– Спасибо. Но кота ты не получишь все равно.

– Хорошо, допустим, он остается с тобой. А ты подумал, куда его денешь, когда пойдешь в автономку? С собой возьмешь? Но он уже слишком стар для подобных штучек.

Муж снова погладил кота, который теперь лежал в кресле рядом с ним, положив на бедро хозяина свою лобастую голову и передние лапы. Глаза его были закрыты, казалось, он сладко спит, нимало не интересуясь разговором.

– С другой стороны, что я спрашиваю! – фыркнула жена. – Наверное, не успею я приземлиться в Москве, как уже найдется дама, готовая побаловать нашего кота.

Муж отрицательно покачал головой и ничего не сказал.

– В общем, решено! Масик летит со мной! Я не отдам его на растерзание всяким лахудрам! Ты можешь тусоваться с кем там хочешь, а у кота психика тонкая.

Муж снова промолчал, только продолжал осторожно гладить спящего кота, примиряясь со скорой разлукой. Он немного полистал каналы в телевизоре, кажется, не слушая и не понимая ничего, и оставил какую-то футбольную программу, хотя к спорту всегда был равнодушен.

Стало смеркаться и очень быстро совсем стемнело. Зажглись фонари, и падающие снежинки заискрились в их свете, а сопка совсем скрылась в низком ночном небе.

Жена сварила коту кусок минтая, и Марс принялся есть, аккуратно, но жадно, так что миска постукивала по плиткам кухонного пола.

Быстро и красиво, как она умела, жена настрогала салат из помидоров, пожарила две котлеты и растолкла в пюре только что сваренную картошку.

– Иди ужинать, – сказала она сухо.

Супруги ели молча, думая о том, что это последняя совместная трапеза в их жизни. Завтра перед выходом в аэропорт они что-то поедят на ходу, но это будет совсем не то. Оба чувствовали, что вести себя надо как-то особенно, но не знали как.

Воцарилось неловкое молчание, но тут, покончив со своим минтаем, пришел Марс и вдруг прыгнул на обеденный стол. С тех пор как избавился от пристрастия к валерьянке, кот не позволял себе подобного хулиганства.

Когда муж стал снимать его, кот зацепился когтем о скатерть и опрокинул миску с салатом.

Пришлось убирать, потом супруги стыдили кота, потом обсуждали, с чего вдруг он забыл о хороших манерах, и незаметно для себя закончили ужин, последнюю совместную трапезу.


С тех пор как они решили разводиться, Игорь спал в маленькой комнате, которую и комнатой-то назвать было нельзя, скорее сараем или подсобкой. Когда дети выросли и уехали учиться в Москву, кое-что из мебели раздали по знакомым, остался только узкий диван, на котором сейчас спал Игорь, и большой стенной шкаф. Жена держала тут гладильную доску, которую ленилась убирать и на которую он все время натыкался, пылесос и старый холодильник, набитый банками с вареньем. В свое время сын повесил над диваном большой плакат с любимой рок-группой, и теперь, ложась в постель, Игорь встречался с пронзительным взглядом довольно противного нечесаного мужика. Не то, что хотелось бы видеть на сон грядущий, но сын приделал постер так, что снять его можно было только вместе с куском стены.

– И тебе спокойной ночи, придурок, – сказал Игорь плакату и укрылся с головой.

Завтра все кончится, жена улетит навсегда, и ему придется начинать новую одинокую жизнь. Психовать сейчас нет никакого смысла, как и ловить последние часы, которые они проводят под одной крышей, но уже не вместе. Если что-то должно произойти, пусть происходит, и маяться бессонницей никакого смысла нет. Тем более ему завтра везти жену в аэропорт, а для этого нужна светлая голова.

В конце концов, он командир подводной лодки и умеет держать себя в руках!

Игорь только стал засыпать, как почувствовал, что жена трясет его за плечо.

– А? Что случилось? – Он рывком приподнялся, злорадно думая, как хорошо, что жена видит его спящим, а не страдающим от предчувствия скорой разлуки. – Что?

Она покачала головой, такая милая и родная в своем любимом фланелевом халате с розами.

– Ничего, Игорь, прости, что побеспокоила. Я просто подумала, что действительно надо оставить Масечку тебе.

– О!

– Да, я-то буду жить рядом с детьми, с мамой, с твоими родителями… А ты останешься совсем один. То есть не в этом смысле, что один, но всю нашу прошлую жизнь я забираю себе, получается так. А Марсик тебя любит и своим положительным примером не даст тебе спиться.

– Будем надеяться.

– Я верю в него. Кроме того, он поможет тебе с выбором женщины…

– Танюша, я не собираюсь никаких женщин приводить в наш дом. Если Марс останется здесь, то на время автономки за ним присмотрит комендантша. Не волнуйся, ты быстрее найдешь себе нового мужа, чем я только на кого-нибудь посмотрю.

Жена покачала головой:

– Вот уж нет! Вырваться с одной каторги, чтобы сразу угодить в другую? Благодарю покорно. Если бы я хотела быть при мужике, то не стала бы с тобой разводиться.

Муж приподнял бровь, давая понять, что не слишком верит этой декларации. Жена была очень хорошенькая, теплая, родная, и он потянулся обнять ее.

– Нет! Мы так хорошо разводились, давай не будем ничего портить!

Она встала, собираясь уходить, но муж удержал ее руку:

– Ты уверена, что хочешь оставить кота? Ты же так его любишь, и он тоже будет тосковать по тебе.

– Коты привязываются к месту, а не к людям…


Всю ночь дул сильный ветер, гудя и завывая, но к утру совершенно стих, и снегопад прекратился. В высоком небе не было ни облачка, только сияло высоко белое зимнее солнце.

Дорогу в аэропорт замело, Игорь вел машину медленно в колонне других, а жена сидела сзади и молча смотрела в окно, будто впитывая удивительную красоту мест, куда никогда больше не вернется.

За весь путь супруги не произнесли ни слова.

Игорь припарковался возле аэропорта, невысокого широкого здания со стеклянной башней-фонарем посередине.

В тесном зале, не слишком удачно перегороженном рядами скамеек, змеилась длинная очередь на регистрацию московского рейса.

– Что ж, спасибо, что подвез, – улыбнулась Таня. – Ты иди, Игорь, не жди меня.

Он покачал головой.

– Мне кажется, Марс понял, что ты уезжаешь насовсем, – сказал он. – Никогда такого не было, чтобы он все утро терся об наши ноги и мурлыкал. Если бы ты его не покормила, можно было бы решить, что он так намекает, что хочет есть.

– Игорь, он никогда не трется об ноги, когда голодный. Если ему надо выпросить еду, то он наскакивает и обнимает за ногу лапами.

– Все-таки надо было отдать его тебе…

– Что уж теперь… Но ты обещай присылать мне фотки Масика, ладно?

Очередь двигалась, и когда перед Таней осталось три человека, Игорь обнял ее. Жена отстранилась с грустной улыбкой:

– Мы больше не обязаны целоваться.

Он снова обнял жену и, положив ладонь на ее темя, пригнул ее голову к себе на грудь. Так и стояли, пока не подошла очередь Татьяны.

Подавая девушке паспорт, Татьяна отвернулась от Игоря.

Он постоял, посмотрел, как она, не оглядываясь, идет на предполетный досмотр, и вышел из здания аэропорта.

Увидел знакомого капитана и стрельнул сигаретку, несмотря на то что не курил уже очень давно.

Было такое чувство, словно ему ввели новокаин перед тем, как удалить зуб. Десна онемела, и хоть ясно, что сейчас будет больно, а потом еще больнее, но изменить уже ничего нельзя.

В три глубокие затяжки покончив с сигаретой, он пошел к решетке, ограничивающей летное поле. На площадке рядами стояли самолеты, два огромных аэробуса, несколько маленьких машин местных авиалиний и вертолет с покосившимся винтом. За ними уходила вдаль взлетно-посадочная полоса, и казалось, что она упирается прямо в белоснежную, словно сахарную, горную гряду, хотя Игорь знал, что горы гораздо дальше, чем кажется. По правую руку Игоря располагалась маленькая часовня, со стенами такими же белыми, как горный снег, а золотой купол ее сиял под лучами солнца, и Игорь подумал, как несправедливо, что сегодня выдался такой погожий денек.

Он приблизил лицо к прутьям решетки и напряг зрение, надеясь увидеть, как жена идет к самолету. Но солнце било в глаза, и нельзя было разобрать, какая из далеких фигурок принадлежит ей. Злой женский голос что-то выкрикивал по радио, но Игорь не слушал.

Ему надо было понять, как жить, когда никто не ждет.


– Игорь, – Жена подошла и нерешительно тронула его за локоть. – Хорошо, что ты еще не уехал.

– Ты как здесь…

– Я сбежала, так что скорее вези меня домой…

– А, да-да, поехали.

Они быстрым шагом двинулись к машине.

– Я просто подумала, – сказала жена, пока Игорь заводил мотор, – что не могу оставить Масика на произвол судьбы. Не то чтобы я тебе не доверяла, но просто как я без него?

– Вот именно, – мрачно сказал Игорь, выруливая со стоянки.

Он крепко стиснул зубы и вздохнул облегченно, только когда миновали шлагбаум. Пока они на территории аэропорта, жену могут отобрать у него и посадить в самолет насильно, казалось ему.

– Он привык к определенному образу жизни, и я просто не имею права его этого лишать.

– Не имеешь. Господи, Танюха! Я так рад!

Теперь жена села рядом с ним, и Игорь с чувством сжал ее коленку.

На глаза навернулись слезы, но, наверное, это от того, что он долго простоял на морозе.

– Чемодан улетел, – заметила жена в пространство.

– Ну и ладно. Начнем все с чистого листа.

Жена улыбнулась:

– Ничего не изменится, Игорь. Никакого чистого листа нам никто не даст. Но мы можем не ставить точку посреди предложения.

Обезьянки

Гром, как всегда, грянул неожиданно, и сначала мы с Мишкой не осознали масштабов катастрофы. Мишкина мама, правда, нас ругает, когда мы умничаем, а нам нравятся красивые и непонятные слова, с ними кажется, что все не по-настоящему, и от этого не так страшно.

В общем, мы сначала не поняли, куда вляпались, когда Ольга Павловна задержала нас после уроков и объявила, что мы избраны для участия в олимпиаде по труду, потому что сделали мягкие игрушки лучше всех ребят.