Отодвинув от себя пустую чашку, я устало потерла переносицу и решила, что два часа ночи не самое лучшее время для размышлений.

— Пойдем спать, — сказала, поднимаясь, и наткнулась на вопросительный взгляд.

Вот ляпнула. Прозвучало наверняка двусмысленно.

— Вместе? — снова одним уголком губ улыбнулся Женя.

— Я не это имела в виду.

— Наверное, я лучше поеду.

— Куда? Ни в коем случае за руль нельзя.

— Если бы не гранатовый сок, то я бы решил, что хочешь меня соблазнить, поэтому и не отпускаешь.


Глава 11 Женя

— И как мне с этой хренью в душ сходить? — ткнул я пальцем себя в бок.

Лиля протянула руку, чтобы дотронуться, но ее пальцы так и застыли в паре сантиметрах от моей кожи.

— Я купила водонепроницаемый пластырь, только надо на ночь обработать.

— Поможешь?

Она подняла на меня глаза и медленно кивнула. Да, теперь я не истекаю кровью, а Лиля не в ступоре оттого, что я завалился к ней в таком состоянии — и все пропитано другими эмоциями. Все кажется интимным… И не только сексом пахнет в воздухе — еще и привязанностью, а может, любовью.

Пока Лиля проводила с моей раной какие-то манипуляции, я закрыл глаза. Остались лишь тактильные ощущения. Боль, смешанная с приятными прикосновениями пальцев. Я определенно за тринадцать лет стал мазохистом.

— Чему ты улыбаешься? — спросила Лиля, закончив, но ладонь не убрала.

Я, не открывая глаз, положил свою руку поверх ее и спросил:

— Ты осуществила свою мечту?

И продолжил, идиот, издеваться над собой.

— Нашу, Женя. Она мне не нужна была без тебя.

— И все-таки, — продолжил я, как будто вошел во вкус, даже получал извращенное удовольствие от каждого ее слова, что резало меня. — Ты была в Париже?

— Я была во Франции, — ответила она наконец-то. — В Марселе, в Орлеане, в Лионе… Но в Париж я не смогла поехать. Без тебя.

— Sans toi je ne suis pas moi (фр. без тебя я не я), — ответил, даже сам не поняв, что на французском.

— Ты помнишь! — удивилась Лиля.

— Каждый урок. Мне нравились твои поощрения за правильно выполненные задания.

И вдруг пришло осознание, что мне не больно вспоминать. У меня, наверное, настолько прочно связались понятия «боль» и «воспоминания», что я не мог их разделить и воспринимать по отдельности.

А ведь боли были на самом деле фантомными. Я сам себя убедил в этой ассоциации, чтобы не думать, насколько был счастлив.

Лиля убрала свою руку из-под моей и сказала:

— Я принесу обезболивающее.

— В этот раз без снотворного? — открыл я глаза.

— Только если с чем-нибудь для понижения уровня сарказма.

Я поднялся с дивана и, усмехнувшись, пошел в ванную. С ума сойти! Мы только встретились, а как будто и не расставались. Я был одержим Лилей тринадцать лет, и все так просто решилось. Пусть еще не до конца, но первые шаги оказались проще, чем я предполагал.

Может, я сумасшедший, если думаю, что все слишком просто, но диагноз сам себе не поставлю. Может, я совсем не знаю эту женщину, но хочу в ней видеть ту девочку, которую любил. Даже до сих пор люблю. Или люблю только то, что было когда-то между нами?

Что ж, не диагноз, но вывод: я запутался…

На кухне было темно, в зале — пусто. Лиля застилала кровать в комнате, в которой я никогда не был. Комната родителей.

— Лиля, — позвал я, и она обернулась, снова задержав взгляд на моей татуировке.

— Прямо в блистере, чтобы ты не сомневался, — кивнула Лиля на прикроватную тумбочку, на которой лежали таблетки и стоял стакан воды. — И еще… — добавила, как будто сомневаясь, говорить или нет.

— Что? — насторожился я.

Мне не нравится подобная интонация. Как гром вдалеке. И думаешь, обойдет тебя гроза стороной или нет.

— Ты только не злись.

Еще лучше.

— Лиля?

— Послушай, я встречалась с адвокатом отца и ознакомилась с завещанием.

А вот тут я совсем перестал что-либо понимать.

— Я-то здесь при чем?

— Мы сегодня заговорили о Париже, отец недавно там купил квартиру на Марсовом поле, — сказала Лиля.

— Ну, теперь у тебя будет своя квартира.

— Он оставил ее тебе.

Я не сразу понял. Если это идиотская шутка, то иронию Родионова я не оценил. Какого хрена, спрашивается?

— Твой отец с ума сошел?

— Я долго думала над этим жестом и пришла к выводу, что так он пытался извиниться перед тобой за что-то, хотел загладить вину, расплатиться за что-то. А подобное он мог выразить только в денежном эквиваленте, хотя адвокат сказал, что есть какое-то условие, но я не в курсе. Сегодня ты сказал, что мой отец старался лучше, чем человек Богданова. Так расскажи мне, почему старика терзало чувство вины?

Я надеялся, что она забыла о том разговоре, а в итоге сам напомнил, заговорив о Париже. Но кто же знал, что Родионов… Вообще-то, это полный пиздец. Квартира на Марсовом поле, какое-то условие. Может, это не извинение, а издевательство?

Твою мать…

Потерев лицо руками, я опустился на край кровати и, похлопав рядом с собой по матрасу, сказал:

— Присаживайся. История не какая-то сверхъестественная, но вспоминать все равно не хочется.


Лиля села на кровать и провела рукой чуть выше пластыря на моем боку.

— Я заметила у тебя едва заметные шрамы, когда обрабатывала рану. Раньше их не было.

— Ты же уже знаешь, что у твоего отца были знакомства в криминальных кругах? Когда в нашу последнюю встречу я сказал ему, что никогда и ни за что не откажусь от тебя, мне показалось, что он меня понял. Но, как оказалось, зря. В тот же день я прочувствовал на своих костях, что слово «нет» твой отец не понимает. Пришел в себя я на турбазе недалеко от города через три дня. Собака местного сторожа нашла меня в лесу, и мне очень повезло, что поздней осенью там вообще кто-то был. Я не помню ничего, но, когда очнулся, рядом со мной сидел Арсен. Хорошо, что его знают многие в городе, сторож оказался не исключением. Он нашел в моем мобильном запись с его именем и позвонил. А когда я окончательно очухался, ты уже улетела в светлое будущее. Вот и вся история.

Лиля молчала и… плакала. Беззвучно, только слезы по щекам катились. А глаза… Ее глаза стали еще ярче. Два изумруда на побледневшем лице.

Я машинально протянул руку и провел пальцами по ее щекам.

— Ты ни в чем не виновата.

— Виновата, Женя. Я могла вернуться раньше, ведь знала, где ты живешь, работаешь, даже твой номер телефона. Но… Страх всему виной. Я лелеяла свою иллюзию, боясь разбить ее о суровую реальность.

— Все уже в прошлом, — ответил я и, переместив руку на Лилин затылок, притянул ее лицо к своему.

Да, пусть это уже не одержимость, но от своей зеленоглазой зависимости я не избавился.

Глава 12 Лиля

Я с трудом воспринимала слова Жени. Отец, конечно, не был подарком, но это… Черт возьми, это переходило все границы! А потом он смотрел мне в глаза и равнодушно говорил: «Так бывает».

Но так не должно было быть. Это даже не родительский эгоизм, а какое-то извращенное понятие, которому нет места в голове адекватного человека. Патологическая любовь к своему ребенку? Не дай бог стать когда-то таким же родителем.

Я сама не почувствовала, что плачу, пока Женя не смахнул пальцами слезы с моих щек. И меня накрыло чувство вины. Да, я понимала, что ни в чем не виновата, но все равно…

Не должна была уезжать.

Не должна была верить.

Должна была вернуться раньше.

И отец в качестве извинения за две сломанные жизни решил откупиться. По-другому это не назвать. Может, к старости он стал сентиментальным? Увы, мне до сих пор не понятны мотивы его действий.

Женя, видимо, решил доказать мне, что не стоит терзаться чувством. Притянул к себе за шею и поцеловал. И это был не такой поцелуй, как вчера в подвале Арсена или как утром в соседней комнате. В нем не было больше терзающей ненасытности, как будто мы пытались утолить жажду одержимости. Это было нежно, до щемящего ощущения в груди, от которого перехватывало дыхание.

И я хотела раствориться в этом поцелуе, но Женя отстранился и выругался сквозь зубы, схватившись за бок.

Вроде бы и ничего необычного, но как только мы оторвались друг от друга, я почувствовала себя неуютно, неловко, скованно. Чтобы не начинать самоанализ, отвернулась к окну и спросила:

— Что завтра делать будем?

— Мне надо подумать. Я не знаю, в чем копался твой отец, но с компроматом это точно не связано. А если ты его не найдешь в ближайшее время, то от предупреждений Богданов перейдет в наступление. Я попросил своего опера поискать точки соприкосновения Карпова, Горецкого, Елизаровой и твоего отца.

— Еще и священник, — добавила я. — Не помню, говорила я тебе о нем или нет.

— Говори.

Я рассказала о своей встрече с отцом Аристархом и снова удостоилась взгляда: «Ну и куда ты лезешь?» Но вслух Женя ничего не сказал, наверное, вспомнив, как отличился своим вопросом об аборте перед моей поездкой к Аристарху.

— Итак, священник, врач, военный, инженер, — подвел Женя итог. — Полный бред.

Я была с ним согласна. Но, может, завтра посещение психиатрической больницы и морга что-то прояснит? Или еще больше запутает.

Лежа на кровати и глядя на отблески фонарей на потолке, я по-идиотски глупо улыбалась. Как психиатр могу сказать, что это минимум странно. Как женщина — что чувствую себя счастливой. Пусть все неоднозначно, но Женя заполнил пустующую нишу. У меня было все, но пазл не складывался до конца. Маленький кусочек, без которого картина была неполной. Осталось только правильно его уложить в мозаику.