- Ты ведь не забыла меня? – приближается Андрей, берет за подбородок, совсем как любит делать мой спасатель перед поцелуем.

В висках пульсирует боль, его прикосновение вызывает чувство омерзения. Подобные вещи к мужчине испытываешь тогда, когда...

Когда очень нравится кто-то другой.

Это неправда, что люди не меняются. Их перестраивает жизнь, обстоятельства и те, кто оказываются рядом. Мы растем, развиваемся, крепнем, как стволы деревьев в густом лесу. Вот и я изменилась, стала другой рядом с сильным и смелым, суровым начальником высокогорного поисково-спасательного подразделения. Желая ему соответствовать, я делаю шаг в сторону блестящего автомобиля. Никогда не сдаваться, бороться в любой ситуации.

Я пристегиваюсь, а он нет. Пижон во всем пижон. Каждый делает выбор сам. Поворачиваясь к нему, улыбаюсь, замечая, что машина набирает скорость.

- Прежде, чем нагло разбить чье-то сердце, Андрюша, - кладу руку на его бедро, усыпляя бдительность.

Он считает, что победил, в глазах блестит огонь превосходства, уверен, что я не устояла перед его неотразимостью и сломалась.

Кажется, не слышит меня, довольно сосредоточиваясь на том, что я делаю. Ласкаю пальцами, пробираясь все выше, но прежде чем совершить самый рискованный поступок в своей жизни, заканчиваю фразу:

- И вытереть ноги о чьи-то чувства, помни, что платить все равно придется.

Другой, свободной рукой, я хватаю руль, ногой давлю на его ногу, что стоит на педали газа. Машина резко съезжает в кювет, врезаясь в дерево.

- Сука, - орет Андрей, успевая вырулить, и машина врезается в дерево по касательной.

Я чувствую, что почти не пострадала, так как была пристегнута и сработала подушка безопасности, отделалась легкими ушибами. Андрея же изрядно поболтало по салону, но я этого не понимаю. Сквозь туман я слышу крики, но думаю, что это сон. Очнувшись, я вижу, что стою возле машины, моя одежда в крови, не совсем понятно в его или моей, вокруг толпа. Какие-то женщины держат меня за руки, успокаивая, а прямо передо мной стоит пожилой мужчина, показывая на Андрея, истекающего кровью, он истошно орет:

- Да оставьте его! Не видите? Мальчишка не жилец! Дайте ему умереть спокойно.

Люди кричат на него, прогоняя, а меня разбирает истеричный смех. Нас заталкивают в скорую, которую вызвал кто-то из прохожих.

Страшен не столько момент аварии, сколько та больница, куда нас с Егоро-Андреем привозят, и где ему зашивают голову. Его рвет, он жалуется на дикую головную боль, но ни каталки, ни кресла ему не предлагают. Удивительно, что он вообще может стоять, живучая сволочь, а я до сих пор не верю в то, что смогла совершить подобную диверсию. Он продолжает звать меня сукой, но вот что поражает, только когда мы остаемся один на один, а при посторонних людях замолкает.

Он рассказывает мне, как я ничтожна в постели, какое у меня неприятное холодное тело, сухие руки, а еще пробиваются под носом усы. Сообщает, что более бездарного минета ему ни одна баба не делала. И если сравнивать с Дианой, то я и вовсе полное чмо. И он ужасно жалеет, что ему пришлось оставить такую женщину, ради бестолковой деревенской девки. Хотя, я не очень понимаю, зачем он вообще оставлял Диану, если она ему так нравилась? Но это уже совсем другая история.

Я узнаю, как мне повезло, что меня подобрал дед с ребенком, я отлично вписалась в местное убожество. Все это смотрится смешно, учитывая, как он выглядит в своей замызганной кровью дизайнерской одежде и с висящими кусками кожи на лице. Можно сказать, его слова мне помогают убедиться в том, что я сделала все правильно. Но уходить я не собираюсь, дабы не привлечь к себе лишнего внимания. Мне нужно знать, что он скажет полиции. Несколько раз он пытается убить меня, но в итоге оказывается на грязном, затоптанном полу.

До ночи мы с ним бродим по этой ужасной, сальной, темной больнице полной грязных людей с какими-то отвратительными гноящимися травмами и опухшими лицами с кровоподтеками. Нас гоняют из одного кабинета в другой. Санитары орут, требуя, чтобы я убирала за Андреем, которого в тысячный раз рвет. Наконец-то нас допрашивает сержант ДПС, заставляя подписать показания. И Егор, который на самом деле Андрей, ожидаемо скрывает мое причастие к аварии. Я предполагала, что так и будет. Понимала, что эта сволочь испугается огласки, того, что кто-то начнет разбираться в том, почему и зачем я так сделала. Ему легче сказать, что он уснул за рулем и съехал с дороги, получив штраф за то, что был не пристёгнут.

Зашивают его без всякого обезболивания, не думала, что способна наслаждаться подобным процессом. А после его слов обо мне, получаю от этого просто физическое удовольствие. Мы находимся в участковой сельской больнице, и когда медсестра уходит за шматом ваты и какой-то вонючей жидкостью, Андрея снова пробирает:

- Сука, если у меня останется хоть один шрам я...

Похоже - это теперь мое второе имя. Он снова затыкается, когда медсестра возвращается, а меня в который раз разбирает смех. Затем она опять куда-то уходит. В этот момент я четко осознаю, что он не злодей в этой истории, он не стоит даже ногтя того мужчины, с которым я была в постели сегодня утром. Он мелкая шавка, жалкая разодетая дворняжка, способная лишь размахивать членом перед наивными дурами, вроде меня.

- Если ты еще хоть раз подойдешь к нашему дому или коснешься нашего ребенка, - это прозвучало так естественно, что я немного опешила от собственных слов, - то я покажу твоей жене вот эти снимки. Я расскажу ей, что была твоей любовницей, что до меня ты трахал Диану и больше всего на свете желаешь вернуть меня обратно. Я посмотрю, как тебе удастся сохранить семью. А я почему-то уверена, что жену ты бросать не собирался никогда.

Показываю ему сэлфи в постели, которые он так не хотел делать, сразу же удалял, не подозревая, что они автоматически пересылаются на мое облачное хранилище в интернете. Ведь я была так влюблена и хотела их сохранить.

Он кидается на меня, планируя задушить голыми руками, но его снова рвет, он чуть не падает, хватаясь за железную спинку казенной кровати. Голова кружится, а ноги не держат. Ему предлагают лечь прямо в коридоре, так как коек свободных нет. Андрею ставят диагноз - ушиб головного мозга, и обещают, что еще месяц его лицо будет выглядеть как кусок мяса.

Глава 32

Когда я вырываюсь из медицинского ада под названием сельская больница, я тут же понимаю, что до посёлка, где я теперь живу, пешком не дойти, надо ехать на транспорте. Автобусы уже не ходят, денег и телефона у меня с собой нет, лишь перемазанная кровью Андрея одежда и фингал на половину физиономии.

Приходится ловить попутку. К молодому и бесконечно подмигивающему парню на пежо я сесть не решаюсь. А вот кашляющий дед на таврии меня вполне устраивает. И пусть он говорит без умолку, но зато довозит до места и даже не расстраивается, когда я сообщаю, что денег у меня нет.

Я бегу, перепрыгивая через грядки, цепляясь одеждой за кусты смородины, надеясь только на то, что Стеша уже спокойно спит в своей кровати. Но когда я стучу, никто не отвечает, а ведь Глеб давно должен быть дома. Конечно его могли отправить на задание, но спать то он должен в любом случае. Глядя на темные окна и слишком чистый коврик на крыльце, я проталкиваю застрявшую в горле слюну. Мне все это не нравится. Есть такое мнение, что если с дорогим тебе человеком, что-то случается, то ты чувствуешь это даже на расстоянии в сотни километров. И вот я что-то ощущаю, не знаю что, но я не могу глубоко дышать, мерзну, несмотря на быстрый бег и толстую куртку.

Нехороший мороз пробегает по коже, пробирая меня окончательно, в доме Елены Петровны тоже никого нет. С тихого, осторожного стука я перехожу на беспорядочную долбежку двери, но все тщетно. Меня сковывает страхом, хуже того, что я испытывала при виде Андрея, неизвестность пугает похлеще самодовольного идиота. Куда они все делись?

Я бегу в КСП и, опустив ручку вниз, останавливаюсь на пороге. По ночам здесь тоже дежурят, но моему удивлению нет предела, когда на месте Глеба, я вижу Жанну.

Это совсем не то что мне нужно. Остается надеяться, что она уже забыла Глеба и подыскала себе кого-то еще, но что-то подсказывает, что она по-прежнему  мечтает прижечь меня утюгом.

- Здравствуйте, - я подумала, что если буду любезной - это поможет.

Жанна надменно улыбается, крутясь в его кресле, скрестив руки на груди, разглядывает меня с презрением.

- Я бы хотела узнать, отряд Глеба... Глеба Дмитриевича послали на какое-то ЧП?

- А по какому праву интересуетесь?

В каком-то смысле я ее понимаю, отказаться от такого мужчины сложно.

- В смысле? – осторожно спрашиваю, а она смотрит на мое лицо.

Ей явно нравится мой синяк.

- Вы сестра? Дочь или, - Жанна делает гигантскую театральную паузу, - жена одному из спасателей?

Иногда мне кажется, что Глеб с ней вообще не общался, как ему могла нравиться эта жестокая, неуравновешенная бабенка?

- Не ломайте комедию, Жанна, вы прекрасно знаете кто я. Не спорю, ситуация у нас некрасивая, жаль, что так получилось, но, когда вы были вместе, я к нему не прикасалась, как и он ко мне. Это был его выбор! И пора бы уже смириться.

- Не хрена тебе не жаль, - щелкает языком Жанна, укладывая ноги на стол.

Взяв длинную линейку, врач тычет ей в плакат за спиной.

- Информацию о спасателях выдавать только близким родственником. Близкие родственники: жена, - пауза, - мать, дочь и сестра, никаких малолеток для траха здесь не указано.

По её глазам понимаю, сердцем, душой чувствую, что что-то произошло. Паника сжимает меня в тиски, становится плевать на эту стервозную бабенку.

- С ним что-то случилось? – спрашиваю дрожащим от ужаса голосом.