— Нет, доктор, что вы! У нее всегда были прекрасные волосы. Я никогда не слышал, чтобы Фабриция жаловалась на сухость кожи.

— Значит, появилось небольшое воспаление, о котором она сама могла не знать, — быстро сказал доктор. — Случается, что сходная реакция бывает у человека, уколовшегося булавкой, а иногда достаточно и укуса обыкновенной пчелы.

— Но она не умрет, доктор? — с болью в голосе спросил Руфус. — Неужели ее убьет обыкновенная краска для волос?

— Причина, вызвавшая аллергический шок, сейчас не так важна. Нас заботит состояние больной. Мы надеемся, что кровяное давление вскоре придет в норму…

— Я хочу находиться подле жены, — оборвал его Руфус.

Просьба противоречила больничным правилам, но доктор Хоули не стал противиться, рассудив, что любовь творит чудеса и присутствие мужа может иметь для больной положительный эффект.

Руфус ни на секунду не отходил от постели Фабриции — все время о чем-то говорил, шептал, как он ее любит, просил прощения, каялся, обещал, что теперь у них все будет по-другому.

— Только не умирай, только не уходи от меня, — снова и снова умолял он, обливаясь слезами.

Как и предполагали врачи, на второй день после кризиса Фабриции немного полегчало. К ней вернулось сознание, сердечно-сосудистая система почти пришла в норму, дыхание восстановилось. Из-за введенных трубок говорить больная не могла, но слабым жестом показала, что хочет что-то написать. Сестра принесла карандаш и бумагу и подсунула ей под руку.

«Люблю тебя», — написала Фабриция корявыми, расползающимися буквами, и Руфус, прочитав эти два слова, ткнулся головой в ее кровать и разрыдался как мальчишка.

Однако на третий день в четыре часа утра у Фабриции внезапно подскочила температура, началась лихорадка. Чтобы охладить горящее тело, над больной установили вентилятор, под мышки и под колени положили пакеты с охлажденным соляным раствором. Анализ крови не показал наличия грибковой инфекции, однако давление тем временем опять стало катастрофически падать.

Наконец определили, что у Фабриции воспаление сердечной мышцы, то есть начался миокардит. Внезапно кривая на мониторе, следящем за сердечной деятельностью, бешено задергалась, а через несколько секунд из ломаной превратилась в ровную линию. Сердце остановилось. Руфус отскочил от кровати, чтобы не мешать сестре, которая изо всех сил стукнула Фабрицию кулаком по груди и нажала кнопку тревоги.

В палату ворвались врачи, началась экстренная реанимация. В ход был пущен дефибриллятор. От мощных разрядов тело Фабриции вскидывалось на кровати, руки взлетали вверх и снова бессильно падали. Усилия докторов увенчались успехом, но ненадолго: сердце билось целый час, а потом опять остановилось. И вновь дефибриллятор, прямые уколы адреналина в сердце, инъекции стимуляторов, один из которых оказался интолом, изобретенным в лабораториях Картрайтов. Все напрасно — сердце остановилось навсегда.

Горе Руфуса было безгранично. Он почти совсем перестал спать. И все думал, думал… «Фабриция была слишком хороша для меня, а я ее совершенно не стоил, не заслуживал ее любви, поэтому она меня и покинула. Ее смерть — мое наказание, и помнить об этом я буду до своего последнего дня».

Руфус наконец-то по-настоящему влюбился в собственную жену — после ее смерти. Увы! Слишком поздно…

Глава 58

Чистокровный американец, получивший великолепное образование сначала в Англии, в Итоне, а затем у себя на родине, в Йельском университете, внук основателя картинной галереи Фаулеров, что на Пятой авеню, Кларенс Фаулер, несомненно, считался одним из самых завидных холостяков в Нью-Йорке. Тридцатишестилетнего Кларенса всегда окружали красивейшие и подчас всемирно известные особы женского пола — кинозвезды, манекенщицы, модельеры, а в последнее время его имя упоминалось в светских колонках в связи с романом Фаулера с балериной Кларой Таррейен. Журналисты особо подчеркивали тот факт, что потрясающее обручальное кольцо с изумрудом, которое он ей подарил, когда-то принадлежало самой великой герцогине Эссенской.

Джина познакомилась с Фаулером на презентации французских духов, организованной на борту фешенебельной яхты «Ренвик», курсирующей по Ист-Ривер. Презентация, естественно, сопровождалась огромным количеством шампанского, икры и омаров. Но когда подали ненавистных ей угрей, Джина решила немедленно ретироваться.

Около восьми месяцев назад Джина приняла твердое решение коренным образом изменить образ жизни и с тех пор начала активно посещать оперу, известные салоны Нью-Йорка, театральные премьеры, приобрела немало полотен известных мастеров, в том числе картину раннего Датноу, последователя школы фон Любена. В результате о Джине стали говорить как об истинном ценителе произведений искусства, да и искусства вообще. Пробираясь сквозь шумную толпу гостей, она нос к носу столкнулась с Кларенсом Фаулером.

— Прошу меня извинить. Не хочу выглядеть невежливой, но мне необходимо уйти, иначе я просто потеряю сознание.

— Угри? — понимающе покивал Фаулер.

— Угадали с первого раза.

— Выглядите просто сногсшибательно, — неожиданно заявил Фаулер. — Могу я пригласить вас поужинать со мной?

— При одном условии.

— И что же это за условие?

Джина улыбнулась.

— Назовите свое имя. — Тут она явно кривила душой, так как Кларенса знали все.

Он отвесил полушутливый поклон.

— Простите, Джина. Меня зовут Кларенс Фаулер. — Джина преувеличенно удивленно подняла брови, и он пояснил: — Я сразу обратил на вас внимание в толпе приглашенных и, конечно же, поинтересовался, кто вы такая.

Сидя напротив нее в ресторане, Кларенс сказал:

— Ваш костюм столь же сногсшибателен, как и его хозяйка.

Очень скоро Джина поняла, что «сногсшибательный» — любимый эпитет Фаулера и в его устах означает высшую оценку.

Сейчас на Джине была простая шелковая кофточка цвета кофе со сливками с вышитыми листочками и в тон ей строгого покроя юбка. Что ж, Фаулер всегда славился хорошим вкусом.

Беседа текла легко и непринужденно, чему помогало то, что в последнее время Джину очень интересовало современное искусство. В конце концов ей удалось незаметно подвести разговор к Кларе Таррейен — последнему увлечению Фаулера.

— Клара сейчас в Новом Орлеане, — сообщил Кларенс.

— Господи! Вам следовало предупредить меня заранее… — Джина погрузилась в молчание.

— В чем дело? — встрепенулся Фаулер. — О чем я должен был вас предупредить?

— Вы ведете себя со мной так непринужденно, что я, естественно, подумала, будто вы вольная пташка. — Она грустно покачала головой. — Видите ли, не в моих правилах поступать подобным образом.

— Каким образом?

— Я никогда не принимаю приглашение отужинать наедине от неженатого мужчины, у которого есть друг жизни. — Тон ее стал холоден. — И кроме собственного мужа, я никогда не ходила в ресторан с женатым.

— У нас с Кларой все кончено! — пылко возразил Кларенс. — Она должна забрать свои вещи, как только вернется из Нового Орлеана.

Это не соответствовало действительности, но заявление Джины настолько поразило Кларенса, привыкшего вращаться в безнравственном мире, что он решил немедленно порвать с хитрой и неискренней Кларой.

Глава 59

Обед с адвокатом длился долго, и выпито обоими было немало. Руфус устало откинулся на заднем сиденье своего огромного лимузина. Бегло просмотрев последнюю биржевую сводку, он выругался сквозь зубы, скомкал газету и с омерзением выбросил ее в окно. Спрос на средства для ухода за волосами фирмы «Картрайт фармацевтикалс» упал еще ниже.

Со дня смерти Фабриции прошло целых восемь месяцев, а газеты все еще обсасывали эту тему. Что ж, на войне как на войне, подумал Руфус, в бизнесе тоже все средства хороши, ведь ему самому не раз приходилось загонять в угол конкурентов.

Так-то оно так, но все же наживать капитал — а именно этим сейчас занимались его противники — на смерти Фабриции выходит за рамки всяческих приличий. Даже в бизнесе существует свой кодекс чести — нечто вроде Женевских конвенций. Преследовать врагов в судебном порядке бессмысленно, с юридической точки зрения они ни в чем не виноваты.

Если бы в результате употребления красителя умерла любая другая женщина, шумиха давно бы улеглась. Какая бы компания ни стояла сейчас за спинами журналистов, ее заправилам явно хотелось насовсем убрать с рынка его, Картрайта, средства для ухода за волосами.

А может, это чья-то личная месть?

Но чья? И за что?

Много же времени затратил мститель, чтобы планомерно приводить свой план в исполнение, колоссальные средства вложил он в эту компанию. Это же надо: едва в прессе появлялась очередная публикация, как абсолютно все клиенты фирмы Руфуса получали по почте газетные вырезки.

Недавно его личный адвокат собрал группу частных детективов, и теперь Руфус отчаянно надеялся, что им удастся докопаться до истины. Иначе за что же он платит им бешеные деньги?..

К тому времени, как Руфус добрался до своего офиса, руки его уже мелко дрожали. Он нажал скрытую в стенной панели кнопку, выхватил из потайного бара бутылку джина, быстро наполнил до краев хрустальный стакан и на едином дыхании осушил его. Дрожь унялась. Удовлетворенно вздохнув, Руфус медленно подошел к окну и уставился на людской муравейник внизу.

Наконец он нажал кнопку селекционной связи.

— Пусть войдет, — коротко распорядился Руфус, не удосужившись вспомнить имя детектива.

— Мистер Кендалл сию минуту будет у вас. — Таким образом секретарша Джейн Синглтон ненавязчиво напоминала шефу фамилию посетителя.

Сухопарая, с тяжелыми мешками под глазами, которые подчеркивали очки с толстыми линзами в роговой оправе, Джейн Синглтон была эталоном преданнейшей секретарши, обожающей своего босса. Она работала еще под руководством Теодора, а теперь, словно любящая мать, окружала заботой его наследника. Чрезмерное пристрастие Руфуса к спиртному делало эту заботу еще более трогательной.