Я покачала головой, гадая, в какой же альтернативной вселенной я случайно проснулась.

– Экскурсия? – переспросила я, выбрав самый безобидный вопрос, вместо того, чтобы задать тот, который я действительно хотела озвучить: «Какого черта ты сделал с моей матерью?»

– Я хочу увидеть город, в котором вы выросли.

– Правда?

– Да. Я хочу увидеть, где вы ходили в школу, парк, в котором играли, где вы учились ездить на велосипеде, – глянул, проверяя, не слушает ли мама, – где вы ходили на ваше самое первое свидание и впервые поцеловались.

Я медленно сглотнула и наклонилась поближе к Бену над поданными к завтраку блюдами.

– Некоторые из тех событий были значительно памятнее других, – шепотом призналась я.

Как и предполагала, я возбудила в нем интерес.

– А есть места, которые вы особенно хотели бы навестить?

Я встала и принялась собирать грязную посуду. Мои волосы упали вперед, скрыв непривычную лукавую усмешку от всех, кроме Бена.

– Даже не могу сказать.

Он тихо смеялся, пока я загружала посудомоечную машину. Забудем о загадке, что же он сотворил с моей матерью… что он со мной сделал? Потому что даже я не узнавала себя в этой игривой женщине, которая наслаждалась непривычным дружеским подшучиванием и впервые за долгое время с огромным нетерпением ждала предстоящего дня.


В багажнике автомобиля Бена совершала свое последнее путешествие индейка, а из переполненного покупателями фермерского магазина мы вынесли две коробки фруктов и овощей, которых явно хватит на Рождество, даже если праздник вдруг продлится до конца января.

– Она по-прежнему закупает продукты так, будто кормит ненасытного подростка, – заметила я, в очередной раз размышляя над тем, почему так много семейных привычек застряли в прошлом.

– Надо же, а я было подумал, что это из-за меня сделали такой громадный заказ.

– Ну, возможно, отчасти это так. – Я поглубже сунула руки в карманы старой дубленой куртки, которую отыскала в недрах своего шкафа. – Но это не означает, что вы должны были оплачивать счет.

Бен наморщил нос, и я вдруг увидела, каким он, наверное, был в детстве. Или, возможно, увидела сына, отцом которого он однажды станет. От этой мысли я неожиданно поежилась. Бен хмыкнул.

– Значит, вы увидели?

– Боюсь, да. И нет ни малейшей возможности отвертеться от возмещения расходов.

С озорным блеском в глазах Бен взял меня под руку.

– Вот что я скажу: в глубине фермерского магазина я заметил кафе. Давайте вы купите нам какой-нибудь необыкновенный кофе, и мы будем в расчете?

Кафе было яркой современной пристройкой в глубине переделанного под фермерский магазин амбара. Две стены от пола до потолка были стеклянными, и через них открывались потрясающие виды на холмистые окрестности. Мой взгляд устремился туда, проверяя, по-прежнему ли соседское стадо коров нахально тыкалось мордами в сетчатый забор. Так оно и было.

Молоденькая замученная официантка бросилась к нам почти бегом. Похоже, этим утром мы оказались не единственными покупателями, которые решили вознаградить себя кофе с пирожными. В поисках свободного столика я обвела взглядом большое помещение, подмечая, что светлые дубовые столы прекрасно сочетаются с балками и стропилами.

– Есть один столик вон там, в углу, – сказала я, заметив единственный свободный стол во всем кафе. Привычка – вторая натура.

– О, да. Спасибо, – сказала девушка, огорчившись, что я выполнила за нее ее работу. Но с другой стороны, я делала ее работу, когда она, наверное, еще лежала в пеленках.

Бен широко улыбнулся, когда мы сели у окна. Несмотря на темнеющие небеса, вид все равно был впечатляющий.

– Действительно, очень красиво, – объявил Бен, беря меню. – Что вы порекомендуете?

– Сконы здесь потрясающие.

– Тогда – сконы, – согласился он, радостно повторив наш выбор женщине средних лет, которая через несколько секунд подошла принять у нас заказ.

Мне не нужно было читать надпись на бейджике на ее пышной груди, чтобы узнать имя.

– Чай «Инглиш брекфаст» или вы предпочитаете?.. – Она комично осеклась, не закончив вопроса, вытаращив от изумления глаза. – Софи? Софи Уинтер? Это ты?

Я автоматически коснулась своих по-новому подстриженных волос, хотя понимала, что это не самая радикальная перемена в моей внешности с нашей последней встречи. Женщина отложила блокнотик и ручку и так долго держала меня в объятиях, что несколько сидевших рядом посетителей с улыбками на нас загляделись.

– Здравствуй, Марджори, – сказала я, искренне радуясь, что снова вижу ее. – Как ты?

Моя прежняя начальница немного отступила, все еще недоверчиво качая головой.

– О боже мой, милая моя. Я едва тебя узнала. Сколько времени прошло.

Я кивнула, соглашаясь.

– Последний раз мы, наверное, виделись перед моим отъездом в университет.

– И вы только посмотрите. Ты совсем не похожа на ту себя, когда была моей официанткой выходного дня номер один. От той тебя почти ничего не осталось.

Я не уверена, что заслужила этот титул или этот комплимент, хотя должна признать, одежду я носила на несколько размеров больше, когда работала здесь. Я остро ощущала, что за нашей встречей тихонько наблюдает Бен, и поспешила представить их друг другу.

– Очень приятно познакомиться, Бен, – тепло произнесла Марджори, пожимая вежливо протянутую руку Бена. – Значит, вы молодой человек Софи? – спросила она в присущей ей манере «а теперь пусть земля разверзнется и проглотит меня», о которой я подзабыла.

Я посмотрела на Бена, совершенно сраженная тем, что услышу сейчас прямой ответ «нет». Бен ловко вывернулся, избавив меня от неловкости.

– Думаю, я немного староват, чтобы называться «молодым», – пошутил он.

Хороший ответ, и Марджори продолжала посмеиваться, записывая наш заказ.

– Итак, вы играли на пианино и одно время работали официанткой, – объявил Бен, подобно археологу, только что сделавшему удивительное открытие. – Этот визит проливает свет на очень многое.

– Ну, у каждого в шкафу гремят один или два скелета, не так ли?

Впервые за тот день в золотистом жженом сахаре глаз Бена мелькнула печаль. Думал ли он о своей бывшей девушке? Вероятно, в это время в прошлом году она была рядом с ним, спускаясь с горы в Санкт-Морице, Клостерсе или на каком-нибудь другом дорогом курорте, куда я вряд ли когда-нибудь попаду.

– Просто тогда мой скелет был чуть более «упитанным».

Выражение глаз Бена смягчилось, и я вдруг осознала, что его взгляд скользит по моему телу так, как я никогда не замечала раньше.

– Мне кажется, я бы хотел увидеть вас более… фигуристой.

– Сомневаюсь, – ответила я, удивившись по-прежнему звучавшей в голосе горечи при воспоминании о том черном периоде моего прошлого и о том, что его вызвало. – Это называют заеданием стресса. По-видимому, это очень распространено после тяжелой утраты. – Я грустно вздохнула, вертя перевернутую чашку на блюдце с другим цветочным узором. – Правда, утешения не получила, только лишний вес.

– После несчастного случая со Скоттом? – мягко спросил Бен.

– После его смерти, – поправила я, потому что никогда не видела смысла скрывать правду за эвфемизмами.

– Я очень сочувствую, что вам пришлось пережить тогда такое ужасное время, – произнес Бен, беря меня за руку. Я посмотрела на его руку и подумала, не наблюдает ли за нами исподтишка, со своего места за стойкой Марджори, принимая это за нечто совсем другое. – Мне действительно жаль, что я не был знаком с вами тогда. Мне бы хотелось помочь – взять на себя часть боли.

– Никто не смог бы этого сделать.

Бен кивнул с таким взволнованным видом, что я почувствовала – мне следует разогнать мрачное настроение, в которое я нас втянула.

– Но хорошо то, что вы действительно появились как раз тогда, когда я в вас нуждалась. И я по-прежнему очень рада этому.

– Я тоже, Софи. А теперь, раз уж я здесь, вы должны знать, что у меня нет никаких других планов, пока я до чертиков вам не надоем и вы не отправите меня паковать вещи.


С деревьев свисали длинные ленты разноцветных огоньков, а над головами собравшихся певцов время от времени сгущался восхитительный аромат глинтвейна. В последний раз вечерний концерт рождественских песнопений на городской площади я посещала много лет назад, хотя некоторые мои самые ранние и лучшие воспоминания были связаны с этой местной традицией. Я и забыла, как сильно я всегда любила эту диккенсовскую атмосферу, когда друзья, родные и соседи собираются вместе рядом с мерцающей рождественской елкой, все держат фонарики, берут друг друга под руки, и в целом кажется, будто мы все сошли прямиком с традиционной рождественской открытки. Посещение этого концерта стало еще одной дверью, которую мы тихонько закрыли, потеряв Скотта.

Но этим вечером, рядом с Беном, я была рада, что пришла. Я посмотрела на него, и, несмотря на снег до щиколотки и свежий ночной воздух, грозивший новым снегопадом, мне стало тепло. Бен беззвучно шевелил губами, следя за словами на листке бумаги с рождественскими гимнами, но только я, стоявшая достаточно близко, знала, что он лишь притворяется поющим. Я невольно улыбнулась. Однажды, поклялась я себе, я заставлю его спеть для меня, просто чтобы выяснить, так ли ужасен его голос, как он заявляет. Бен заметил, что я за ним наблюдаю, и почти неуловимо подмигнул, а затем молча присоединился к знакомому припеву.

Я вовсе не удивилась, когда мои родители решили не ходить с нами. Годы, прожитые вдали от дома, давали мне преимущество анонимности, но им это было гораздо труднее. Подобные события были для них тяжким испытанием, и вряд ли я могла винить их за это. В такое время года сложно притворяться, что ты «радуешься и торжествуешь», когда на самом деле ничего этого нет.[4]

К моему смущению, «Тихая ночь» вызвала у меня слезы, и пока я еще притворялась, что мне что-то попало в глаз, Бен незаметно вложил в мою ладонь бумажный носовой платок и твердой рукой отвел меня в сторону. Вот он, этот момент? Это случится сейчас? Возможно.