Надежда Мельникова - Впечатляющий пик

- Что вы делаете? – больно хватает он меня за руку, реакция у него отменная, я вздрагиваю от ужаса, и в этот момент дверной замок щелкает, в скважине проворачивается ключ.

Глеб Дмитриевич проспал целую вечность. Мы столкнулись ночью, сонный и взлохмаченный он забрел в свой совместный санузел, забыв о том, что в его квартире есть кто-то посторонний. Хорошо, что хоть трусы не успел стянуть для малой нужды. Когда наши глаза встретились в зеркале над раковиной, я вздрогнула, испугалась и убежала. К счастью на мне были майка и шорты для сна, иначе бы вовсе сгорела от стыда.

Вечером предыдущего дня к нам присоединились его мама и маленькая дочка по имени Стеша. Замечательная милая девочка четырех лет, черноглазая и черноволосая, совсем как папа. Спросить, где их мама, я не решилась. Честно говоря, мне было неловко, потому что обе сразу решили, что между мной и суровым начальником поисково-спасательного подразделения любовная связь. Не могу даже представить такого. Во-первых, он для меня слишком взрослый, а во-вторых чересчур хладнокровный, бесчувственный и занудный. У него отлично натренированное тело, не сомневаюсь, что он профессионал своего дела, но как мужчина меня абсолютно не привлекает. Лечь в постель с человеком с хмурым выражением лица, у которой со лба не сходит глубокая морщина? Нет уж увольте.

- Глеб, - расплылась в нежной улыбке пожилая женщина, в отличие от сына она оказалась очень добродушной, - какая милая девушка, познакомь нас скорее.

Она обняла меня за плечи, разворачивая к кухне, без остановки разглядывая, накрутила на палец мои длинные светлые волосы.

- Какая прелесть, нежный, милый цветочек, то, о чем я мечтала.

Глеб Дмитриевич, лежавший в это время на диване, подобрал покрывало, продолжая хмуриться:

- Как тебя зовут?

- Это не то что вы подумали, я пострадавшая, - вздыхаю, - нет, просто подавала заявление о пострадавшем, а потом меня выгнали, и Глеб Дмитриевич разрешил переждать до самолета. Спасибо ему большое.

Спасатель побрел в свою спальню, тут же завалился на кровать, а мне стало немного обидно, что, фотографируя мой паспорт, он даже не удосужился прочесть и запомнить мое имя.

- Меня зовут Полина.

Когда Глеб Дмитриевич наконец выспался, он поел и отправился что-то делать во дворе дома. Кажется, он старался как можно меньше со мной пересекаться, а может быть у него и вправду было полно дел. Ближе к вечеру, когда мы с дочерью спасателя скатали кучу пластилиновых колбасок, вырезали зверюшек из старых журналов, наклеив их на картон, обсыпали пшенкой и раскрасили карандашами, Елена Петровна, мать Глеба Дмитриевича, позвала нас со Стешей лепить пельмени. Я так поняла, что нашей задачей было наделать их как можно больше, чтобы сыну было что есть на неделе. У маленькой Стеши получалось плохо, мы с ней все время смеялись, от того какие кривые и пузатые у нее получаются пельмешки. Очаровательная четырехлетняя девчонка оказалась хохотушкой, она, в отличие от многих детишек своего возраста, не плакала, когда что-то выходило не так, а звонко смеялась, бросая кривую недоделанную пельмешку и приступая к следующей. Мы пели с ней песенки, делая вид, что пельмешки живые и у них сложная жизнь, именно поэтому они настолько несуразные.

- Папа, папа, смаати какого слона из макааон мы слепили с Полиной, каасивый?

Она не выговаривала букву «р», но пока, по возрасту, для нее это было нормально, но с ребенком стоило заниматься. Что-то мне подсказывала, что никто этого не делает.

- Отличный, - улыбнулся папочка, а потом взглянул на меня, на лбу снова образовалась складка.

Я заплела Стеше много маленьких косичек. Девочке нравилось, она послушно сидела, пытаясь рассказать мне какой-то стишок, все время забывая слова. Но благодаря моей парикмахерской, Стеша стала еще милее и очаровательнее.

Затем хозяин дома куда-то засобирался, стал искать вещи, гладить рубашку. В отличие от Елены Петровны, которая сидела спиной к коридору, я сидела лицом к открытой двери ванной комнаты, и прекрасно видела, как щедро полил себя одеколоном начальник спасательной службы. Не надо быть семь пядей во лбу, чтобы понять, что Глеб Дмитриевич собирался на свидание.

Стало немного грустно, не потому что я каким-то боком была заинтересована в хозяине дома, а потому что моя собственная жизнь была разрушена. Я вспомнила Егора, к сердцу подступила тоска, нет, я не хотела его вернуть, мне было больно и одиноко.  Рядом с милой девчушкой и матерью спасателя, я немного отвлеклась, но печаль накатила с новой силой.

- Мне нужно уйти, -  посмотрел строго, как будто предупреждая, чтобы я ничего не натворила в его отсутствие: не украла вещи, не подожгла дом.

Запах мужского одеколона наполнил кухню, дышать им почему-то не хотелось. Дверь закрылась, и спасатель ушел. Елена Петровна все время улыбалась, и мне до смерти захотелось рассказать ей о том, что со мной случилось. Я даже всплакнула, а добродушная женщина меня пожалела. Наверное, мне это было необходимо. Чье-то искренне сострадание.

- Все мы были молодыми, не расстраивайся, мужчины часто бывают коварны. В следующий раз будь более внимательной.

- Бабушка, а что значит каваны? Каваные ..каваные, - засмеялась Стеша, а мы улыбнулись вместе с ней.

Елена Петровна задержала на мне взгляд.

- Кем ты работаешь?

Тесто легко скользило в руках, фарш скатывался в комочки, и мы наполняли третий поднос для морозильника.

- Я работаю в детском развивающим центре, с маленькими детками: малышарики, почемучка и чевостик. Мне нравится моя работа.

- Это хорошее дело, здесь даже садика нет, малыши до школы сидят по домам. Вот бабушки присматривают или сами мамы не могут выйти на работу. Деткам нужно играть вместе.

Качаю головой. Это печально.

- Я люблю детей, они милые и смешные, даже к вредным можно найти подход, главное уговорить и отвлечь внимание. Они просто все разные. Очень важно не кричать, а играть и веселиться.

Забываюсь, рассказывая о своей работе. Леплю пельмени одну за другой.

- Ой, что-то я заболталась.

Елена Петровна поправляет заколку, которая держит ее волосы. Улыбается, не прерывая мой разговор.

- Жаль, что ты просто пострадавшая, - мечтательно вздыхает она.

То, что у Глеба Дмитриевича нет жены, не секрет, я об этом сразу догадалась и это никто не скрывал. А куда делась мать Стеши – это не мое дело.

- Не переживайте, у вашего сына есть возлюбленная.

Елена Петровна вспыхивает, качает головой, берет скалку, размазывая муку по щекам и раскатывая очередной пласт теста.

- Знаю я, кто у него есть, здесь шило в мешке не утаишь, а уж если какой роман начинается, так все как будто в постели с молодыми лежали каждую ночь.  Только она сильная и смелая, как сам Глеб, а ему такая ни к чему.

Я пожимаю плечами, понятия не имею кто эта Жанна, с которой любезничал спасатель, может и не к ней пошел.

А мать вздыхает:

- У моего сына очень тяжелая работа, Полиночка, для душевного покоя ему нужна нежная кошечка, свернувшаяся у него на плече, зализывающая душевные и физические раны, а не та, что пьет с ним пиво, обсуждая происшествия, пожары и взрывы.

В ее голосе звучит печаль, она наклоняется над столом.

- Я думаю, ваш сын сам в состоянии разобраться кто ему нужен.

В комнату входит Стеша, которой пельмени давно надоели.

- Поина, Поина, а давай играть в пьятки?

- Давай, - бросаю тесто.

Елена Петровна смеется, оставаясь наедине со своими пельменями.

Плавно двигаюсь, придавливая Жанну к матрацу, так, что она не может вырваться или даже пошевелиться. Сильно сжимаю женские запястья, закидывая руки ей за голову, прижимая к подушке, нежная кожа под моими грубыми мужскими пальцами бледнеет.  Власть над противоположным полом возбуждает. Люблю брать, меня заводит мысль, что я хозяин положения. Ее красивые губы открыты и дарят стоны. Наши потные тела сплетаются в одно целое, соединяясь с грязным, хлюпающим звуком.

Мои толчки жесткие и глубокие, сюсюкаться я не люблю, как и плести кружева из слов. Неспешное, ленивое удовольствие скользит по позвоночнику от макушки до пяток. Во время секса, я как будто на другой планете, так легче забыться и расслабиться после страшных трудовых будней. Ее податливое тело дарит мне наслаждение. Внутри нее горячо и сладко. Жанна красивая, сильная и в этом деле очень хороша. Она страстная, отзывчивая и активная. Ее губы блуждают по моему телу, а руки бессовестно трогают, где им захочется. Она сковывает меня кольцом бедер, трется, выгибаясь. Уверенно ласкает руками и ртом. Жанна хочет получить удовольствие и не стесняется это показывать. Ее наглый язычок знает, что ему делать. От нее я ухожу полностью удовлетворенным. Она сгибает колени, углубляя проникновение. Лбом утыкаюсь в женское плечо, растворяясь в этих ритмичных движениях.

Но сегодня, почему-то, все не так остро, как бывает обычно. Я не сгораю от желания, моя плоть не такая твердая. Может быть пора взять отпуск, отдохнуть от безумия, что зовется моей работой.  Но дело даже не в трупах и крови, мыслями я возвращаюсь домой, где оставил непонятную девчонку с матерью и дочкой. Она заразила меня своей дуростью, не стоило ее пускать.  Двигаюсь, меняя угол проникновения, стараюсь глубже, сильнее, но все равно не чувствую острого наслаждения.

Продолжаю думать о дурехе, что осталась у меня дома. Неожиданно в голове всплывает картина того, как сегодня ночью я вошел в свою ванну и увидел там девчонку в майке и шортах. Порой туристки наряжаются куда откровеннее, но почему-то эта картина запомнилась.

Жанна выглядит иначе: она высокая сильная, местами даже мускулистая. Плоский живот, твердые упругие бедра. Для работы здесь годится только очень развитый физически врач, который, если понадобится, сможет залезть на гору вместе со всеми. И раньше ее небольшая вздернутая грудь, которая легко помещается в ладони, меня устраивала, но эта Полина совсем другая.