Курт небрежно притянул меня к себе, и когда Стоун продолжил хмуро на него смотреть, вздохнул.

— Кэди, наручники в кобуре в гардеробной. Можешь достать их для меня? И проверь Полночь, пока будешь там.

— Проект «Парк Магдалены» будет продолжен, — объявил Стоун.

— Ты прав, если в ноябре мы проиграем выборы по отзыву резонирования, твой судебный запрет отменят, — ответил Курт. — Вероятно, так и будет. Алчные до денег монстры как ты, выигрывают часто, и пока могут приписывать себе победу в любой ситуации, им все равно, какое опустошение они оставят за собой. Но судьба сыграет с тобой злую шутку, потому что ты думаешь, что создаешь наследие, когда история запишет это как глупость Стоуна и никак иначе. Так что неважно. Приписывай себе победу. Но не обольщайся, что ты пишешь Декларацию независимости. Все твои планы схожи с планами по строительству обычного торгового центра. Со временем на его месте появится что-то другое, но маяк останется маяком, пока не обрушится. Через сто лет после твоей смерти на камне не будет никаких табличек с твоим именем. Когда ты умрешь, никому не будет до тебя дела.

Стоун, по-видимому, никак не собирался на это реагировать, он просто стоял, кипя от злости.

Поэтому Курт подтолкнул меня, прежде чем отпустить, и напомнил:

— Наручники, Кэди.

— Ты меня не арестуешь, — отрезал Стоун.

— Арестую, если не уберешь свою задницу из моего дома, — ответил Курт.

Стоун пристально посмотрел на Курта, потом на меня, после чего повернулся и вышел за дверь.

Он так ею хлопнул, что задребезжало стекло.

— Ну и засранец, — пробормотал Курт.

Я повернулась к нему.

— Курт…

Он посмотрел на меня и не дал произнести ни слова.

— Не думай об этом ни секунды.

— Но он...

— Послушай меня, — потребовал Курт.

И от его тона я закрыла рот и стала слушать.

— Если ты думаешь, что этот парень может мне нагадить, то должна знать, что Джейк был профессиональным боксером, он создал юниорскую боксерскую лигу и руководил ею в течение многих лет. Родители любят его. И не только родители. Родители и дети, которых он учил боксировать все последние годы, он много лет управлял спортзалом и поддерживал их в форме, помогал учиться защищаться, а когда приходило их время становиться хорошими мужчинами, давал правильный образец для подражания. А Лавандовый Дом принадлежит семье Джози уже более ста лет, ее бабушку в этом городе не просто любили, а практически боготворили. И Джози, усыновив Итана после того, как его мать почти о нем забыла, поднялась до этого статуса примерно за секунду.

Мать Итана почти о нем забыла?

Джози не поделилась этим со мной. Хотя, учитывая, что она его усыновила, я предполагала, что подобное могло произойти, если только другая женщина скоропостижно скончалась. Но я не спрашивала, в основном потому, что произошедшее, каким бы оно ни было, еще оставалось свежо в памяти, и для расспросов время было не подходящим.

И все же, как ужасно.

— А Мик — пожарный-доброволец, — продолжал Курт, проникая в мои мысли, — он постоянно подставляет задницу, чтобы обеспечить безопасность людей и спасти их имущество, а его семья владеет компанией, торгующей свежеморожеными морепродуктами по всему штату Мэн, и он не только богат, его семья помогла основать Магдалену. Не говоря уже о том, что Эми — Амелия Хэтуэй — из семьи Хэтуэй, нефтяных миллиардеров. У нее больше денег, чем мы с тобой увидим за пять жизней, или Бостон Стоун мог мечтать заиметь на свой банковский счет.

Я знала, что Эми из семьи Хэтуэй.

По какой-то странной причине она казалась смущенной, когда рассказывала мне об этом, но все же рассказала.

— И ты богата, — продолжал Курт в том же духе, — и не только потратила свои деньги на восстановление места, которое горожане считают своей гордостью и радостью, но и открыла его для публики, чего никогда не было. Так что им наплевать, что ты вышла замуж за Морленда. Ты — это ты, и один взгляд на тебя говорит любому, что ты не охотница за деньгами. Ты оставалась замужем за этим парнем семнадцать лет, и любой, кто с тобой познакомится, через две секунды поймет, что речь шла о любви и верности.

Ого, это было мило.

— Но даже если бы у меня за спиной не было всей этой огневой мощи, Алисса может просто открыть рот в салоне и подбросить нужную информацию в пару ушей, и со Стоуном будет покончено.

Это была абсолютная правда. Все знали, что в маленьком городке не местная газета, а местный салон красоты является источником новостей.

Курт еще не закончил.

— Кэди, этот человек меня не пугает. И он не должен пугать тебя. У него мания величия, он думает, что деньги решают все, и тот факт, что у него их много, дает ему иллюзию величия. Я сказал, судьба сыграет с ним злую шутку, потому что так и будет. Если бы у Амелии было желание, она в одиночку могла бы его уничтожить. Этот проект не будет продолжен. Он не добьется моего отстранения. Ты каждое утро будешь просыпаться в моей постели и, будем молить Бога, что в течение следующих нескольких месяцев ты будешь это делать беременной моим ребенком. У меня есть это, и ничто не сможет меня задеть, Кэди. Ни единая гребаная вещь.

Он коснулся моего подбородка и приблизился к моему лицу.

— А теперь пойдем, проверим, как там наша собака, и на тот случай, если вся та энергия, вложенная нами в создание нашего малыша, еще не дала результата, мы продолжим прилагать максимум усилий. И, к слову, мой долг — выяснить пол. Мой мальчик будет спать в голубой комнате. Если будет девочка, — это я уже проходил, — то детскую сделаем в розовом цвете. Никакой нейтральной желтой херни, поджидающей, кто же у нас родится. По возвращении домой, мы все для них подготовим.

По возвращении домой, мы все для них подготовим.

Стоя в прихожей старого, отремонтированного фермерского дома на побережье штата Мэн, всматриваясь в карие глаза, которые я видела теперь каждое утро, просыпаясь рядом, каждый день в этом доме и вне его, а до этого в своих снах в течение почти двух десятилетий, через разделившую нас огромную эмоциональную пропасть, я чувствовала, как по моим пальцам скользят призрачные струйки от пролитого в те далекие времена пива.

На это ушли годы, и мы пережили все, даже убийство.

И сейчас мы были вместе.

Ничто не сможет меня задеть, Кэди. Ни единая гребаная вещь.

— Кэди? — позвал он, впиваясь подушечками пальцев в мою плоть.

— В своей жизни я совершила много ошибок…

Курт наклонился ближе, и перешел на шепот, когда повторил:

— Кэди…

— Но решившись поверить в тебя, я оказалась права.

Он коснулся лбом моего лба, и лицо Курта оказалось так близко, что наши носы соприкоснулись.

Мы стояли в фойе старого, отремонтированного фермерского дома на побережье штата Мэн, так близко, что когда Курт закрыл глаза, его ресницы задели мои.

Потом он поцеловал меня.

От него пахло холодными ночами, шерстяными свитерами и морским бризом, касанием рук, игривыми поддразниваниями, кривыми ухмылками, и теплыми глазами, а еще мужчиной, мускусом, сексом, и миллионом, миллиардом других вещей, которые делали Курта тем, каким я его знала, и миллионом, миллиардом других вещей, которые мне еще предстояло узнать, и в своей потребности, голоде, жажде иметь больше, я не могла не прикоснуться к нему языком.

Он наклонил голову и дал мне больше, обхватив руками и притянув к себе.

Мы поглощали друг друга в фойе, пока я не прервала поцелуй, вырвалась из его объятий, но быстро схватила его за руку и потянула к лестнице.

Я была уже у первой ступеньки, когда он потянул меня назад, и его рот снова обрушился на меня.

Его руки были повсюду, но его язык был всей моей Вселенной, пока я не почувствовала, как он дергает меня за свитер.

Я подняла руки и сделала шаг назад, чтобы подвести его ближе к тому месту, куда я хотела, чтобы мы направились.

Он стащил с меня свитер как раз в тот момент, когда я пяткой коснулась первой ступеньки.

Я начала спускаться, но Курт обхватил меня за талию, и, контролируя наш подъем, последовал за мной по лестнице.

По пути наверх, мы целовались, прикасались друг к другу, срывали друг с друга одежду, и только поднявшись, Курт обнял меня и потянул за собой.

Наши свитера, джинсы, носки и ботинки были разбросаны по лестнице. Я осталась в лифчике, трусиках и его бриллианте, он — в боксерах. Пробираясь по короткому коридору, мы вращались, целовались, ударялись о стены, о дверной косяк в спальню, каждый из нас наполовину ощупью, наполовину борясь, пытался взять верх.

Курт потерял терпение, подхватил меня чуть ниже ягодиц и чуть выше спины и, подняв на руки, подошел к кровати и уложил на нее.

— Не двигайся, — прорычал он, возвышаясь надо мной.

Я только позволила себе проследить за ним глазами до гардеробной.

На мгновение он исчез в ней, но вышел обнаженным, а его твердый, толстый член гордо возвышался из темных завитков волос. От его неуклюжей походки, которую я так любила и которая была его неотъемлемой частью, его абсолютной уверенности в себе и своей физической форме, его горящих глаз, устремленных на меня, — я почувствовала, как между ног хлынула влага, и с моих губ сорвался стон.

Он добрался до того места, где я, свесив ноги, лежала поперек кровати, и наклонился ко мне.

Облокотившись на руку о кровать рядом со мной, он прижался губами к коже между грудями под лифчиком и провел ими вниз к животу, а я наблюдала как на его плечах, спине и мощной шее перекатываются мускулы.

Я затаила дыхание, когда он замер там, просто касаясь меня губами, потом повернул голову, и я почувствовала, как щетина нежно задевает мою кожу. Заявляя на меня права. Метя территорию. Объявляя меня и то, что может зарождаться внутри меня, своим.

Боже мой, Курт Йегер был просто...

Всем.