Виктория Хислоп - Возвращение

Он стоял у изножья кровати, скрестив на груди руки.

– Послушай, я знаю, каково тебе.

Мерседес недоуменно моргнула.

– Знаешь? – тихо переспросила она.

– Да, – подтвердил он. – И я поговорю с родителями. Я видел, как ты танцевала, выступая с Хавьером. Это было редкое зрелище.

– В каком смысле?

– Это было… э-э-э… – безуспешно силился он.

Эмилио вдруг почувствовал неловкость перед сестрой.

– Это было что?

– Это было… само совершенство. Или что-то очень похожее. То, что есть между тобой и… Хавьером.

Мерседес не имела представления, как ей реагировать на неуклюжий комплимент брата. Она видела, как непросто тот ему дался.

Эмилио сдержал свое слово. Он побеседовал с отцом наедине, зная, что из двоих родителей Пабло менее рьяно, чем Конча, противился занятиям Мерседес танцами.

– Вы не можете просто взять и запретить что-то подобное, – объяснил он отцу. – Ничего не выйдет.

Заступничество Эмилио заставило Пабло пересмотреть свое отношение. Одно уже описание того, как Мерседес танцевала, наполнило отца гордостью. Прошло несколько дней, и Конча, пусть и скрепя сердце, согласилась встретиться с Хавьером.

За те несколько недель, пока продолжались переговоры, одержимость Мерседес танцами лишь усилилась. Ничем другим в жизни она заниматься не хотела.

Произошел обмен письмами, и в один прекрасный день Хавьер приехал в «Эль Баррил». Они с Пабло проговорили целый час.

Сеньор Рамирес все-таки переступил через себя и проникся к этому молодому человеку. Он, несомненно, имел серьезный вес среди исполнителей фламенко, и отношение Пабло к сложившейся ситуации стало меняться. Хавьер Монтеро играл не только в Гранаде и Малаге, но и в Кордове, Севилье и Мадриде. Он даже получил приглашение выступить в Бильбао, где жил его прославленный дядя-гитарист.

Наконец появилась Конча, и знакомство состоялось. Она не была расположена к Хавьеру, но молодой человек просто не мог не вызвать ее симпатии. Он буквально излучал искренность. Потом, когда Конча услышала его игру, она поняла, что как раз эта особенность и придает его исполнению такую проникновенность.

На время визита Хавьера Мерседес запретили покидать свою комнату. Материнский гнев остудить не так просто.

Хавьер не тушевался. Он ясно дал понять, что хотел бы и дальше выступать с Мерседес в Гранаде, но мечтал о куда большем – о том, чтобы ездить с ней в другие города. В последнем он родителям Мерседес не признался, однако чувствовал, что вся его жизнь повисла теперь на волоске. В представлении Хавьера они держали в руках его будущее – от них зависело, продолжит ли Мерседес для него танцевать, а он для нее играть.

Спустя час или около того их встреча подошла к концу. От имени себя и жены Пабло согласился рассмотреть просьбу Монтеро.

Конча сильно переживала. Отпустить Мерседес выступать с Эмилио можно было без опасений, ну а с Хавьером – совсем другое дело.

– Откуда нам знать, чем это все кончится? – спрашивала она Пабло. – Ей всего шестнадцать, он почти на пять лет ее старше!

Познакомившись с Хавьером лично, Пабло переменил свое мнение.

– Ну-ка напомни, какая у нас с тобой разница в возрасте, – криво усмехнулся он.

Конча промолчала. Муж был старше ее лет на десять.

– О чем весь этот разговор? – спросил ее Пабло. – Мы с тобой только танцы обсуждаем? Или ты думаешь, что ими все не ограничивается?

Конча вспомнила запавшие глаза дочери и нетронутые тарелки. Как она ни старалась, – не могла объяснить происходящее запретом на танцы. Она не была бездушной, сама когда-то познала, какой может быть пылкая, всепоглощающая любовь, пусть даже страсть с годами и поутихла.

– Что тебя больше беспокоит? – уточнил Пабло. – Любовь нашей дочери к танцам или то, что она могла втрескаться в этого парня?

– Ну, у нее такое не спросишь, – без выражения ответила Конча.

– Да и вообще, может, одно другому только способствует, – размышлял Пабло.

– Ты же знаешь, мне хотелось, чтобы перед ней открылись новые горизонты, – убивалась Конча, – но не так же.

– А что, у нас есть какой-то выбор? Не разрешим ей выступать с Хавьером, чем, думаешь, она займется? Засядет у себя в комнате и будет заниматься, как прилежная ученица?

Вошел Антонио.

– А ты что думаешь? – спросила его Конча.

– Мама, ты точно хочешь знать мое мнение?

Конча кивнула. Он помедлил, не желая принимать чью-либо сторону в споре между родителями, но здесь явно требовался третий, решающий голос.

– Я думаю вот что: зрителей так трогают ее танцы еще и потому, что они видят в ней эту ее необыкновенную решимость, – сказал он. – Ту самую решимость, которая никогда не допустит, чтобы хоть что-нибудь стояло между ней и фламенко. Попытаетесь ее остановить – заведомо окажетесь в проигрыше.

Мать помолчала недолго, размышляя над словами Антонио.

– Ладно, если ты, Пабло, будешь за ней приглядывать, придется, наверное, мне с этим смириться.

Немного погодя в бар к родителям спустилась Мерседес. Девушка была бледна, она понимала, что в тот день решалось ее будущее.

– Сегодня мы встречались с Хавьером, – сообщил Пабло то, что она и так уже знала. – И он нам понравился.

– Так я могу и дальше с ним танцевать? – нетерпеливо уточнила она.

Это единственное, что ее интересовало.

Мерседес была вне себя от радости, когда услышала решение родителей.

Неделю спустя она уже собирала сумку, в которую никак не желала умещаться ее накрахмаленная обновка – еще одно платье для фламенко. Деньги на него дал Антонио.

– Решил, тебе не помешает иметь запасное, – сказал он, целуя ее в лоб.

Мерседес с отцом добирались в Малагу на автобусе. Уехали на три дня. Она еще никогда не путешествовала так далеко, не проводила столько времени наедине с отцом и не танцевала где-то, кроме родного города. Даже если бы она не направлялась на встречу к Хавьеру, эта поездка в суматошную и гостеприимную Малагу все равно стала бы для нее приключением. Они сняли комнатку неподалеку от дома Хавьера. На следующее утро он зашел за ними, чтобы проводить на репетицию, которая должна была состояться в задней комнате кафе, где им предстояло выступать тем вечером.

Пабло поразился, насколько иначе теперь танцевала его дочь. Он сидел как завороженный, пока они повторяли свой репертуар: танго, фанданго, алегриас и солеарес. Перед ним была другая Мерседес, не та, которую он видел танцующей на празднике всего несколькими месяцами ранее. Маленькая девочка превратилась в молодую женщину.

Пара выступала на устроенной в кафе сцене, публика была настроена благожелательно. Хавьера они знали, как знали и его отца Рауля, который выступил в начале вечера.

Мерседес нервничала больше, чем когда-либо в Гранаде.

Все было непривычно, и она пребывала в уверенности, что не понравится зрителям, тем не менее представление прошло хорошо, ни в чем не уступив репетиции: не остались незамеченными ни ее запал, ни пластичность движений, ни изящество жестов, ни та палитра чувств – любовь, страх и гнев, – которые она выражала, танцуя.

С лиц обоих артистов не сходили улыбки, что совсем не сочеталось с общим настроем музыки и танцев. Они ничего не могли с собой поделать. Мерседес переполняло ощущение необыкновенной радости, и она, увидев гордость на отцовском лице, не побоялась выказать его перед зрителями.

В конце вечера их пригласили сфотографироваться, вместе и по отдельности. На следующее утро, когда Хавьер пришел за Мерседес, он принес с собой пачку снимков.

– Сможешь показать их маме. Ты на них просто красавица!

– А где все твои? – возмутилась она. – Хочу снимок с тобой!

– Уверен, твоей маме он ни к чему, – поддразнил он.

– А я и не для мамы прошу.

– Давай обменяемся. Я тоже хочу иметь твою фотографию.

На каждом фото они широко, во весь рот, улыбались.

Их второе выступление состоялось в кинотеатре Малаги. Места здесь было куда больше, да и сцена повыше. Пока Мерседес ожидала своего выхода за плотными красными кулисами, почувствовала, что не в силах совладать с нервами.

Хавьер нежно взял ее руку и поднес к губам:

– Ты справишься, милая, справишься. Не переживай. Они тебя полюбят.

Его трогательная забота придала ей смелости. Пробыв на сцене минуту-другую, она услышала негромкое «Оле!» и поняла, что смогла завладеть вниманием зрителей. Эмоции в ее танце были неподдельными. Стоило ей вспомнить, как она мучилась в разлуке с Хавьером, и необходимая для танца страсть так и хлынула из нее потоком.

Это было еще одно великолепное выступление. Местная газета окрестила его «триумфальным» и разместила фотографии артистов на своей первой странице.

Пабло убедили, что нужно будет сопровождать дочь и на последующие выступления. Успех и известность Мерседес росли, как и ее привязанность к гитаристу. Их любовь была взаимна, любовь равных, какими они казались в свете прожектора, выступая на одной сцене на двоих. Когда они расставались, оба подсчитывали оставшиеся дни до следующей встречи.

Эмилио пытался скрыть ощущение собственной ненужности. Не имея теперь сестринской поддержки, он проводил гораздо меньше времени дома за игрой на гитаре. Когда он не работал, в «Эль Баррил» болтаться не хотел, особенно если рядом находился Игнасио.

Его любимым местом стало кафе «Аламеда»[52] на Пласа-Кампильо, куда часто заглядывали художники, писатели и музыканты. Так и не набравшись смелости подсесть к его столу, Эмилио со своим другом Алехандро сидели совсем близко от возглавляемой Лоркой компании, тесного круга единомышленников, известного как «Эль Ринконсильо»[53], просто потому, что обычно занимали «угол» комнаты.

Лорка часто бывал в Гранаде. Он старался проводить как можно больше времени со своей семьей в городском предместье, а его приезд считался настолько значимым событием, что о нем упоминалось в местных газетах. Влекомый сюда флером страдания и таинственности, присущих андалусской культуре, Лорка воспринимал фламенко как воплощение самой сути этого края. Среди его друзей были танцоры фламенко и гитаристы-аккомпаниаторы из хитанос, которые научили его перебирать струны на цыганский манер. Тут Лорка чувствовал себя как дома, а здешний уклад жизни служил ему источником творческого вдохновения.