— Одно я помню очень живо: казалось, что все улыбаются. Люди выглядели такими счастливыми!

— Почему это так вам запомнилось?

— Наверное, люди думали, что закончились все невзгоды и тяготы жизни. Будучи детьми, мы просто приняли мир таким, каким он был, но наши родители пережили нелегкие времена.

Мигель взглянул на часы и с удивлением заметил, что уже очень поздно.

— Прошу прощения, — извинился он, — я совершенно забыл о времени. Мне давно пора закрываться.

Соня почувствовала, как внутри зреет паника. Может, она упустила подходящий момент, чтобы поподробнее расспросить его о снимках на стене? Может, ей больше не представится возможность разрешить свои гнетущие сомнения относительно фотографии, спрятанной у нее в сумочке? Она ответила первое, что пришло в голову, готовая на все, чтобы еще ненадолго задержать внимание старика.

— Но вы так и не объяснили, что произошло, — быстро произнесла она. — Почему вы стали управлять кафе?

— Самый короткий ответ на этот вопрос — гражданская война. — Он поднес бокал к губам, но, прежде чем сделать очередной глоток, снова поставил на стол, и его взгляд встретился с горящим нетерпением взглядом Сони. — Но если хотите, я расскажу вам версию подлиннее.

Соня радостно улыбнулась.

— Правда? А у вас есть время?

— Найдется, — кивнул он.

— Спасибо. Я с удовольствием послушаю подробности. И расскажите мне еще о семье Рамирес, — попросила она.

— Как пожелаете. Многих не интересует прошлое. Но я расскажу, что знаю. У меня отменная память.

— Расскажите мне о танцовщице и матадоре, — добавила она, стараясь не выдать своего восторга.

— Я могу даже провести вас с экскурсией по городу, если захотите. По средам в это время года я иногда закрываю бар. В моем возрасте еще один выходной не повредит, — хихикнул он.

— Очень любезно с вашей стороны, — ответила Соня, немного поколебавшись. — А вы уверены?

— Разумеется. Я бы не стал предлагать. Может встретимся mañana[35]? Завтра в десять. Возле кафе.

Заманчивое предложение — тебе покажет город человек, который отлично его знает! Она понимала, что Мэгги совершенно неинтересны ни история Гранады, ни ее культура, даже несмотря на ее энциклопедические познания местных тапас-баров.

Соня попрощалась с Мигелем и отправилась к Мэгги. Ей нужно было хорошо выспаться.


На следующее утро ровно в десять Соня стояла у кафе, ожидая Мигеля. Было странно видеть его в непривычной одежде, без фартука. Сегодня на нем были модный оливковый пиджак и начищенные до блеска кожаные туфли. Она посмотрела на него со стороны и впервые поняла, что когда-то он был невероятно красив.

— Buenos días, — приветствовал он ее, расцеловав в обе щеки. — Давайте сперва выпьем кофе, а потом отправимся на экскурсию. У меня есть тут любимое местечко.

В нескольких минутах ходьбы оказалась маленькая площадь, на которой возвышалась статуя.

— Марианна Пинеда, — объяснил Мигель. — Если интересно, я расскажу вам о ней позже. Героиня-феминистка.

Соня кивнула.

Кафе, куда привел ее Мигель, было намного больше «Бочки», и здесь было более многолюдно, но его тепло приветствовал сам хозяин, поддразнив, что тот пришел с «señora guapa»[36]. Большая часть столиков была занята элегантными пожилыми мужчинами, которые вели непринужденные беседы, в то время как возле бара стояли несколько бизнесменов. Все они внимательно читали номера «Эль Паис». В пепельницах тлели крепкие сигареты. Официанты в баре работали быстро и на совесть, готовя tostadas[37] с оливковым маслом, помидорами или джемом, или шумно затачивали ножи. Под стеклянным колпаком блестели свежие churros[38].

Когда Мигель с Соней вошли в кафе, две нарядно одетые женщины лет пятидесяти с небольшим, с каштановыми волосами, уложенными в пышные прически, как раз вставали из-за стола, и они быстро заняли освободившиеся места. В кафе было много народу, поэтому можно было сказать, что им повезло. Официант, убирая со стола два бокала с остатками коньяка и следами красной губной помады, принял заказ Мигеля. Уже через минуту их заказ был готов. Скорость и оперативность, с которой работал официант, напоминала танец.

— С чего бы мне начать? — задал Мигель риторический вопрос.

Выжидая, Соня подалась вперед. Она понимала, что Мигелю не нужен ответ.

— Расскажу-ка я вам немного о времени перед самой гражданской войной, — начал он. — Я уже упоминал, что между свержением диктатуры в 1931 году и началом гражданской войны прошло пять лет. Этот период известен как Вторая республика. Он принес относительное благополучие в семью Рамирес. Да, думаю, с него я и начну.

Часть вторая

Глава двенадцатая

Гранада, 1931 год


На площадях Гранады играли величественные фонтаны, в центре города преобладали элегантные постройки девятнадцатого века. Их высокие окна и изящные кованые балконы контрастировали с обветшалыми беспорядочными строениями старого арабского квартала, где домики с красными крышами из треугольных и трапециевидных черепиц ютились на ограниченном пространстве у подножия холма. И над всем возвышалась Альгамбра, ее величественные башни нависали над городом с вершины холма.

Многие дороги были ухабистыми и каменистыми, а весной дождь превращал их в потоки грязи. Чтобы перевозить по городу товары, использовали вьючных животных, поэтому на улицах пасли домашний скот. Даже зимой в воздухе всегда пахло навозом, а жарким летним днем во всем городе стояло зловоние. Когда начинали таять снега на горных вершинах над Гранадой, река Хениль иногда выходила из берегов, но к августу ее русло почти пересыхало. Мосты через реку круглый год являлись местом встреч для друзей и влюбленных.

Семья Рамирес жила над «Бочкой». Вот уже три поколения семьи владели этим кафе, и жена Пабло Рамиреса родила ему детей в той же комнате, где родился и он сам. Пабло женился на Конче, когда ей было всего восемнадцать, через год у них появился первенец — Антонио. Когда Конче исполнилось двадцать шесть, у них уже было четверо детей, и некогда цветущая девушка превратилась из-за тяжелой работы и тревог в худенькую женщину. Ее красивое лицо оставалось округлым, но она выглядела старше своих лет. Пабло, маленький и черноволосый, типичный уроженец Гранады, был на несколько лет старше жены.

Несмотря на редкие минуты отдыха, они чувствовали себя уверенно, довольствуясь скромным достатком, унаследованным от родителей. В бар постоянно заходили люди, как и в квартиру наверху, и, хотя Конча с Пабло часто были заняты, семье все же удавалось собраться вместе за обедом в три часа. На этом ритуале настаивали оба родителя, и все дети обязательно присутствовали. Когда они были маленькими, то, бывало, отец шлепал их за опоздание. Единственное, что объединяло всех детей, — это любовь и уважение к родителям.

«Бочка» являлась местом встреч представителей различных культур в Гранаде. Живя на границе с Альбайсином, дети чувствовали себя как рыбы в воде и в арабском квартале, где воздух звенел от ударов молота о наковальню, и в Сакро-Монте, где в пещерах, вырытых прямо в холмах, жили цыгане. Поэтому заунывная цыганская песня была такой же неотъемлемой частью повседневной жизни, как и низкий звон колоколов собора, и призывы продавцов в палатках на цветочном рынке. Из комнат на верхнем этаже дети видели зеленые луга за городом, а над ними — горный массив Сьерра-Невада.

Как и все местные ребятишки, Антонио, Игнасио, Эмилио и Мерседес Рамирес выросли на улице, воспитывались на площадях. В основном они держались неподалеку от Плаза Нуэва, где располагалось родительское кафе, а когда были совсем маленькими, играли в мяч и плескались в Дарро ниже Альбайсина. В Альбайсине жило много их друзей, и, хотя это был один из самых бедных кварталов, нищета не мешала ему оставаться одним из самых веселых и живописных.

Братья, сестры, родители и одноклассники — вот и весь их мир. Они дружили целыми семьями, поэтому, если Конча Рамирес хотела узнать, где ее дети, ответ получить было нетрудно.

«А, — отвечали ей, — Эмилио играет с Алехандро Мартинесом — его брат только что мне об этом сказал». Или «Мама Пакиты просила меня передать, что Мерседес идет с ними сегодня вечером на праздник».

В этом смысле город казался очень маленькой деревней. Дети были вольны гулять там, где захочется, и скорее тебя мог задавить раздраженный мул, несущий дрова из села, чем сбить одна из немногих проезжающих по городу машин. Днем Пабло с Кончей даже не задумывались о том, где бродят их дети. Гранада была безопасным городом, в котором невозможно потеряться, а влияние внешнего мира было вполне предсказуемо. Они не видели почти ничего, кроме родного города. Однажды, давным-давно, они ездили на море, но больше этого не повторялось. Правда, они постоянно навещали горную деревушку к северу от Гранады, где жила сестра Кончи Розита.

В 1931 году была провозглашена Вторая республика. Антонио исполнилось двадцать, Игнасио — восемнадцать, Эмилио — пятнадцать, а Мерседес — двенадцать. Пабло и Конча Рамирес любили всех детей одинаково и от всей души.

Старший, Антонио, был крупнее отца и, как и все в семье, черноволосый. За стеклами очков сияли его честные карие глаза. Он был серьезным ребенком и, когда вырос, совсем не изменился. Он очень любил слушать разговоры взрослых и во время игр в кафе смог услышать многое. Пабло с Кончей частенько ворчали на него, чтобы он шел играть со сверстниками, но Антонио еще в раннем детстве утратил интерес к детским забавам. Тем не менее у него было два лучших друга, обоих он знал с младенчества.

Один из них — Франсиско Перес, чья семья жила на углу улицы Кале Эльвира и Плаза Нуэва. В их замкнутом мирке семьи Перес и Рамирес были ближе родных. Луис и Мария Перес с двумя сыновьями, Хулио и Франсиско, жили над своей слесарной мастерской, которая уже много лет принадлежала их роду. Если Луиса не было за конторкой, значит, его можно было найти в «Бочке», и за все время дружбы с Пабло, то есть более сорока лет, они так и не смогли наговориться.