Я наклонилась ближе к нему; он смотрел мне прямо в глаза.

– Посмотри вниз, – приказала я.

Он послушался. Раньше мне никогда не приходилось задумываться, как я крашу кому-то глаза. Теперь я отчетливо понимала: краем ладони мне приходилось опираться на его щеку, а свободной рукой – придерживать его за подбородок, не давая дергаться.

– Я скоро вернусь, – сказала Мика. – Проверю, не нужна ли папе помощь.

Я ошарашенно вытаращилась ей вслед, но она только одарила меня невинной улыбкой и закрыла за собой дверь. Дышать стало тяжеловато, но я заставила себя успокоиться и продолжила подводить его правый глаз.

– От тебя пахнет шоколадом, – сообщил он.

– Да, я съела… – Я недоговорила.

– Что? – спросил он.

Мои щеки зарделись: я поняла, что не смогу нормально произнести слово «поцелуй», не выдав себя с потрохами.

– Шоколадку, – закончила я. – Посмотри наверх.

Он задрал голову.

– Нет, только глазами.

– Ох. – Он поправился, и я подвела нижнее веко его правого глаза. Потом убрала руку и отклонилась назад, чтобы посмотреть на свою работу со стороны.

– Ну как? – спросил он.

Тот симпатичный мальчик, который сидит сейчас перед тобой, скоро уедет. Ты ничего не сможешь изменить, напомнила я себе.

– Эм… да, очень голубенько. Дай сделаю с другой стороны.

Он опустил взгляд без лишних слов; теперь мне пришлось прислонить ладонь к его носу.

– Прости, – сказала я.

– Красота требует жертв. – Рукой он случайно коснулся моего колена, и я чуть не провела линию через весь его лоб, но все-таки удержала карандаш в руках.

– Теперь наверх. – Он поднял взгляд, и я закончила. – Вот и все. – По-прежнему держа его за подбородок, я повертела его лицо в разные стороны, чтобы убедиться, что получилось ровно. – Просто красавчик. – Понятия не имею, почему я это сказала – слова просто слетели с языка. Я притворилась, что в этом нет ничего странного. Скорее всего, так и было. Мика бы вполне могла сказать такое другу. Он ни о чем и не подумает, если я не начну вести себя странно. Что я и делала. Я убрала руку и отпрянула от него. – Посмотри-ка. – Я показала на зеркало.

Он повернулся, чтобы изучить свое отражение.

– На сколько спорим, что никто не заметит, что у меня подведены глаза?

– Вы, сэр, уже передо мной в долгах, как в шелках, но я принимаю спор. – Я протянула ему руку.

– Ты и твои рукопожатия. – Он взял мою ладонь и крепко сжал, глядя мне в глаза. Подводка действительно ему шла – глаза у него были невероятные. Он несколько раз потряс мою руку, потом подскочил на ноги и подтянул меня за собой.

– Как дела с Микой? – спросил он, все еще держа меня за руку.

– Лучше. А у тебя? Как дела с отцом?

– Тоже лучше. Он действительно извинился, можешь себе представить. Сказал, что это все стресс. – Он наконец отпустил мою руку.

– Значит, ты был прав на этот счет.

Он пожал плечами.

– Это плохое оправдание, но, может, ему нужно было сорваться на маленького ребенка, чтобы понять, насколько у него запущенный случай. Он, кажется, пытается стать лучше.

– Хорошо.

Мы стояли рядом и смотрели друг на друга. В моем животе порхал, кажется, целый рой бабочек, которые отчаянно хотели спастись бегством. Мне хотелось последовать их примеру.

Что я и сделала.

– Пойдем поможем на кухне, – предложила я.

Я развернулась на каблуках и покинула комнату слишком быстро, чтобы это не показалось подозрительным.

Глава 35

На кухне вовсю кипела работа, и я с радостью ухватилась за возможность отвлечься. Мистер Уильямс помешивал на плите какую-то мясную подливку, и я подскочила к нему.

– У меня отлично получается мешать, – заявила я.

Он поручил мне эту задачу и сам начал нарезать масло, чтобы добавить его в картофельное пюре. Мика доставала тарелки из буфета, чтобы отнести их в столовую. Джетт стоял посреди всего этого действа, и вид у него был потерянный – таким я на кухне его еще ни разу не видела.

– Джетт, – сказал мистер Уильямс, видимо, уже не в первый раз, – сегодня вы мой гость. Можете присоединиться к остальным в гостиной.

Джетт, вероятно, не хотел находиться в одной комнате с моей мамой, хотя я не была уверена, чего он боялся больше: что она начнет на него орать или флиртовать с ним. Так что он не послушал, а вместо этого подошел к миске, стоявшей на стойке, и начал мешать салат, который и без того уже был хорошо перемешан.

– Все еще не понимаю, почему вы не работаете сегодня, – сказал он мистеру Уильямсу. – Люди платят втридорога за еду на День благодарения.

– Это семейный праздник, Джетт, вот почему, – ответил мистер Уильямс. – Иногда деньги – не главное.

Джетт хмыкнул.

– Я и в Рождество не буду работать.

– Многое теряете, – отозвался Джетт.

– Я предпочитаю думать, что наоборот, многое приобретаю, – возразил мистер Уильямс. – Вы можете и на Рождество к нам присоединиться, если захотите.

– Раз вы не будете работать, думаю, на Рождество мы вернемся домой, – ответил Джетт.

– В Манхэттен? – спросила я.

– Да, – ответил он.

– Софи хочет поступить в колледж в Манхэттене, – сказал мистер Уильямс.

– Может быть, – ответила я. В последнее время я многое осознала. Например, что, как бы мне ни хотелось, едва появившись в городе, по волшебству превратиться в утонченную и возвышенную персону у меня не получится. То, кем я являлась и кем могла стать, не зависело от того, где я жила. – Я подам заявки в несколько мест.

Мика, направлявшаяся к двери с четырьмя бокалами, резко повернулась ко мне.

– Что? – спросила она. – Никакого Нью-Йорка? С каких это пор?

– С таких… я не знаю, с каких. Когда-нибудь. Я все еще хочу когда-нибудь там оказаться. – Наверное, мне стоило быть немного увереннее, чтобы не растерять последних кусочков себя, которые я еле находила во всем этом хаосе.

Впервые за все время нашего знакомства Джетт, кажется, посмотрел на меня с интересом.

Мика толкнула дверь и унесла бокалы. Я перестала мешать.

– Мне кажется, подливка готова, – сообщила я.

– Хорошо, хорошо, – сказал мистер Уильямс. – Налей ее вон в тот соусник, и давайте начнем накрывать на стол.

Я понесла соусник с подливкой в столовую. Там, в центре длинного стола, стоял в вазе букет, который я сама вчера собрала.

В основном он состоял из лилий-калла, обернутых несколькими пальмовыми листьями. Записка, которую для меня оставила Кэролайн, принимавшая заказ по телефону, гласила: букет из оранжевых лилий-калла, как вы и просили. Заберут вечером в среду.

Вчера я ушла с работы в четыре, поэтому понятия не имела, кто заберет букет. Это миссис Уильямс его заказала? Я огляделась, но в столовой больше никого не было. Из гостиной доносился смех.

– Я отдал один из своих долгов, – раздался за моей спиной голос. – Букет, купленный мной и составленный тобой. Оранжевые лилии-калла.

Я обернулась к Эндрю, слегка расплескав подливку. Было жарко. Я втянула воздух между зубами, поставила соусник на стол и вытерла руку салфеткой.

– Они красивые, – сказал он, когда я продолжила молчать.

– Мои любимые.

– Просто потому что красивые – или с ними связана какая-то история?

История у меня и правда была. Когда в школе были танцы для пап и дочек, мой папа принес мне одну-единственную лилию-калла. Мама вплела ее мне в хвост. Был чудесный вечер; мы тогда еще были довольно крепкой семьей. Мой папа бросил это все, и сейчас продолжал бросать. После его «Прости», я позвонила ему, и он подтвердил, что все это время врал мне. Он не накопил для меня и пенса. Сказал, что собирался начать и все еще надеялся догнать меня. Сказал, чтобы я дала ему еще немного времени.

– Я чувствую, что все-таки история, – сказал Эндрю.

Я поняла, что смотрю на букет во все глаза и, возможно, не с самым приятным выражением. Я собиралась ответить ему, но в столовую вдруг вошли остальные гости с блюдами в руках.

– Спасибо, – тихо сказала я ему.

– Кстати, с февраля я не украл ни одного цветка. Я преображен.

Я улыбнулась.

– Давайте есть! – огласил мистер Уильямс.

* * *

Моя тарелка опустела уже второй раз за вечер, зато живот был забит под завязку. Я застонала и отклонилась назад на стуле.

Мистер Уильямс приготовил индейку, макароны с сыром, зеленые бобы, испек мягкие булочки и многое другое, и я попробовала почти каждое блюдо.

– Ну вот, ты поторопилась, – сказал Эндрю, сидевший справа от меня. По левую руку сидел мой брат; он запихивал в рот картофельное пюре.

– Знаю, – сказала я. – Ошибка новичка.

Эндрю поднял миску с амброзией и подал мне.

– Ты даже этот салат не попробовала, – сказал он.

Я специально не притронулась к амброзии. Это бы напомнило мне об одном жарком дне у одного сарая, когда мне довелось поцеловаться с одним мальчиком, от которого пахло коктейльными вишнями. Мне не следовало сейчас думать о поцелуях с Эндрю. Я пыталась вбить себе в голову напоминание о его неизбежном отъезде, а не о том, как мне хочется, чтобы он остался.

– Нет, спасибо, – протянула я.

Мика, сидевшая справа от Эндрю, наклонилась вперед и посмотрела на меня. Она еще никак не прокомментировала мое заявление по поводу Нью-Йорка, и я думала, что она сделает это сейчас. Но она всего лишь сказала:

– Надеюсь, у тебя еще осталось место для десерта.

Я застонала, потирая живот.

– Эй, Мика, – протянула я, – у вас еще остался тот аппарат с караоке. – Я уже пару лет его не видела.

– Да, – ответила она осторожно. – А что?

– Потому что моя мама просто зажгла бы в караоке.

– Ты думаешь, я никогда не пела караоке? – спросила мама, сидевшая напротив меня. Я пожала плечами.

– Я ни разу этого не видела.

– Ты права. У меня шикарно получается. Мы можем устроить соревнование.