После концерта люди стояли маленькими группами, не желая, чтобы волшебный вечер заканчивался, а может, просто дожидаясь, пока закончится горячее ароматное вино. Взяв для нас два пластиковых стаканчика, Бен понес их к одному из деревьев, увитому китайскими фонариками, и мы стояли под его ветвями, наслаждаясь атмосферой и душистым напитком.

– За лучший в моей жизни рождественский сочельник, – провозгласил Бен, чокаясь со мной.

– Серьезное заявление, если приходилось праздновать на самых шикарных лыжных курортах мира.

– Дело не в том, где, – заявил Бен, понижая голос до еле слышного шепота и наклоняясь ко мне. – Дело в том, с кем.

На один безумный миг мне почудилось, что он сейчас меня поцелует, прямо здесь, на площади, а вокруг стоит полгорода в качестве зрителей. Вместо этого он пальцем заправил выбившуюся прядь волос, упавшую мне на глаза. Долго после того, как он убрал руку, я чувствовала на виске проложенную его пальцем дорожку. Это был тот самый момент?

Когда городские часы пробили половину двенадцатого, я неподдельно удивилась. Вечер, как и предшествовавший ему день, пролетел слишком уж быстро, и мне не хотелось, чтобы он заканчивался. Так как парковка рядом с центральной площадью была ограниченна, мы оставили машину Бена дома, а увидев длинную очередь, вьющуюся кольцами в ожидании такси, я предложила пойти пешком.

– Я знаю, что холодно, но это недалеко.

Бен радостно согласился, и я сказала себе, что, возможно, он тоже не хочет, чтобы этот день заканчивался. Когда мы покидали площадь, посыпались первые смелые снежинки, и, защищаясь от них, я подняла воротник дубленой куртки. Наш путь пролегал мимо рощицы, по краю которой шла узкая дорожка. Помню, Скотт всегда предостерегал, чтобы я не ходила там одна. Обязательно позвони, если когда-нибудь застрянешь в городе, неважно, сколько будет времени. Никогда не ходи там одна. Обещай. Многие старшие братья чересчур опекают своих сестер, но Скотт превратил это, можно сказать, в вид искусства. Одобрил бы он мужчину, шедшего позади меня след в след, пока я вела нас домой? «Нашелся бы вообще мужчина достаточно хороший для его малышки-сестры?» – спросила я себя. Я все еще задавала себе безответные вопросы, когда Бен позади меня негромко, удивленно вскрикнул. Я развернулась на каблуках, едва не потеряв равновесие на скользкой дорожке, и – никого не увидела. Бен исчез.

– Бен? Бен? – Дорожка не была освещена, и разглядеть кого-то было невозможно. – Бен?

На этот раз в моем голосе послышалась паника, когда в голову вдруг пришли тысячи рождественских историй, обязательно с безголовым всадником.

– Я здесь, внизу, – послышался голос откуда-то слева, от подножия скользкой, поросшей травой насыпи. За исключением того, что сейчас склон был покрыт отнюдь не травой, а снегом, что делало его похожим на миниатюрный лыжный трамплин.

Я достала из кармана телефон и направила свет его фонарика в сторону голоса. Луч нашел Бена, он лежал на спине, след в снегу указывал проделанный им путь с дорожки. Я навела свет на Бена, перепугавшись, что он пострадал. Луч фонарика выхватил его лицо, выражение его было непроницаемым, но с болью, похоже, не связанным. Тем не менее я первым делом спросила, цел ли он.

Бен покачал головой, и странное выражение лица незаметно исчезло, осталась только грустная улыбка.

– Вот интересно, что они подмешали в вино?

Я понимала, что два маленьких стаканчика алкогольного напитка с фруктовым ароматом не имели к этому отношения, но, возможно, имела я.

– Надо было предупредить, что дорожка становится скользкой, – повинилась я.

Бен все еще не вставал, и я заволновалась, что, несмотря на заверения, он все же что-то повредил при падении.

– Вы можете встать?

Он открыл рот, а потом с улыбкой закрыл.

– Мне бы не помешала помощь, – вдруг сказал он.

Я сбросила с плеча сумку и немедленно съехала по склону. К тому моменту я была совершенно уверена, что Бен не пострадал, но когда он протянул руку, ища поддержки, я без колебаний ухватилась за нее и напрягла все силы, чтобы поднять своего спутника. Но едва его пальцы обхватили мою ладонь, как потянул он, неожиданно свалив меня с ног, и я мягко плюхнулась в снег, который облачком пудры взметнулся вокруг нас.

– Очень смешно, – сказала я, прикидывая, очень ли по-ребячески будет засунуть ему за шиворот горсть снега.

– Мне показалось интересным вновь пережить ваше падение на меня, с более приемлемой высоты на сей раз, – поддразнил он.

Я игриво толкнула его в плечо, гораздо больше выбитая из колеи морально, чем физически.

– Я испугалась, что вы действительно пострадали.

– Простите, – произнес он покаянным тоном. Помедлил секунду и закусил губу с непривычным выражением неуверенности на лице. – Просто это показалось мне слишком хорошей возможностью.

– Для чего?

Бен не отвечал, слегка наклонив голову набок, словно чего-то дожидаясь. Может, он все же пострадал. Может, ударился головой, потому что явно вел себя очень странно.

– Бен? Слишком хорошая возможность для чего? – повторила я.

На городской площади в отдалении четко прозвучал и поплыл под холодным ночным небом первый удар часов, знаменуя рождественское утро. Это был сигнал, которого очевидно дожидался Бен.

– Если это Рождество должно стать для меня незабываемым, я хочу, чтобы оно началось правильно.

А потом его губы уже ничего не произносили. Они припали к моим, и у них был вкус вина, снега и холода и удивительным образом – возвращения домой. Поцелуй продолжался гораздо дольше, чем били часы, и оба мы немного запыхались, когда наконец оторвались друг от друга.

– Я сказал себе, что не сделаю это вот так, что это слишком скоро и что нам не нужно в жизни это осложнение, – признался он в темноте.

– Ты все это сказал себе?

– Да.

Интересно, понимал он по моему голосу, что я улыбаюсь.

– И что же случилось?

Он крепче обнял меня, опять привлекая к себе.

– Еще я сказал себе, что я идиот, если упускаю этот шанс.

А потом он снова меня поцеловал. И тогда я наконец узнала ответ на вопрос, который молча задавала себе. Это был момент, когда я поняла, что впервые в жизни влюбляюсь.


Когда на следующее утро мы сидели вокруг елки, я пристально смотрела на Бена, пытаясь понять по его лицу, провел ли он несоразмерное количество времени, снова и снова переживая те минуты в снегу? Глаза Бена казались яркими и ясными, и невзирая на ночь на нашем совсем древнем раскладном диване, выглядел он вполне отдохнувшим. Я улыбнулась ему поверх обязательного бокала хереса, чувствуя, как румянец заливает щеки, когда ответная улыбка Бена сказала, как убедила я себя, гораздо больше, чем просто «доброе утро».

Когда я спустилась вниз, дом благоухал жарившейся индейкой, а хор Королевского колледжа послушно исполнял свой репертуар, звучавший через колонки в гостиной. Ароматы и звуки этого времени года были очень знакомыми, но внутри я чувствовала себя новой и другой. Я увидела это на своем лице, когда быстро подкрашивала ресницы и наносила блеск на губы; губы, на которых, клянусь, я все еще чувствовала его вкус. Надо было поставить будильник, сказала я себе, открывая дверь в гостиную и видя там Бена, увлеченно беседующего с моими родителями, потому что теперь я упустила возможность поговорить с ним до того, как ритуалы дня закружат нас на американских горках разных мероприятий. Но если бы нам выдалась минутка наедине, что я ему сказала бы? Было ли произошедшее минувшей ночью мгновенным романтическим порывом или это значило нечто большее? В тридцать один год я должна была иметь достаточно опыта, чтобы знать ответы на эти вопросы, но я просто не имела никакого понятия.

– Веселого Рождества! – приветствовал меня Бен, встал и поцеловал в щеку абсолютно приличным поцелуем «двоюродной бабушки». Маленький огонек, мерцавший в моем сердце, погас, но тут же ожил, когда пальцы Бена коснулись моей ладони и помедлили, прежде чем он вернулся на свое место. Прикосновение было легким и мимолетным, но сказало мне обо всем, что я хотела услышать.

– Было время, когда ты никогда не опаздывала рождественским утром, – объявил отец. – Вы со Скоттом обычно…

Он умолк, как актер, который только что забыл слова перед полным залом, и секунду или две неловко откашливался.

Мама улыбалась слишком лучезарно, слишком широко, я видела, что ее взгляд бессознательно возвращается к единственному свертку, почти спрятанному позади елки. Мне не требовалось читать ярлычок на серебристой фольге, чтобы понять, кому предназначался этот подарок.

– Итак, подарки! – весело провозгласила я, до жути напоминая ведущую детской телевизионной программы. – Займемся?

Я люблю Рождество. Я люблю все его традиции. Как семья, мы придерживались всех ритуалов прошлого, ничего не меняя, страшась опустить даже один крохотный элемент, чтобы не потускнело еще одно воспоминание о Скотте. Но в этом году мы стояли на новой земле, переписывая настоящее и, возможно, даже глядя вперед, а не назад. И все благодаря Бену. Я подняла взгляд и на один скоротечный миг представила, как Скотт наблюдает за нами, прислонившись к стене в той старой, знакомой позе – согнув одну ногу и упершись ботинком в стену, оклеенную обоями с цветочным узором. Только на сей раз его ботинок не оставит следа. Он был бы немногим старше, чем Бен сейчас, если бы авария не отняла его у нас, но Скотту из моих воспоминаний, с легкой улыбкой наблюдавшему за нами из другого угла гостиной, было семнадцать, и глаза его озорно блестели. Он не старел, не менялся; смерть сделала его бессмертным. Я моргнула, и он исчез.

– А это для вас и Теда, – объявил Бен, доставая из стоявшего рядом пакета большой плоский подарок.

– О, Бен, вы не должны были, – сказала мама, точно зная, что она должна сказать.

Затем она развязала ленточку достала из блестящей красной бумаги подарок и не нашла вообще никаких слов. Честно говоря, я тоже. Прежде всего, я понятия не имела, когда была сделана эта фотография в серебряной рамке.