справедливость, Максимушка?

— Её нет, брат! Смирись, оперетта — это не твоё.

— Думаешь? Ладно, тогда бери нож и режь помидоры.

Петь Геныч прекратил, но по-прежнему продолжал мычать себе под нос навязчивый мотивчик, создавая удивительно позитивную атмосферу.

Несмотря на то, что по календарю весна наступила только сегодня, со мной она случилась два дня назад — февральским вечером во время грозы. И это был первый весенний день после затяжной лютой зимы, в которой я замерзал последние полтора года.

А ощутил бы я её вообще, не возникни на моём пути синеглазая девчонка Марта с незабываемой рваной дыркой на джинсах?

Сегодня я вспоминаю Синеглазку целый день — с той минуты, как проснулся и увидел на экране телефона «1 марта». Да, Марта у меня действительно первая и, надеюсь, единственная. И хочу верить, что моя.

С того памятного вечера Синеглазку я больше не видел. Тимон, чтоб его, выполнил своё обещание и спрятал от меня девчонку на все выходные. Куда? Да какая разница, если уже завтра ей в универ, а значит, вылазка подходит к концу. И теперь вразрез со всем трудовым народом я с нетерпением жду понедельника.

— Максимка, отлипни, наконец, от окна, а то ты эту несчастную помидорку в томатный соус уже превратил, — усмехается Геныч. — Щас ещё Жека с подзорной трубой подгребёт и вы уже вместе присядете, как две кумушки, и будете таращиться — он вверх, на соседнюю крышу, а ты вниз. Что ты её караулишь у подъезда, когда можно выйти на балкон и глянуть, не горит ли свет в соседней хате?

От неожиданного разоблачения у меня даже кровь прилила к лицу. Кажется, в последний раз я краснел, когда воспитательница в детском саду застукала нас в туалете со спущенными штанами. Тогда я пытался доказать пацанам, на сколько миллиметров они не дотягивают до права дружить с Анечкой Соколовой.

— Слышь, кухмейстер, обрати лучше своё всевидящее око на курицу, а то что-то горелым попахивает, — недовольно ворчу на дотошного Геныча.

— Вот не надо грязи, сынок. У тебя ещё рёбра не зажили, чтоб отцу Геннадию указывать.

Вот чёрт, он мне Тимохин хук, похоже, никогда не забудет.

— Геныч, скажи честно, если бы у тебя была сестра и она бы мне нравилась, ты был бы против, чтобы мы…

— Да типун тебе на язык, какая сестра? Боюсь, если бы несчастная крошка была похожа на меня, то из мужиков её любил бы только я. Так что помолимся, брат, за то, что у меня нет любимой сестры.

Звонок в дверь заставил нас обоих посмотреть на часы.

— Жека на вертолёте, что ли, добирался? Похоже, Геныч, всем не терпится вгрызться в твой куриный шедевр.

— Ну, пусть пока остужает лопасти и телескоп настраивает, — Геныч направился в прихожую встречать друга, а я снова уставился в окно.

Женькиной машины около дома не наблюдалось, и внутри трепыхнулась надежда — Синеглазка? Ну, а кого мне ещё ждать?

— О-о, пришла срамота — отворяй ворота! — громко прокомментировал Геныч, и в кухню вплыла Ирка.

— Я не понял, а что ты тут делаешь? — я даже не пытаюсь скрыть неприязнь.

Почему я раньше заводился от одного её взгляда, от каждого жеста, от запаха? Что в ней? Я внимательно сканирую худую высокую блондинку, и моему взгляду не хочется задержаться — не моё. А от приторно-сладкого парфюма возникает желание зажать себе нос. Подумать только, а ведь я всё это любил.

Ощущение такое, словно всё это было не со мной — дурацкие восьмёрки, глупые сообщения, ревность…

— Я соскучилась, Макс, — томно выдыхает Ирка, а её длинные тонкие пальцы беспокойно теребят шарфик.

Она очень старается выглядеть милой, но теперь я знаю, что у этого слова совершенно иное значение и Иркины уловки меня не вставляют.

— То чувство, когда ждёшь Деда Мороза с мешком подарков, а приходит пьяный батя с привязанной к шее бородой и без мешка — да, Максимка? — Геныч стоит у Ирки за спиной и корчит рожи.

— Было бы странно не встретить здесь тебя, Гена, ведь ты в каждой бочке затычка, — небрежно бросает через плечо Ирка, даже не удостоив его взглядом.

— А вот это поклёп! — возмущается Геныч. — Ты мою затычку к своей бочке-то не примеряй, она у меня разборчивая. А тебе уже пора, а то ты слишком тут загостилась. И, кстати, ключи от этой хаты можешь себе на память оставить, замок я сменил месяц назад.

— Я не к тебе, чудовище, — гаркнула Ирка, приближаясь ко мне. — Макс, неужели мы даже дома не можем поговорить без этой жуткой образины?

Я прекрасно знаю, что Генычу не впервой слышать оскорбления в свой адрес. К женщинам он лоялен и снисходителен. А поскольку мой друг не слишком разборчив в связях, то подобными эпитетами его регулярно потчуют недооцененные им барышни.

Но ещё я знаю, что не настолько он толстокожий, чтобы вся эта грязь безболезненно стекала по его мужественной физиономии. И не слишком весёлая улыбка — лишь подтверждение этому.

— Ирка, ты припёрлась ко мне домой, хотя тебя не звали и не ждали, — я стараюсь говорить спокойно. — И несмотря на то, что мне хочется придать тебе ускорение, я всё же прошу уйти самой и по-хорошему. И, кстати, благодаря твоим усовершенствованиям, Геныч рядом с тобой красавчик. Так что не стоит нарываться на грубость и ждать, когда тебя выбросят, свали сама.

— Какой же ты стал урод! — Иркин голос дрогнул и я почти пожалел о сказанном, но счастливое лицо Геныча стоило того, чтобы признать себя не джентльменом.

— Тебя проводить? — нетерпеливо спросил я, игнорируя оскорбление.

— Да вы все здесь конченые уроды! — заверещала Ирка и ломанулась к выходу, где столкнулась с только что вошедшим Женькой.

— Я запахан уже в лифте учуял, жрать хочу, — начал было Жека, но взглянув на Ирку, разулыбался: — Пацаны, а это что за трансвестит у вас тут?

— Козлы! — всхлипнула Ирка, выбегая из квартиры.

— Что посерешь — то и пожрёшь, моя лапушка! — ласково напутствовал ей вслед Геныч.

Три идиота! Моё настроение стремительно падало, когда я шёл, чтобы закрыть за бывшей дверь. И оно окончательно рухнуло, когда, выбегая из тамбура, Ирка чуть не снесла Синеглазку, только вышедшую из лифта в сопровождении Тимона. Оценить, откуда выбежала раскрасневшаяся блондинка, было совсем несложно, и по взгляду моих соседей я понял, что они сделали выводы. Неправильные выводы. Вот же, грёбаная карусель!