Сара Маклейн - Возлюбленная герцога

Это его насторожило.

– Я не искал жену. Я ее давно нашел.

Сердце отчаянно заколотилось, но она проигнорировала и это, и то, что в его взгляде светилась искренность.

– Твоей задачей было убедить меня в том, что ты изменился.

– Я изменился, – эхом отозвался он.

– Я-то думала, это правда, – горько сказала Грейс.

– Правда!

– Нет. Я не буду твоей герцогиней. У меня нет ни малейшего желания быть причастной к твоему миру – миру, погубившему нас. Погубившему наших матерей. Моих братьев. Миру, который каждый день угрожает Гардену, а сегодня явился сюда за женщинами, потому что им запрещается иметь даже миг собственного удовольствия. Удовлетворения. Радости… – Она замолчала, чувствуя отвращение к своим словам и к тому, что должно было последовать дальше. – И все это даже прежде, чем мы успели хотя бы заикнуться о том, как он погубил тебя. – Ее гнев все разгорался, и она добавила: – Думаешь, я не знаю, как он погубил меня? Думаешь, я не сожалела о существовании этого проклятого титула целых двадцать лет? Я его ненавижу. И каждый раз, как кто-нибудь о нем заговаривает, испытываю к нему еще большее отвращение. Сегодня ты преподнес мне самый чудесный подарок, который я когда-либо получала. Вкус к жизни без этого проклятого герцогства.

Глаза ее широко распахнулись, когда он заорал:

– Ты думаешь, я не вспоминаю каждый день пакт, который мы заключили? Никаких наследников. Никакого сиятельного будущего. Никого, кто бы носил это имя. – Он замолчал, глядя на нее безумными глазами. – Думаешь, я не вспоминаю этот пакт каждый раз, как смотрю на тебя и думаю, какую жизнь мог бы прожить с тобой, не будь я этим разнесчастным герцогом? Рассказать тебе? Какая это могла быть жизнь? Что бы мы могли иметь?

Она замотала головой, чувствуя, как сжимается ее сердце.

– Нет.

Но он ее уже не слушал.

– Думаешь, я не воображаю себе дни на солнышке здесь, в Гардене? Работу в доках? Думаешь, не тоскую по жизни, к которой вернулся, в это великолепное место, которое ты создала, где сплю рядом с тобой каждую ночь, а утром бужу тебя поцелуем? Ты говорила о фантазиях. Хочешь узнать мою?

«Нет».

«Да».

– Нет.

Он взял ее лицо в ладони, повернул к себе.

– Моя фантазия вот. Ты и я, здесь. С кучей огненноволосых детишек. – Грейс закрыла глаза. – Мои братья. Их дети. Семья. – Последнее слово прозвучало шепотом. – Господи. Не могу тебе рассказать, как я мечтаю о семье – созданной в нашем доме. Твоем и моем. О начале чего-то нового.

На ее щеку скатилась слеза, столько муки слышалось в этих словах, откликнувшихся двойной болью в ее сердце. Эван вытер ее, провел большим пальцем по щеке, смахивая остальные слезы.

– Но я не могу иметь ничего из этого. Из-за проклятого титула.

Сердце ее лихорадочно колотилось при виде этого гнева, тлевшего два десятка лет и вот, наконец, прорвавшегося.

– И единственное, за что я все эти годы цеплялся – за надежду, что в один прекрасный день смогу использовать его так, как мы собирались. И вот он, этот шанс. Сегодня я признал этот грязный, украденный титул и заявил об этом вслух, чтобы спасти твой мир. Ради тебя. Сегодня ночью я предлагаю тебе битву, которую ты хотела.

Она словно одеревенела, заранее ужасаясь тому, что он собирался сказать.

– Я люблю тебя.

За долгие годы боев без перчаток Грейс успела получить бесчисленное множество неожиданных ударов, но ни единого вроде этого – словно выкачавшего из нее весь воздух.

И он на этом не остановился.

– Да, я полюбил тебя в тот момент, когда впервые увидел целую жизнь назад, но те чувства бледнеют по сравнению с тем, как я люблю тебя сейчас. Ты само совершенство – сильная, и дерзкая, и отважная, и очень умная, и хотя я томлюсь, желая оказаться рядом с тобой, мне становится еще мучительнее, когда я оказываюсь рядом, потому что я не могу заполучить тебя. Потому что всякий раз, как я протягиваю к тебе руки, ты ускользаешь сквозь пальцы… как чертова фантазия.

Грейс сглотнула. Комок у нее в горле становился невыносимо тугим по мере того, как Эван говорил. Его слова были эхом ее собственных чувств – ее отчаянных желаний, которые невозможно удовлетворить.

– Да… я попросил герцогиню привести тебя на маскарад. И стоял в углу бального зала, окончательно теряя голову, в какой-то безумной надежде дожидаясь, что ты все-таки переступишь порог этого дома. И ты пришла – моя воплощенная надежда.

Еще одна слеза поползла по щеке, а он мгновенно смахнул ее пальцем.

– Я бы пошел на это снова. Я никогда не перестану искать тебя, Грейс. Ты мое начало и мой конец. Моя вторая половина. И так было всегда. Это моя битва, – негромко повторил он. – Выходи за меня.

Она покачала головой. Ее захлестывала грусть, подступали слезы, горячие, неудержимые.

– История, которую ты мне рассказал. Кирена и Аполлон. Он хотел, чтобы она ушла с ним, жить с богами. А она желала править королевством. И чем все закончилось?

Он заколебался.

– Расскажи, – попросила она, уже зная ответ.

– Он сделал ее королевой Ливии. Земля была плодородной, страна красивой, процветающей, и правила ею королева-воительница.

Еще одна слеза…

– А он – правил ли он вместе с Киреной?

Эван не смотрел на нее.

– Грейс.

– Нет. Так что Аполлон?

Наконец он обратил к возлюбленной взгляд своих прекрасных янтарных глаз, и она увидела в нем печаль.

– Он ее оставил.

Грейс кивнула.

– Потому что она не хотела идиллии, не хотела быть замужем за богом, играя во власть. Она хотела свое королевство. Свою любовь. Свою жизнь. На равных. Или вообще ничего.

– Но стоило ли оно того? – спросил Эван. – Жизнь в одиночестве, хотя в этом не было необходимости?

– Не знаю, – ответила она. – Но альтернатива ее не устраивала.

Он кивнул.

– А я? Разве ты не хочешь меня?

От этого вопроса горло ее мучительно сжалось, правда застряла в нем болезненным комком.

– Я хочу тебя всем своим существом, – призналась она.

Он протянул к ней руку, провел пальцами по щеке, по волосам, и ей захотелось прижаться к нему. Она шагнула ближе и в этот момент поняла, что так оно всегда и будет. Она всегда будет тянуться к нему. Хотеть его.

Поцелуй его показался ей тяжелым и опьяняющим, исполненным мучительного желания и той любви, которая оставалась нетронутой все те годы, что они жили в разлуке, и случись это на час раньше – на день раньше! – Грейс бы наслаждалась этой лаской, приняла бы ее как дар. Надежду.

Но в этот миг перед ними не было будущего.

Это был конец.

Слезы потекли по щекам, когда Эван прервал поцелуй и поднял голову, открыв свои прекрасные янтарные глаза и заглядывая ей прямо в душу.

– Значит, мой отец побеждает.

От этих слов у нее едва не остановилось дыхание, ее охватил страх. Страх, и любовь, и острое желание, отрицать которое Грейс не могла. Внезапно она поняла, что боится.

Боится потерять его.

Достаточно ли этого?

– Я хочу тебя, – сказал он, и Грейс с ужасом услышала, как смиренно это прозвучало. – Я хочу тебя и люблю тебя, и это не первая любовь, а последняя. И если ты этого не видишь, если тебе не хватает храбрости принять ее, наслаждаться ею, позволить мне встать рядом с тобой, значит, этого недостаточно. – Он покачал головой. – Сколько еще экзаменов я должен выдержать прежде, чем ты мне поверишь? Прежде, чем поверишь себе? Чем поверишь мне?

– Я бы хотела, – ответила Грейс. И это было правдой. Она ничего не хотела так, как этого мужчину.

Молчание тянулось целую вечность, и Грейс видела, как на его лице отражается буйство чувств. Отчаяние. Грусть. Разочарование. И наконец, покорность.

– Желания недостаточно, – произнес он. – Ни для кого из нас.

Сказанное повисло между ними, как мощный удар. Тот, который он не придержал.

А затем Эван ушел, оставив ее, и она, не спрашивая, знала: он уже никогда не вернется.

И Грейс Кондри, королева Ковент-Гардена, стояла посреди своих разрушенных владений и впервые за два десятилетия позволяла слезам обильно течь по лицу.

Следующим утром, едва солнце окрасило лондонские улицы тусклым светом холодного осеннего дня, братья нашли ее на крыше.

– Между прочим, у нас есть в общей сложности – сколько? пять домов? – произнес Девон, встав рядом с трубой, на которой она сидела, положив руку на колено и глядя поверх крыш в сторону Мейфэра. Он поднял воротник пальто и скрестил на груди руки. – Могли бы найти для встречи местечко и потеплее.

Грейс даже не взглянула на него.

– Мы всегда предпочитали крыши. Как ты говорил? «Мы никогда не сможем оказаться дальше от грязи, чем тут, наверху».

– М-м-м, – протянул в ответ Девон, покачиваясь на пятках. – Но теперь Уиту принадлежит вся южная сторона Беркли-сквер, так что взгляни-ка на нас сейчас.

Никто не засмеялся.

Вместо этого Уит обогнул трубу, оказавшись в поле зрения Грейс, прислонился к невысокой стене, ограждавшей крышу, скрестил лодыжки, глубоко засунул руки в карманы и ссутулился от ветра.

– Клуб превратился в чертово месиво.

Да уж. Разбитое стекло, искромсанные на лоскутки шторы, разломанная мебель, ни единого целого окна. Кто-то опрокинул канделябр, и в ковре прогорела дыра.

Грейс кивнула.

– И это только интерьер! Хорошо, если мы когда-нибудь снова увидим хоть одного члена клуба.

– Да ну, – бросил Девон. – Они обязательно вернутся. Ты же обещала им цирк, и разве не сдержала слово?

– Клуб разрушен, – отозвалась Грейс. – Я отправила персонал по домам.

Она не хотела смотреть братьям в лицо.

– Ну, с дюжину человек уже внутри, им не терпится взяться за уборку, так что я бы сказал, твоя главная проблема – мятеж, – проговорил Девон. – Зева и Вероник выкрикивают приказы, как настоящие лейтенанты. Может, тебе стоит заказать им униформу, после того как обновишь обои?