Не обращая внимания на стрелку, направлявшую нас к детскому отделению реанимации, Бен привел меня в маленькую темную комнату отдыха. Положил свои большие ладони мне на плечи и мягким нажатием усадил на стул с джутовой обивкой. В углу комнаты стоял маленький кулер, и Бен отошел от меня, только чтобы наполнить водой конусообразный стаканчик, который затем подал мне. Пальцы Бена оставались поверх моих, пока он не убедился, что я в состоянии держать стаканчик, не расплескав на себя его содержимое. Ледяная вода подействовала освежающе, но я и так почувствовала, что приступ паники проходит. Всегда ощущение такое, будто он длится несколько часов, но в реальности редко продолжается больше нескольких минут. Я посмотрела на Бена, испытывая неловкость, словно он застиг меня за совершением какого-то личного действия, не предназначенного для посторонних глаз. Мне стало стыдно.

– Это была паническая атака, да? – спросил он, присаживаясь на корточки, чтобы наши лица находились на одном уровне.

Я кивнула, но глаз не подняла, разглядывая свои пальцы, которыми с такой силой сжимала бедра, что, наверное, останутся синяки. Бен осторожно отцепил мои руки от моих ног. Имелась не одна причина, по которой интимность его прикосновения должна была заставить меня громко ахнуть. Почему именно я ахнула, определить было невозможно.

– Раньше это когда-нибудь случалось?

Я почувствовала, что вся моя жизнь сейчас развернется перед ним, как скатанный в трубку ковер. И я инстинктивно закрылась от Бена, как множество раз делала в прошлом.

– Это просто из-за больницы, – ответила я и сделала глоток воды не потому, что нуждалась в нем, а чтобы выиграть несколько секунд, прежде чем ответить на замечание, которое, я знала, неизбежно последует.

– Но с вами ничего подобного не было, когда нас привезли сюда после пожара. Тогда вы держались нормально.

Я слегка пожала плечами и с трудом поднялась. Бен тоже выпрямился.

– Можем поговорить об этом как-нибудь в другой раз, – сказала я, зная, что не имею ни малейшего желания когда-нибудь это делать. – Сейчас нам нужно найти Джулию. – Я провела руками по лицу, как будто приступ паники был пятном, которое нужно было стереть первым делом. Бен еще колебался, но я уже направлялась к двери. – Правда, Бен, со мной теперь все в порядке, – солгала я, когда мы снова вышли в коридор.

Я увидела указатель отделения реанимации и захлопнула тяжелую стальную дверь, отрезая все воспоминания, которые мчались к ней, как обезумевшая толпа. Мысленный барьер устоял, и пока я нажимала на механизм открытия дверей на входе в отделение, а потом выдавливала на руки дезинфицирующее средство, я лишь надеялась, что сумею продержаться, иначе Джулии от меня будет очень мало толку.

* * *

Когда вы дружите с человеком так долго, как я дружила с Джулией, ваши общие переживания можно сравнить с булыжником, которым вы мостите свою общую дорогу. Я знала ее лучше кого-либо другого; она была моим человеком. Но у детского отделения меня встретила другая Джулия, которую я никогда раньше не встречала. Она мерила шагами маленький участок пола в дальнем конце коридора, не отходя слишком далеко от двойных синих дверей, ведущих в отделение реанимации. Завершив очередной круг, она замедляла движение и заглядывала в маленькое дверное окошко.

Я побежала к ней, не обращая внимания на шум, создаваемый моими ботинками среди ночной тишины больничного отделения. Освещение было тусклым, но все равно достаточным, чтобы я увидела красные круги вокруг глаз и странно постаревшее лицо, прежде чем обняла ее.

– Как она?

Джулии потребовалось много сил и несколько секунд, чтобы ответить.

– Им пришлось ввести ее в кому. – Кома. Слово это срикошетило у меня в голове, отдаваясь эхом от стен моей памяти. – Им нужно дождаться, чтобы прошел отек в горле. – Джулия горько усмехнулась, в смешке слышались нотки истерики. – Я дала ей парацетамол от болезни настолько серьезной, что им пришлось подключить ее к искусственной вентиляции легких. Что я за мать?

– Ты прекрасная мать, – преданно запротестовала я. – Ты до Гэри дозвонилась?

Джулия покачала головой.

– Я оставила сообщения практически во всех городах Канады. Но до сих пор его не нашла.

– Если хочешь, я продолжу, – вызвалась я, радуясь, что есть какое-то дело.

Джулия кивнула и показалась мне такой потерянной и напуганной, что я шагнула ближе и крепко обняла ее, совсем как Бен – меня, словно его сила была эстафетной палочкой.

– А пока он не вернется, у тебя есть мы.

Я удивилась, что она обратила внимание на местоимение, но возможно, в моих устах оно звучало так необычно, что всегда будет поражать. Я проследила ее любопытный взгляд до входа в отделение, где терпеливо ждал Бен.

– Ты привезла своего квартирного хозяина?

В любое другое время ее слова заставили бы меня улыбнуться.

– Я привезла своего друга, – поправила я, – или вернее, он привез меня.

Впервые я осознала, что Бен уже давно заслужил право на это звание. Как будто почувствовав, что является предметом нашего разговора, Бен медленно отделился от стены, к которой прислонялся, и двинулся к нам.

Представлять их друг другу необходимости, пожалуй, не было, но есть что-то успокаивающее в таких совершенно нормальных действиях в разгар ночи, когда все остальное казалось ненормальным. На глазах у Джулии выступили слезы, когда Бен задержал ее руку в своих гораздо дольше, чем предписывается этикетом, и ненавязчиво произнес слова поддержки.

– Пойду узнаю, не удастся ли взять нам кофе, – сказал он, беря совершенно верный тон – властный, но без нажима.

– Похоже, он хороший человек, тот, кто будет рядом в момент кризиса, – заметила Джулия, когда Бен уже не мог ее услышать.

– Да.

– Мне только хотелось бы, чтобы никому из нас не нужно было находиться здесь.

– Полностью согласна, – с чувством ответила я.

В этот момент все разговоры прервались, потому что Джулию вызвали, чтобы сообщить о текущем состоянии Лейси. Она поспешила к маленькой группе врачей, дожидавшихся у кровати ее ребенка, а я тем временем нерешительно топталась у двери, не зная, можно ли войти и мне. В палате была занята еще только одна кровать, вокруг которой сгрудилась невероятно большая и очень встревоженная азиатская семья. Джулия, по контрасту, стояла рядом с Лейси совсем одна. Оковы прошлого держали меня в плену в дверях, но я стиснула зубы и попыталась из них вырваться как раз в тот момент, когда ко мне подошла старшая медицинская сестра палаты, с сожалением качая головой.

– Боюсь, находиться у постели больного могут только члены семьи.

– Я – член семьи, – решительно сказала я, переступая порог и подходя к подруге, прежде чем медсестра успела выставить меня в коридор.

От Джулии меня отделяли всего каких-то десять шагов, но пройденное мною расстояние было неизмеримо. Джулия это поняла, подтвердив тем, что взяла мою руку и крепко сжала, давая и принимая поддержку, пока мы слушали тихий говор врачей на фоне постоянно пищащих приборов.

К тому времени как мы вышли из палаты, я, видимо, была бледной как полотно. Бен устремил взгляд прямо на меня, как бы спрашивая. С вами все хорошо? Я кивнула, на удивление как должное воспринимая эту новую связь между нами. Бен где-то смог добыть три порции довольно приличного кофе в настоящих фарфоровых чашках. Скорее всего, он очаровал какую-то медсестру.

Джулия осушила свою чашку гораздо быстрее нас, и понятно было, как ей не терпится вернуться к Лейси.

– Софи, не могу выразить, как я благодарна тебе за твое присутствие здесь, но что мне нужно на самом деле, так это чтобы ты сейчас поехала домой.

– Что? Но я только сюда приехала.

Джулия покачала головой.

– Не к тебе домой, милая. Ко мне. Я хочу, чтобы ты присмотрела за Ноем, пока мы не привезем Лейси домой.

– Ной! – воскликнула я, чувствуя, что должна хлопнуть себя по голове, как мультяшный персонаж, за то, что даже не заметила отсутствие в нашей компании четырехмесячного малыша. – Где он?

– За ним присматривают сестры в соседней палате, – объяснила Джулия. – Но ему нельзя находиться в реанимации, и мне было бы гораздо спокойнее, если б я знала, что он дома, в своей кроватке, среди своих вещей, с человеком, которому я доверяю. – Она секунду помолчала. – С человеком, который его любит, – добавила она, на случай, если требовался дополнительный аргумент.

Логика ее просьбы была мне понятна, но я все еще не хотела покидать Джулию.

– Тогда я присмотрю за ним здесь, так никому не придется уезжать.

Джулия стиснула зубы, и по опыту прежних лет я поняла, что она уже приняла решение. Именно по этой причине она и вызвала меня сюда среди ночи. Двое детей и всего один родитель – по крайней мере, до возвращения Гэри. Чистая математика.


– Мне все равно неприятно оставлять тебя здесь одну, – спустя четверть часа повторила я, наверное, в десятый раз.

Неправильно было держать Ноя на руках, пока мать малыша целовала его на прощание. Должно было быть с точностью до наоборот.

– Ты знаешь, где что дома лежит. Знаешь его распорядок дня. Это для всех наилучшее решение. Пожалуйста, Софи.

Странно было уезжать из больницы с ключами и младенцем, который не принадлежал ни мне, ни Бену.

– Думаю, справедливо будет предупредить вас, – сказал Бен, открывая машину и закрепляя автомобильное кресло Ноя, – что все известное мне о младенцах вполне можно уместить на обратной стороне почтовой марки.

Я устало улыбнулась и развернулась на сиденье, чтобы взглянуть на спящего малыша, пребывающего в счастливом неведении относительно событий, сотрясавших его крохотный мир.

– Достаточно присутствия, – сказала я.

Бен улыбнулся, и на этой улыбке стоило бы задержаться, а потом еще раз проанализировать ее при менее удручающих обстоятельствах. Для человека, который никогда прежде не полагался на мужчину в поисках силы или поддержки – или чего угодно, коль на то пошло, – я до странности легко позволила ему проникнуть под мою защитную оболочку.