Его глаза остановились на мне, лицо побледнело и осунулось, но я выдержала его взгляд, когда я закрыла его дверь, мои глаза были полны слез.

Я прошла прямо в свою комнату и закрыла дверь.

Затем я направилась к своей сказочной кушетке, стоявшей на толстом ковре с узором из гальки, возле великолепного отдельно стоящего камина, и села на нее спиной к стене, прижав колени к груди, обхватив руками икры и глядя через всю комнату на заходящее над морем солнце.

Мои дети ненавидели меня.

Они ненавидели меня.

Он забрал все, что у меня было, абсолютно все, но когда я разрыдалась, то сделала это молча.

*****

На следующее утро я проснулась, а посуда в раковине стояла грязной.

Я сварила кофе, вымыла тарелки, налила чашку кофе, затем вернулась в свою комнату, приняла душ и приготовилась встретить новый день.

Я вышла и направилась по противоположному коридору.

Я громко постучала в дверь Пиппы, не открывая ее, и крикнула:

— Мне нужно, чтобы ты встала, Олимпия. Иди на кухню. Я хочу поговорить с тобой. Сейчас.

Я прошла дальше и сделала то же самое у двери Одена.

Я пошла на кухню, приготовила дорожную кружку и стала ждать.

Сонные, в своих пижамах, выглядевшие милыми, юными и прекрасными, мои дети вышли и осторожно встали напротив бара ко мне лицом.

Ни один из них не встретился со мной взглядом.

Говоря их словами, «без разницы».

— Поскольку вы вряд ли захотите пойти на аукцион со мной и Джози, а мне нужно срочно уехать, я уеду. Поскольку меня не будет дома, а вы ясно дали понять, что ни один из вас не хочет здесь находиться, нет никаких причин оставаться, пока меня не будет. Можете отправляться домой к своему отцу.

Их глаза расширились, Пиппа посмотрела на Одена, но Оден перевел свой настороженный взгляд на меня.

— Прежде чем вы уйдете, я бы хотела, чтобы вы прибрались в своих комнатах, застелили постели и, как я вас просила, просмотрели эти груды. Если вы этого не сделаете, я буду считать, что вам не нужно ничего из тех вещей, и пожертвую их на благотворительность. — Я посмотрела на свою дочь. — А если тебе действительно не нравится новое постельное белье, то твое старое лежит в первой спальне для гостей. Просто возьми его и отнеси в свою комнату. Я поменяю его и займусь новыми.

Я глубоко вздохнула, подошла к стойке, сунула телефон в сумочку и повесила ее на плечо.

Пока я это делала, ни один из моих детей ничего не сказал.

Я вышла из-за стойки и остановилась, обернувшись к ним.

— Я совершила серьезные ошибки, — прошептала я и увидела, как их тела замерли. — Мне это известно. Я уже призналась в этом. Я приехала сюда не для того, чтобы продолжать это делать, а чтобы вернуть свою семью. Вы мои дети, и я люблю вас. Я люблю вас больше всего на свете. Я люблю вас больше собственной жизни. Я подвела вас и намерена это исправить. Я понимаю ваш гнев. И не виню вас за это. Все, о чем я прошу, — это дать мне шанс. Последний шанс показать вам, что я сожалею, и вернуть себе маму, которую вы любите. Маму, которую вы хотите видеть в своей жизни. Потому что в моей нет ничего, чего бы я хотела больше, чем иметь в ней вас.

Они ничего не сказали.

Я и это приняла, кивнула и закончила.

— Я люблю вас, милые. Всего хорошего, возьмите печенье с собой, и увидимся через месяц.

И с этими словами я ушла.

*****

Хотя со стороны Джози было любезно не комментировать тот факт, что я приехала на аукцион без своих детей, все равно я чувствовала себя неловко.

Но это была не самая худшая часть моего дня.

Худшее уже произошло.

В другом расположении духа я бы с удовольствием поучаствовала в аукционе.

Несмотря на то, что я была едва способна двигаться, я все же нашла и купила потрясающий набор мебели — включая высокое кожаное кресло на колесиках с высокой спинкой и величественный письменный стол — который идеально подошел бы для задней комнаты.

Мало того, я отыскала причудливый спальный гарнитур, который купила для гостевой спальни. Мне понадобились бы матрасы, но я представляла себе вычурную комнату с видом на море, которую предоставляла бы любому гостю, которого, в конечном счете, могла бы принять (хотя их было немного и все они находились далеко, единственная перспектива — это мой брат и его семья, только троих из четырех членов которой я действительно хотела бы видеть в своем доме) в спокойном, но чрезвычайно красивом месте, чтобы они смогли назвать это своим домом вдали от дома.

Я вернулась в Голубой Утес сразу после трех, за пару часов до того, как мои дети должны были меня покинуть.

Я вернулась все в тот же пустой дом.

Они оставили печенье.

Они не разобрали свои груды вещей.

Но Олимпия не взяла свое старое постельное белье.

Я написала им обоим, чтобы убедиться, что они не против, если я пожертвую их вещи, и уточнила, хочет ли Пиппа оставить свое новое постельное белье.

Никто из них не ответил.


ГЛАВА 7

Собирая осколки

На следующий вечер я сидела в машине и пялилась на многозальный кинотеатр.

Я делала это, сосредоточившись.

И то, на чем я сосредоточилась, не было связано с катастрофическим визитом моих детей в прошедший уик-энд.

Нет, я сосредоточилась на том, что купленную на аукционе мебель доставят на следующий день, и таким образом я могла бы переключиться на создание спокойной, причудливой комнаты с видом на море, которая восхитит гостей, недостаток в которых у меня, вероятно, будет.

Я также сосредоточилась на своем триумфе в тот день в «Доме Голубке», не слишком взволновавшись во время обеда, когда миссис Макмерфи сжала мое запястье своей костлявой рукой, дернула к себе и посмотрела на меня ясными, светло-голубыми глазами, прошипев: «Я знаю, что ты шпионка». Затем она отпустила меня только для того, чтобы угрожающе провести пальцем по своей шее и заявить: «Я скажу генералу Паттону».

Кроме того, я сосредоточилась на том факте, что прямо сейчас, вместо того чтобы пойти и купить гоночный «Thunderbird» с белой обивкой и отправиться на нем к ближайшему утесу, с которого на полном ходу можно было спрыгнуть — учитывая учиненный в моей жизни беспорядок, это был единственный доступный мне вариант — я собиралась в кино.

Одна.

Я никогда ничего не делала одна, только ходила по магазинам. Я не ходила одна на ужин. Я даже никогда не ходила одна в спа-салон.

Когда я потеряла Конрада и всех своих друзей, со мной ходила Робин.

При этой мысли у меня зазвонил телефон.

Мне не следовало доставать его из сумочки. Я знала, кто звонит.

Хотя это могли быть Джози и Алисса. Похоже, я им действительно нравилась, и им определенно нравилось декорировать дом.

Но когда я посмотрела на дисплей, то поняла, что была права.

Там было написано: «Папа».

Я долго смотрела на него. Достаточно долго, чтобы он перестал звонить. Достаточно долго, чтобы он зазвонил снова, говоря, что я не ответила.

Затем, к моему удивлению, он снова загудел, сообщая, что мне пришло голосовое сообщение.

Что-то новенькое.

Он еще не оставлял голосовых сообщений.

Дерьмо.

Вот тогда-то я и сделала то, чего не должна была делать.

Я включила телефон, перешла к голосовой почте и прослушала ее.

— Амелия, позвони мне, — ледяным тоном произнес отец.

— Дерьмо, — прошептала я, роняя телефон, но водя пальцем по экрану, переходя к текстовым сообщениям.

Не то чтобы я собиралась писать отцу. Я знала, что он уже сходит с ума, вынашивая планы спустить с меня шкуру. Я не стала писать смс. Если я попытаюсь ему написать, он, скорее всего, заплатит миллионы долларов какому-нибудь ученому гению, чтобы тот создал снежные бомбы, направил их на мой дом, похоронив меня под лавиной холода.

Нет, я подошла к переписке с Робин и открыла ее.

Я написала ей последнее сообщение две недели назад.

Но мой ответ ей пришел через два дня после ее сообщения.

Она отказалась от меня.

Я сказала себе, что это именно то, чего я хочу. Мне нужны были здоровые отношения.

Во всяком случае, недавний визит детей показал мне, что я не могу свернуть с этого пути.

Но я скучала по своей подруге.

Я положила руку с телефоном на бедро и уронила голову на руль.

Джози и Алисса были очень милы. Джози и Алисса ясно дали понять, что я им нравлюсь. Джози и Алисса также ясно дали понять, что они будут рядом, чтобы выслушать меня, если мне это понадобится.

Но я не могла поделиться с ними ни этим, ни теми гадостями, что совершила против своей семьи. Я хотела, чтобы они продолжали любить меня, а не думали, что я и есть та чокнутая, какой назвал меня мой сын.

Нет, именно тогда мне нужен был кто-то, кто знал бы меня. Кто меня понимал. Кто понимал, где я была и куда направляюсь.

Робин знала первое.

А последнее… я не была уверена.

Но в тот момент я уже не была уверена, что не должна дать ей шанса попытаться.

И в тот момент меня больше всего беспокоило то, что чем дольше я не буду предлагать ей эту возможность, тем меньше вероятность того, что она сможет ею воспользоваться.

Более того, себе я его дала.

— Шаг за шагом, — прошептала я рулю. — По одной трудной задаче за раз. Постепенно. Продолжай двигаться, Эми.

Я моргнула, глядя на руль, и резко выпрямилась.

Я никогда не называла себя Эми, потому что никто никогда не называл меня Эми.

До сих пор.

— О боже, теперь я мучаю себя нелепицей, — огрызнулась я на ветровое стекло.

То, что находилось за пределами, приобрело ясные очертания, и я вспомнила, что поставила себе задачу пойти в кино. Чтобы продолжать строить свою жизнь. Чтобы научиться чувствовать себя комфортно с самой собой.