«Что, если я хочу отдать тебе все?»

Она не стала задавать ему этот вопрос, просто протянула руки к его лицу и сняла маску.

– Никаких масок, – прошептала она.

Он улыбнулся.

– Никаких масок. Повернись.

Она мгновенно повиновалась, позволив ему распоряжаться.

Он нежно собрал ее волосы и перебросил их вперед, через плечо, освободив себе доступ к застежкам на платье. Хищник вернулся, медленно и методично расстегивал пуговки, тянущиеся по всей длине спины, и золотая ткань постепенно расступалась под его пальцами. Грейс придержала платье на груди, когда он наклонился, поцеловал ее в плечо и спустил с него бретельку.

Его язык коснулся кожи, и Грейс запылала огнем.

Затем он заговорил:

– Той ночью… в моем саду.

– Ты притворился, что не узнал меня.

Ей бы следовало прийти из-за этого в бешенство, но она не разозлилась. Какая-то ее часть была ему за это благодарна, ведь он остановил круговерть противоречивых мыслей, терзавших Грейс той ночью, и подарил что-то другое – фантазию, что они просто любовники.

А ведь между ними никогда не было ничего простого.

А сегодня ночью все стало еще сложнее.

– Я тебя узнал, – сказал он. – Конечно же, я тебя узнал.

Поцелуй в затылок, нежный, идеальный, и по спине пробежал трепет желания. Еще один язычок пламени.

– Я узнаю тебя всегда, – жарко прошептал он ей в шею, и она обрадовалась, что не смотрит на него, и отчаянно захотела увидеть, как он признается в том, что должно считаться грехом, а на самом деле куда ближе к раю. – Никогда не будет такого, чтобы я не узнал твою фигуру, твой голос, твой аромат – как сладкий, пряный крем.

Она сглотнула, а он продолжал благоговейно ласкать ее – один поцелуй за другим, словно ему и в голову не приходило, что можно делать это быстрее.

Словно ему и в голову не приходило, что она может сойти с ума, если он не ускорит темп.

– Той ночью, – рассказывал он, распуская шнуровку на корсете, высвобождая ее. – Я сказал тебе, что когда я с тобой, то чувствую себя Аполлоном.

– Помню, – отозвалась она на выдохе, едва слышно, потому что он как раз распустил последний шнурок и его пальцы нырнули внутрь, скользя по коже, покрасневшей и измученной натиравшим ее корсетом. Она ахнула, ощутив невыносимое удовольствие от его прикосновений. – Он… – Одна рука скользнула вокруг тела и легла под груди, пышные, ноющие. Эван вдруг замер, словно ожидая продолжения. – Он вышел на опушку леса и увидел обнаженную женщину в купальне.

Он раскатисто рассмеялся ей в спину, и это только усилило удовольствие от его прикосновений, когда он приподнял ее грудь и потер большим пальцем сосок – томно, медленно обводя круг.

– Она не была обнаженной в купальне.

Грейс покачала головой.

– Этого ты мне не сказал.

– Если я правильно помню, я отвлекся.

– Разве не может быть, что ты и сейчас точно так же отвлекся? – спросила Грейс.

Он негромко поцокал языком прямо ей в ухо.

– Я всего лишь рассказываю тебе историю. – Другая рука присоединилась к первой и приподняла вторую грудь. Погладила второй сосок.

– Прошу прощения, – проговорила Грейс, прижимаясь к нему. – Продолжай.

Он легонько ущипнул сосок, и тот заныл еще сильнее. Она ахнула.

– Пожалуйста.

– М-м-м… – снова этот рокот.

Грейс попыталась сосредоточиться на рассказе.

– Что же она делала?

– Убивала льва.

Он отпустил ее, сдернул вниз платье и корсет, и золотая ткань упала к ее ногам – шелк скользил по коже, греховно ее дразня, вызывая в ней желание кинуться к нему в объятия и позволить делать с ней все, что он захочет. Все, что он только сможет придумать.

Но прежде чем она подчинилась своему желанию, Эван сжал ее бедра и крепко прижал к себе. Великолепное восставшее естество уткнулось в ее ягодицы. Она прижалась к нему еще сильнее. Он поднял одну ее руку и запрокинул себе за шею. Затем одна его рука снова начала ласкать груди, а другая заскользила по животу.

– Потрогай меня, – негромко попросила она. – Пожалуйста.

Он зарычал, пальцы его нырнули в густые завитки, скрывавшие самую ее сокровенную часть. Один палец начал дразнить то место, где она особенно его хотела.

Грейс повернулась к нему лицом, отыскала взглядом его блестящие глаза.

– Эван, – выдохнула она.

– Кирена.

– Что?

Восхитительный палец опять задвигался.

– Кирена, убийца льва.

– М-м-м… – Она качнула бедрами, наслаждаясь удовольствием, которое он ей доставлял. – Расскажи.

– Она родилась изящной и красивой, единственной дочерью великого воина, – рассказывал он, а его рука легко – слишком легко – ласкала ее. – И никто не верил, что она достойна сражаться.

– Само собой разумеющимся считалось, что нет.

– Вот именно, – сказал он. – Она хотела выйти на поле боя, а получила совсем другое поле – пасла овец всякий раз, как ее отец уходил на войну.

– Вкусное угощение для львов.

Он ущипнул мочку ее уха, и Грейс снова охватил трепет наслаждения.

– Именно. И вот однажды, когда она пасла отару, явился лев, и Кирена, великая воительница, убила его.

– Входит Аполлон, – задыхаясь, сказала Грейс, подаваясь бедрами ему навстречу. – Быстрее.

Он замер.

Она выругалась.

– Ты выучила это грязное слово здесь.

По его голосу она поняла, что он порочно улыбается – ему доставляло удовольствие руководить ею. Она повернулась к нему лицом, ей хотелось видеть это. Все эти годы она воображала, как он будет улыбаться в такие минуты, доставляя ей удовольствие, и как они забудут, что мир вокруг существует.

Эван взглядом обвел ее тело, каждый его дюйм, каждую выпуклость, каждый изгиб, каждый шрам, оставшийся после драк ее юности.

Она смотрела, как он словно заносит их в опись – вот осмотрел ноги до самых ступней, снова скользнул взглядом вверх, на долгую минуту задержался взглядом на темном треугольнике завитков, скрывавшем самую ее сокровенную часть.

Затем поднял взгляд на лицо и произнес чувственным низким голосом:

– Аполлон был сражен наповал.

И Грейс, королева Ковент-Гардена, которая могла остановить бунт одним словом, поняла, что никогда в жизни не чувствовала себя более могущественной, чем в тот миг, когда этот мужчина, сильный и красивый, потерял из-за нее голову.

Он притянул ее к себе, поднял на руки, отнес к кровати и положил. А она потянула его на себя, и он лег рядом на шелковое покрывало. Он позволил ей поцеловать себя долгим, страстным поцелуем, неторопливо ласкать языком, неторопливо пососать нижнюю губу, и в конце концов оба они изнывали от желания.

Вот оно.

Вот оно, ее наслаждение. Быть желанной. Знать, что тебя вожделеют. Не за деньги, не за власть, не за положение – просто за то, что ты есть.

Но это не все. Этого недостаточно.

Наслаждение во взаимности. Быть желанной и желать в ответ. Давать и получать. Хотеть и предлагать.

Вот оно, наслаждение, на поиски которого она потратила всю свою жизнь.

Оно в Эване, ее первой любви. И теперь, подозревала Грейс, и последней.

Он отстранился от нее и поцеловал в щеку. Потом в уголок глаза. Потом в подбородок.

– Она была самым прекрасным созданием, какое он когда-либо видел, – прошептал Эван, и Грейс внезапно отчаянно захотела услышать конец истории.

Хитро улыбнувшись, она сказала:

– Все любят девушек, которые умеют сражаться.

Взглядом янтарных глаз он снова обвел ее с ног до головы, упиваясь увиденным.

– Правда. – И это единственное, негромкое слово вновь воспламенило ее. Но прежде, чем она успела понять, что происходит, он продолжил, легонько проводя кончиками пальцев по ее руке, по бедру, и она еще сильнее затрепетала в предвкушении. – Видишь ли, Аполлон очень долго был богом и видел множество красивых женщин, но ни одна из них не была столь свирепой и столь преданной своему предназначению. Воительницей. Он мгновенно полюбил ее и сразу же предложил руку и сердце.

– А потом? – задыхаясь, спросила Грейс. – Она упала в его объятия и они жили долго и счастливо?

Опять эта короткая, многозначительная усмешка.

– Ты плохо слушала. Ей было все равно, что он бог. Она была одной из самых искусных воительниц, каких только видел этот мир. Знала, каким могуществом обладает, и не собиралась от него отказываться. Даже ради бессмертия.

– Умная девочка, – сказала Грейс, снимая с него фрак и развязывая галстук.

– Разве я не говорил тебе, что она была отважной и очень умной?

Грейс отбросила в сторону галстук и взялась за его тонкую белую рубашку, ниже, ниже, пока не вытянула тонкое полотно из брюк.

– Ты сказал, еще и красивой.

Он взял ее за подбородок и приподнял вверх лицо.

– Бесподобной.

Еще один поцелуй, страстный и восхитительный.

– Но она не хотела второй такой жизни, какую вела с отцом. Не хотела быть женой бога и жить в идиллии. Она хотела править королевством – быть королевой-воином.

Теперь Грейс внимательно на него смотрела, вслушиваясь в каждое слово, уже зная, чем это закончится. Концовка могла быть только одна.

– Она ему отказала.

Он кивнул.

– И тогда великий бог – бог солнца, истины, света, предсказаний – сделал то единственное, что ему оставалось.

– Он ее похитил, – прошептала Грейс.

И эти слова, часть глупой истории, привели ее в ужас. Сама идея того, что всегда есть кто-то более могущественный, кто не остановится ни перед чем, чтобы добиться своего. Сколько раз за свою жизнь она оглядывалась, боясь этого могущества в руках мужчин?

В руках этого мужчины.

– Нет. – Эван смотрел ей прямо в глаза, смотрел очень внимательно. – Нет, Грейс, он ее не похищал. Он ее умолял. Сын Зевса, великое божество Троянской войны, он опустился на колени и начал умолять присоединиться к нему. Он предлагал ей богатство, драгоценности, бессмертие… пусть только она позволит ему любить ее.