В конце вечера фотограф захотел сделать несколько снимков, всех вместе и каждого по отдельности. На следующее утро, когда Хавьер пришел за Мерседес, он принес с собой пачку фотографий.

— Можешь показать их маме, — сказал он. — Ты на них такая красивая!

— А где твоя? — запротестовала она. — Я хочу твою фотографию.

— Уверен, она не понравится твоей маме! — поддразнил он.

— Это не для мамы, — отрезала Мерседес.

— Я дам тебе фотографию, а взамен хочу получить твою.

На каждом снимке они широко улыбались.

Следующее выступление было намечено в кинотеатре Малаги. Тут было намного больше места, чем в кафе, и сцена повыше. Пока Мерседес ждала за плотными красными кулисами, ее охватила настоящая тревога.

Хавьер нежно коснулся ее руки и поднес ее к губам.

— Все пройдет отлично, милая, все пройдет отлично. Не переживай. Они тебя полюбят.

Его заботливое участие придало ей мужества. Не прошло и минуты выступления на сцене, как она услышала негромкое «оле» и поняла, что публика поглощена ее танцем. В нем не было и намека на наигранные эмоции. Она просто мысленно представила, как страдала от разлуки с Хавьером, и страсть, так необходимая в танце, поглотила ее.

Это было еще одно удивительное выступление. Местные газеты назвали его триумфальным, а фотографии Хавьера и Мерседес появились на первых страницах.

Пабло уговорили поехать с дочерью на будущие выступления, слава Мерседес все росла, равно как усиливалась и ее привязанность к гитаристу. Их чувства были взаимны, они делили любовь, как свет рампы на сцене. Когда они были не вместе, оба считали дни до следующей встречи.


Эмилио попытался скрыть свою неприязнь. Теперь он уже реже играл на гитаре дома, поскольку ему не хватало одобрения сестры. Если он не работал в баре, то старался не показываться в «Бочке», особенно когда дома был Игнасио.

Его любимым местечком стало кафе «Тополиная роща» на Плаза Кампильо, где частенько собирались художники, писатели и музыканты. Даже не решаясь приблизиться к их столикам, Эмилио и его приятель Алехандро сидели где-то на периферии кружка Лорки, литературного сообщества, известного как «El Rinconcillo»[56] и названного так потому, что они постоянно занимали столик в этом углу.

Лорка часто приезжал в Гранаду. Он старался проводить как можно больше времени со своей семьей в городских предместьях, а его приезд считался довольно важным событием, поскольку о нем писали местные газеты. Лорка, влекомый мукой и загадкой андалусской культуры, считал фламенко воплощением всего, что символизирует собой Андалусия. У него были друзья среди танцоров фламенко и приятели-gitanos — гитаристы, которые научили его цыганской манере игры на гитаре. Лорка считал Гранаду своим домом, а образ жизни здешних людей вдохновлял его на написание книг.

Восхищение Эмилио великим Лоркой граничило с благоговением. Он был счастлив находиться в его тени, а когда временами Лорка посылал Эмилио ослепительную улыбку, парень чувствовал, что его сердце вот-вот готово выскочить из груди. Ему нравилось все, что делал Лорка, начиная от поэзии и пьес и заканчивая музыкой и рисунками. Но больше всего он восхищался его открытостью в сексуальных пристрастиях.

«Может, когда-то и у меня хватит смелости», — подумал он про себя.

Игнасио пользовался привязанностью брата к кафе «Тополиная роща», чтобы дразнить его. Долгими зимними месяцами, когда Игнасио не нужно было выезжать на корриду в другие города, он целыми вечерами пил со своими приятелями-бандерильеро и возвращался домой пьяный и агрессивно настроенный. Поскольку подобным молодчикам зимой нечем было заняться, они вели праздный образ жизни. Как и несколько других матадоров, Игнасио ждал лишь своего следующего выхода на арену.

Эмилио морщился, когда слышал характерный хлопок двери через несколько часов после того, как «Бочку» закрывали. Если раздавалось еще и насвистывание, это было плохим знаком. Таким способом брат изображал беззаботность, прежде чем напакостить, а по его настроению сразу становилось понятно, что просто так он спать не ляжет.

— Как сегодня дела у El Maricón[57]? — спрашивал Игнасио, употребляя бранное слово по отношению к Лорке. Этот каверзный вопрос подразумевал, что и брат его тоже гомосексуалист. Игнасио знал, что Эмилио не станет отвечать.

Из-за этих насмешек над Эмилио Антонио еще больше ненавидел Игнасио.

— Почему ты просто не оставишь его в покое? — кричал Антонио. И злился он не только из-за брата. Ненависть Игнасио к гомосексуалистам была лишь частью общей нетерпимости, характерной для большинства правых, которые проявляли скудоумие и чисто «мужской» подход.


Страну продолжало лихорадить, и Антонио был рад, когда услышал разговоры о левосторонней коалиции. Страшные события в Астурии полтора года назад заставили левых задуматься над тем, что им просто необходимо политическое единство, если они хотят вернуть власть в свои руки. Они решили начать все сначала и поставить главным пунктом своей программы социальное равенство, чтобы достучаться до простого избирателя. В семье Рамирес несколько месяцев отношения были натянутыми, и не только из-за личных конфликтов между братьями, но из-за их политических разногласий.

Выборы состоялись в феврале 1936 года, по всей стране победу одержали социалисты. В Гранаде все было не настолько просто. Выборы выиграли правые, но, поскольку последовали обвинения в запугивании и нарушении закона, результаты были аннулированы. Между правыми силами и членами профсоюза произошли столкновения, противостояние между партиями усилилось. В Гранаде были разрушены церкви, издательства газет, сожжены театры. Глядя на реакцию Игнасио, каждый бы подумал, что это сам Эмилио поднес спичку.

Конча пыталась усмирить грозу, которая бушевала в ее собственном доме, но ситуация внутри семьи и в стране в целом только ухудшалась. Тем летом череда событий привела к вспышкам насилия по всей Испании. После того как в Мадриде четверо фашистов застрелили полицейского у дверей его дома, в отместку был убит лидер правой партии монархистов Кальво Сотело. Во время перестрелки между штурмовой бригадой и фашистами у столичного кладбища, где проходили похороны, с обеих сторон погибло четыре человека. Политическая атмосфера накалилась, а напряжение стало еще сильнее.

Мерседес была поглощена своим следующим выступлением и считала дни до встречи с Хавьером. Теперь, когда она закончила школу, они могли бы выступать намного чаще, принимая во внимание количество приглашений, которые они получили. Однако Пабло был готов покидать «Бочку» не больше чем на несколько дней в месяц. Мерседес перестала обращать внимание на все возрастающее противостояние между братьями и совершенно не видела, что происходит в стране. На июль было запланировано несколько выступлений в Кадисе. Она была полностью поглощена разучиванием новых шагов, проводя каждый день с Марией Родригес, пребывая в страстном ожидании встречи с Хавьером через неделю.

Оставаясь одна в своей комнате, Мерседес не сводила влюбленного взгляда с фотографии своего гитариста, стоявшей у прикроватной лампы. Крепкие скулы и копна прямых блестящих волос, одна тонкая прядь упала на глаза — каждый раз, когда она смотрела на фотографию, он казался ей еще красивее. Камера настолько точно уловила его взгляд, что энергия улыбающихся глаз проникала ей прямо в сердце.

Между тем остальные члены семьи Рамирес наблюдали приближающуюся грозу. Они слышали отдаленные раскаты, но никто и представить не мог ее масштабы.

Глава пятнадцатая

17 июля в Гранаде был обычный летний день. Стояла одуряющая жара. Ставни на окнах были опущены, защищая от жары, света и пыли. Воздух навевал апатию — люди не знали, чем себя занять.

Конча с Мерседес сидели под навесом на веранде кафе.

— На улице даже жарче, чем внутри, — сказала сеньора Рамирес. — И ветер горячий.

— Слишком жарко, чтобы что-то делать, — ответила Мерседес. — Пойду полежу.

Когда Мерседес встала, мать заметила, что ее платье просвечивается от пота. Конча тоже поднялась и собрала стаканы на поднос. Посетителей не было. Жизнь на площади замерла. Даже листья деревьев с неохотой шелестели на ветру — они настолько высохли от раскаленного воздуха, что некоторые даже начали опадать.

Сиеста в городе напоминала кому. Мерседес почти впала в забытье до шести часов вечера, когда впервые с двенадцати часов дня столбик температуры пополз вниз. Даже для жителей Гранады жара была невыносимой. В тревожном забытье Мерседес приснилось, как она с Хавьером танцует внизу, в баре, а проснувшись, она на секунду загрустила, поскольку он был в сотне километров от нее, в Малаге.

На следующий день посетители «Бочки» выдвигали разные версии слухов о том, что через пролив, из Северной Африки прибыли вооруженные формирования. Некоторые путались во времени, одна радиостанция передавала одно, другая — совершенно противоположное, но правда вскоре стала очевидной. Группа армейских генералов восстала против правительства и готовит государственный переворот.

Под предводительством генерала Франсиско Франко армия из Африки, состоящая из иностранных легионеров и вооруженных отрядов марокканских наемников, была переброшена через пролив из Марокко на территорию Испании. Как только они причалили, генералы в военных гарнизонах по всей Испании должны были поднять бунт и объявить о введении военного положения.

Гранада таяла от сорокаградусной жары; булыжники, которыми были вымощены улицы, так и жгли ноги через кожаные подошвы, а горы исчезли в зыбкой дымке. В то утро местная газета «Эль Идеаль» на первой странице напечатала сообщение, что не в состоянии описать ситуацию в стране, «поскольку военные нам не подчиняются».