Итальянец укрылся от солнца в тени высокого платана. Казалось, его ничуть не занимало то, что он видел вокруг, он спокойно глядел на закрытые окна дворца, на верхнюю часть карниза, поросшую травами, на водосточный желоб, над которым низко-низко сновали ласточки, охотясь за мошками. Отец Бартоломеу Лоуренсо подошел к музыканту, в руке у него был платок, Туда, где обретается тайна, можно войти лишь с завязанными глазами, сказал он, улыбаясь, и музыкант отвечал ему в тон, А частенько бывает, что и возвращаться оттуда приходится так же, На сей раз так да не будет, сеньор Скарлатти, осторожней, здесь порог, а теперь, пока повязка еще на вас, хочу сказать вам, что живут здесь двое, мужчина по имени Балтазар Семь Солнц и женщина по имени Блимунда, которой дал я прозвание Семь Лун, раз живет она с тем, кого кличут Семь Солнц, они-то и сооружают то, что я вам сейчас покажу, я объясняю им, что надлежит делать, и они выполняют, а теперь вы можете снять повязку, сеньор Скарлатти. Не торопясь, с тем же спокойствием, с каким разглядывал он ласточек, итальянец снял повязку.

Перед ним была огромная птица с распростертыми крыльями, с веерообразным хвостом и долгой шеей, голова была еще не доделана, а потому нельзя было определить, кто это будет, сокол или чайка. Это и есть тайна, спросил он, Да, и до сих пор знали ее три человека, теперь будут знать четверо, вот Балтазар Семь Солнц, а Блимунда скоро вернется, она в саду. Итальянец приветствовал Балтазара легким наклоном головы, тот в ответ тоже поклонился, ниже, чем итальянец, и неуклюже, как-никак он был всего лишь механик, да к тому же стоял перед ними весь измазанный, закопченный, только крюк блестел, отполированный великой и постоянною работой. Доменико Скарлатти подошел к машине, которую с обеих боков удерживали в равновесии подпорки, положил руку на одно из крыльев, словно на клавиатуру, и, странное дело, птица вся затрепетала, несмотря на немалый свой вес, деревянный остов, железные пластины, плетение из ивовых прутьев, Если сыщутся силы, способные поднять все это в воздух, стало быть, для человека нет ничего невозможного, Крылья эти неподвижны, Да, верно, Ни одна птица не может летать, не хлопая крыльями. На это Балтазар ответил бы, что, для того чтобы летать, достаточно обладать обличьем птицы, но я отвечу, что тайна полета заключена не в крыльях, А эту тайну я узнать не могу, Я в состоянии лишь показать то, что вы здесь видите, И этого довольно для того, чтобы я был вам признателен, но если птица эта должна летать, как выбраться ей отсюда, ведь двери для нее слишком узки.

Балтазар и отец Бартоломеу Лоуренсо в растерянности поглядели друг на друга, а потом на дверь. В проеме ее стояла Блимунда с корзиною вишен и уже отвечала, Есть время строить и время рушить, руки одних людей клали черепицы этой кровли, руки других людей разберут их и обрушат кровлю, да и самые стены, если понадобится. Это Блимунда, сказал священник, Семь Лун, добавил музыкант. Уши Блимунда украсила вишнями, словно серьгами, она нацепила их, чтобы показаться в таком виде Балтазару, а потому подошла к нему, улыбаясь и протягивая корзину, Венера и Вулкан, подумал музыкант, простим ему слишком напрашивавшееся мифологическое сравнение, откуда знать ему, каково тело Блимунды под грубой ее одеждой, а Балтазар, хоть сейчас с виду черен как уголь, на самом деле совсем не таков, да и не хром он, в отличие от Вулкана, однорук, это да, но ведь бог тоже однорук. Не говоря уже о том, что, будь у Венеры такие глаза, как у Блимунды, она бы горя не знала, читала бы в сердцах у влюбленных, точно по книге, но должны же простые смертные обладать хоть какими-то преимуществами по сравнению с божествами. Да и Балтазар по сравнению с Вулканом в выигрыше, ведь если бог утратил богиню, то этому мужчине женщина будет верна.

Все уселись вокруг корзины, запустили руки в ягоды, не соблюдая никаких правил приличия, кроме одного, не задевать чужие пальцы, вот лапища Балтазара, загрубелая, словно кора оливкового дерева, вот изнеженная священническая рука отца Бартоломеу Лоуренсо, вот уверенная рука Скарлатти, вот рука Блимунды, скромная и натруженная с грязными ногтями огородницы, которая вначале полола, а уж потом занялась сбором вишен. Все бросают косточки наземь, будь здесь сам король, он поступил бы точно так же, по таким мелочам и видишь, что воистину все люди равны меж собою. Вишни крупные, налитые, некоторые уже поклеваны птицами, знать бы, есть ли на небесах вишневые сады, сможет ли когда-нибудь поклевать там вишен эта птица, еще безголовая, но если будет у нее голова чайки или сокола, то святые и ангелы могут не беспокоиться, ягоды им достанутся нетронутые, ибо, как известно, и чайки, и соколы пренебрегают растительною пищей.

Сказал отец Бартоломеу Лоуренсо, Я не открою главной тайны, но, в соответствии с тем, что написал я в прошении моем и в памятных записках, машина будет приводиться в действие силой притяжения, по свойствам своим противоположной тяготению тел к земле, если я подброшу вишневую косточку, она упадет на землю, стало быть, вся трудность в том, чтобы найти силу, способную поднять ее в воздух, И вы нашли такую силу, Я раскрыл ее тайну, но, чтобы добыть эту силу и скопить в достаточном запасе, мы трудимся втроем, Земная троица, Отец, Сын и Дух Святой, Мы с Балтазаром одногодки, обоим по тридцать пять, ни в сыновья, ни в отцы друг другу не годимся по законам природы, уж скорей мы братья, но в таком случае оказались бы мы близнецами, меж тем он родился в Мафре, я в Бразилии, да и наружного сходства меж нами никакого нет, А как быть с Духом Святым, Эта роль могла бы выпасть на долю Блимунды, она, пожалуй, ближе всех нас к тому, чтобы фигурировать в какой-то троице не из числа земных, Мне тоже тридцать пять лет, но я родился в Неаполе, мы не могли бы составить троицу братьев-близнецов, а сколько лет Блимунде, Мне двадцать восемь, и нет у меня ни братьев, ни сестер, с этими словами подняла Блимунда глаза, казавшиеся очень светлыми в полутьме амбара, и Доменико Скарлатти почудилось, будто зазвучала в нем самая напевная струна арфы. Балтазар демонстративно поднял крюком своим почти опорожненную корзину и сказал, Заморили червячка, пора и за работу.

Отец Бартоломеу Лоуренсо приставил к пассароле лесенку, Сеньор Скарлатти, не угодно ли вам поглядеть на мою летательную машину изнутри. Оба поднялись по лесенке, и, расхаживая по настилу, напоминавшему корабельную палубу, священник объяснял музыканту назначение отдельных частей, будь они из проволоки, янтаря либо железных пластин, он сказал, что все придет в действие в силу взаимного притяжения, но не упомянул ни о солнце, ни о том, что будет находиться внутри округлых сосудов, однако музыкант спросил, А какая сила притянет янтарь, Быть может, Бог, средоточие всех сил, ответил священник, Какую же материю притянет янтарь, Притянет он то, что будет внутри сосудов, Это и есть тайна, Да, это и есть тайна, Но что это за материя, из мира минералов, растительности, животных, Ни то, ни другое, ни третье, Но все на свете принадлежит к миру либо минералов, либо растительности, либо животных, Не все, есть вещи и другого происхождения, музыка, например, Но вы ведь не хотите сказать, отец Бартоломеу Лоуренсо, что в этих сосудах будет заключена музыка, Нет, но, может статься, взлетела бы машина и властью музыки, надо бы мне поразмыслить об этом, ведь, когда я слушаю, как играете вы на клавесине, у меня такое чувство, будто я взлетаю, Это всего лишь шутка, Только с виду, сеньор Скарлатти.

Когда итальянец отбыл, уже смеркалось. Отец Бартоломеу Лоуренсо решил переночевать в усадьбе, воспользовался случаем, чтобы отрепетировать свою проповедь, до праздника Тела Господня оставалось всего несколько дней. Прощаясь с музыкантом, священник сказал, Сеньор Скарлатти, когда вам наскучит дворец, вспомните об этом месте, Разумеется, вспомню, и если это не будет Балтазару и Блимунде помехою в их работе, велю доставить сюда клавесин и поиграю для них и для пассаролы, быть может, моя музыка вольется в эти сосуды и вступит в союз с вашим таинственным элементом, Сеньор Эскарлате, вмешался неожиданно Балтазар, приходите, когда будет вам благоугодно, коли сеньор отец Бартоломеу Лоуренсо вам дозволяет, да только, Продолжай, Видите, у меня нету левой руки, вместо нее крюк, а еще я прикрепляю к культе клинок, а на груди у меня, там, где сердце, крест начертан кровью, Моей кровью, прибавила Блимунда, Я всем вам брат, проговорил Скарлатти, если вы на то согласитесь. Балтазар проводил его до ворот, помог сесть на мула, Сеньор Эскарлате, коли угодно вам, чтобы я помог доставить сюда клавесин, вам стоит только слово сказать.

Стемнело, отец Бартоломеу Лоуренсо отужинал вместе с Балтазаром Семь Солнц и Блимундой Семь Лун, на столе были вяленые сардины и яичница, кувшин с водою, грубый и черствый хлеб. Две свечи едва освещали амбар. По углам, казалось, клубилась тень, надвигаясь и отступая в зависимости от колебания двух малых и слабых огоньков. Тень пассаролы колыхалась на белой стене.

Ночь была душная. Священник вышел во двор, глубоко вдохнул воздух, потом взглянул на светящуюся дорогу, пересекающую небесный свод из конца в конец, Дорога Сантьяго,[65] что, если эти звезды были раньше очами паломников, так долго глядели очи на небо, что свет их запечатлелся там, Бог един в сути своей и в лице, внезапно вскричал Бартоломеу Лоуренсо. Балтазар и Блимунда подошли к двери узнать, почему кричит священник, ему и прежде случалось витийствовать в полный голос, само по себе это их не удивляло, но чтобы он столь неистово кричал, обращаясь к небу, такого с ним еще не бывало. Потом наступила тишина, только кузнечики стрекотали без умолку, и снова громко зазвучал голос, Бог един в сути своей, но в трех лицах. Ничего не произошло в первый раз, ничего не произошло и теперь. Бартоломеу Лоуренсо повернулся к амбару и сказал поджидавшим его Балтазару и Блимунде, Я высказал два утверждения, противоположных по смыслу, ответьте, какое, по-вашему, правильное, Не знаю, сказал Балтазар, И я не знаю, сказала Блимунда, и священник повторил, Бог един в сути своей и в лице, Бог един в сути своей, но в трех лицах, что истинно, что ложно, Мы не знаем, отвечала Блимунда, и не понимаем слов, Но ты веруешь в Пресвятую Троицу, в Отца, и Сына, и Святого Духа, я имею в виду Троицу в том смысле, коему учит Святая Церковь, а не в том, в коем употребил это слово итальянец, Верую, Стало быть, Бог для тебя един в трех лицах, Стало быть, так, А если я скажу тебе теперь, что Бог един в едином лице, что он был один, когда создавал мир и людей, ты поверишь, Коли говорите вы мне, что так оно и есть, поверю, Я говорю тебе это лишь для того, чтобы ты поверила, а во что, я и сам не знаю, но никому не говори об этих моих словах, а ты, Балтазар, какого мнения, С тех пор как я начал сооружать летательную машину, я перестал думать обо всяких таких вещах, может, Бог един в одном лице, может, в трех, а то и в четырех, особой разницы не видно, а может, Бог единственный воин, уцелевший от стотысячной рати, а потому он в одно и то же время и рядовой, и офицер, и главнокомандующий, и вдобавок однорукий, как мне было объяснено, и в это я уверовал, что да, то да, Спросил Пилат Иисуса, чтó есть истина, и Иисус не ответил, Может, тогда еще не приспело время знать это, сказала Блимунда, и они с Балтазаром сели на камень у двери, Блимунда распутывала ремни, которыми был прикручен крюк к обрубку, потом положила изувеченную руку Балтазара себе на колени, чтобы легче ему было переносить эту великую и неисцелимую боль.