Как будто в своей комнате, а не в спальне Бена, я прошла к кровати, откинула одеяла и скользнула под них. Отвернула угол покрывала, приглашая Бена. Луна моментально скрылась за облаком, поэтому я ничего не видела, только почувствовала, как прогнулся матрас, когда Бен лег рядом. Затем он протянул ко мне руки, и я без колебаний откликнулась на его призыв. Наши поцелуи были продолжительными… а потом мы остановились, не перейдя черту, откуда уже не было бы возврата. Мы говорили часами, иногда неся полную бессмыслицу… а потом умолкали. Я лежала в объятиях Бена, он гладил меня по спине, ласкал округлость моего бедра и изгиб спины, но его пальцы ни разу не опустились ниже тонкого кружева моего белья. Внутри, как голодный зверь, недовольно ворчала терзающая меня боль желания, но я не обращала на нее внимания, потому что понимала: сегодняшняя ночь должна принести облегчение другого рода. Которое было выше этого. Секс может быть скоротечным. Секс может быть бессмысленным и быстро забываемым. Но эта ночь, когда мы обнажили не наши тела, а наши души, останется со мной до моего последнего часа.

Глава 12

Февраль

– Мне очень жаль. Ты ведь понимаешь, да?

– Конечно, понимаю, – убеждал меня Бен. – Я всегда знал, что прошу слишком многого.

– Прости, – снова сказала я, на тот случай, если он каким-то образом пропустил последние пару сотен извинений, произнесенных мной с момента его просьбы пойти с ним на похороны Тома.

Мне было неприятно отказывать ему, когда мы лежали вместе в его постели, наслаждаясь тихой интимностью нашей близости, Бен тогда впервые попросил меня об этом; потом – еще неприятнее, когда он повторил просьбу через пару дней, он тогда писал речь для выступления на похоронах. После этого он больше меня не просил, хотя это не мешало мне извиняться.

Странная была неделя и сбивающая с толку. Проведенная вместе ночь подняла нас на новый уровень, мы стали ближе, однако моя неспособность встать рядом с Беном на похоронах вбила между нами незримый клин. Если изобразить наши отношения в виде двух частично наложенных друг на друга кругов, то мой отказ поместил меня во внешнюю часть. Чтобы разделить с Беном жизнь, стать частью его мира так, как, понимала я теперь, я этого хотела, я должна была полностью принять его отношения с группой друзей и то, что неизбежно должно было с ними случиться. Это была гораздо более серьезная «просьба», чем просто поехать днем на чай или научить кого-то играть на фортепиано. И посещение похорон – любых похорон – по-прежнему было для меня слишком большим шагом вперед.

Бен сказал, что понимает, и я действительно думала, что так и есть. Он на меня не злился. Но я была здорово зла на себя.

Я внимательно рассматривала Бена утром в день похорон. В черном костюме и в галстуке он казался совершенно другим человеком по сравнению с тем, который обнимал меня, который меня смешил и который дотронулся до моего замороженного сердца и отогрел его. Стыдно и неуместно, но в строгом костюме Бен казался мне таким невероятно сексуальным. Вероятно, много раз таким видела Бена, когда он еще был преуспевающим бизнесменом, его предыдущая подруга – эффектная, как ни жаль, Холли. Мы обе встречались с одним и тем же – но совершенно разным – мужчиной. Пошла бы Холли с ним на похороны? Вопрос возник в моей голове, прежде чем я успела подвергнуть его цензуре, и отказался исчезать, пока я готовила тост и кофе, хотя была уверена в отсутствии аппетита у Бена.

Всю неделю он занимался речью, но не прочел ее мне и не спросил моего мнения. Полагаю, я утратила право услышать слова, которые он так тщательно подбирал, когда отвергла возможность пойти с ним.

Бен сделал два глотка приготовленного мною кофе, но оставил без внимания тарелку с тостом, который я намазала сливочным маслом. Я не удивилась. Он много раз смотрел на свои часы и неоднократно проверял, лежит ли в кармане напечатанная речь, над которой он работал столько часов после смерти Тома. После той ночи мы не спали вместе, и я невольно гадала, продолжилось бы это, если б я набралась смелости поддержать Бена.

Джулия поняла – или по крайней мере сказала, что поняла.

– Он знает, что после смерти Скотта ты ни на чьи похороны не ходишь? – спросила она, преданно выступая на моей стороне, хотя я подозревала, что, по ее мнению, я в этой ситуации не права. Она не единственная придерживалась такого мнения; я сама считала, что не права… Просто я не знала, как мне преодолеть свою фобию, чтобы исправить ситуацию.

Один последний взгляд на дорогие наручные часы, и Бен поставил почти полную кружку кофе на стол.

– Мне пора. Я не хочу опоздать.

Времени было предостаточно, но я полностью понимала его потребность уйти; я лишь надеялась, что он понимает мою потребность остаться.

Я поцеловала его, пытаясь прикосновением губ к его губам передать последнее извинение. Бен крепко обнял меня, и я почувствовала медленное и ровное биение его сердца под черной тканью пиджака.

– Надеюсь, все пройдет… хорошо…

Я умолкла. За всю жизнь я была на похоронах всего один раз, и они меня опустошили. Возможно, если бы я посетила еще несколько похорон, я смогла бы понять, что они могут быть и празднованием длинной и плодотворной жизни. Но такой подход не имел для меня смысла, потому что я была знакома только с одной стороной этого диапазона. Я была совершенно уверена, что похороны Тома будут такими же трагическими, как похороны Скотта.

После того, как Бен наконец взял ключи от машины и уехал, в доме воцарилась просто невыносимая тишина. Я не могла оставаться в его части дома, потому что ощущала висящее в воздухе разочарование. Поэтому я вернулась в свою цокольную квартиру и попыталась чем-то себя занять. О работе и думать было нечего, поэтому я даже не сделала попытки сесть за компьютер, но стала убирать кухню, пока все поверхности не засверкали, отражая, как в зеркале, мое сокрушенное лицо. Я вытирала столешницы и драила полы так, словно моя вина была пятном, которое я могла каким-то образом отмыть. Даже Фред смотрел на меня злобно, пока я занималась домашней работой, словно отбывая наказание. Его изумрудные глаза осуждающе моргали, и клянусь, я читала в пристальном кошачьем взгляде обвинение.

Я стояла в безупречно чистой душевой кабинке, холодная вода барабанила по моей спине. Спина, которую он гладил. И падала на мои раскрытые губы. Губы, которые он целовал. Стекала по пальцам… Пальцы руки, которую он держал. Рука, которая должна бы держать сейчас его руку.

Я выскочила из душа, на бегу схватила полотенце и помчалась, оставляя на полу цепочку влажных следов на всем пути до спальни. Я распахнула дверцы шкафа и схватила блестящий пакет, который засунула подальше в гардероб всего две недели назад. Я гордилась собой, когда покупала эти платья. Я чувствовала, что наконец двигаюсь в правильном направлении. Но насколько же легче покупать одежду для похорон, когда никто еще не умер. Когда же реальность дала мне пощечину, моя первая реакция была та же, что и всегда: убежать и спрятаться.

Я бросила лихорадочный взгляд на часы. А вот теперь мне действительно придется бежать, если я хочу вовремя успеть на похороны Тома.


Иногда парки устраивают так, чтобы все было против вас. В иных случаях они решают не мешать вам. Поэтому когда я вытащила из пакета первое черное платье, оно не имело вида жеваной тряпки, как я ожидала. Черные колготки, которые я на ощупь вытащила из ящика комода, оказались без единой зацепки или стрелки. По еще влажным волосам достаточно было провести расческой, чтобы получилась вполне презентабельная прическа. Даже боги, отвечающие за транспорт, были ко мне благосклонны. Случилось так, что водитель таксомоторной компании, в которую я наугад позвонила, только что высадил пассажира на соседней улице. Автомобиль ждал меня еще до того, как я сунула ноги в туфли и схватила сумочку. Я дала водителю название церкви и попросила поторопиться[6] – все на одном дыхании, пока садилась на заднее сиденье. Мое отчаянное желание посетить эти похороны было почти таким же сильным, как прежнее отчаянное желание избежать их.

Рабочий день, середина утра, и дороги, слава богу, были пустыми. Сорокаминутный путь мы проделали всего за полчаса. В течение этих тридцати минут я пыталась сохранять нейтральное состояние, потому что не хотела давать себе повода придумать в последнюю минуту причину изменить решение.

Улица перед церковью была запружена машинами. Автомобили всех цветов радуги выстроились по обе ее стороны. Непосредственно у церкви разноцветная палитра сменялась черной.

– Ближе, боюсь, не получится, – извинился водитель, втиснувшись в первый свободный просвет.

Деньги за проезд уже лежали в моей крепко сжатой ладони. Я передала банкноту в окошко, желая, чтобы он поскорее уехал, пока я не передумала и не прыгнула назад в машину.

– Спасибо. Сдачи не надо, – сказала я, торопясь догнать входившую в церковь группу опаздывающих в черном. Я шла быстро, наклонив голову, сосредоточив взгляд на своих черных туфлях, которым мои поляризованные очки придавали оттенок сепии. Я бы не стала надевать очки в пасмурный февральский день, но очень большие стекла обеспечивали защиту не только от ультрафиолетовых лучей.

Мои шаги чуть замедлились, когда я услышала медленно приближавшийся рокот маленькой автомобильной процессии. Совершенно естественно, что я обернулась назад. А вот последующее было только моей инстинктивной реакцией на похоронный кортеж. Я издала странный, похожий на вой ветра звук, когда машины медленно проползли мимо меня. Цветочное оформление практически заслонило окно первого автомобиля. Одно слово, три буквы, выложенные красными и белыми цветами. «СЫН». Почти такое же оформление выбрали шестнадцать лет назад мои родители.

Следующая машина плавно затормозила и остановилась. Она предназначалась для ближайших членов семьи. Закрыв глаза, я снова почувствовала запах кожаных сидений похоронного лимузина, хотя прошло шестнадцать лет с тех пор, как я сидела там, где сидели сейчас родные Тома. Я услышала эхо голоса распорядителя, вспомнила его бесстрастное профессиональное поведение, которое дало трещину, ненадолго явив скрытого за ним человека, когда я споткнулась, выходя из машины. Все в порядке, милая? – спросил он, поддерживая меня под локоть. Рядом со мной поддерживали друг друга мои родители, похожие на жертв кораблекрушения. Но человека, на которого всегда опиралась я, моего соперника-партнера по играм, больше рядом не было. Он ехал в другом автомобиле, лежа на постели из стеганого белого атласа. Никогда больше его рука не поддержит меня. Об этом позаботился безответственный водитель.