— Со мной вас точно не было, — неизменно улыбался священник, собирая морщинки возле глаз.

— А жизнь-то, святой отец, налаживается.

— Ничего, жить можно. А вы, однако, соня. Я вот пятью часами ограничиваюсь.

— Соня? Так это с кем сравнивать. Старикам не спится, видать, грехи считают, а я еще молод, даже не пенсионер.

Священник засмеялся, тряся клочковатой бородкой.


В полдень на городскую площадь стали регулярно приземляться грузовые вертолеты, и посаженные в карантин выстраивались к ним в длинные очереди. Открыв люки, из вертолетов выбрасывали прямо на брусчатку консервы, крупы, мыло, вина во флягах, свертки с патронами в промасленной бумаге, булки в целлофановых пакетах, которые вырастали в небольшие горки, едкую дезинфицирующую жидкость, чтобы поливать ею улицы. Летчики, не дожидаясь, пока выгруженное ими начнут разбирать, заводили моторы. Бешено крутящиеся лопасти гнали на очередь волну теплого воздуха, сбивая шляпы и задирая юбки, а потом, ложась набок, машины уносились прочь. Тогда горожане бросались на продукты. Никакого порядка не соблюдалось, отталкивая друг друга, они лезли вперед, а стоявшие в оцеплении полицейские равнодушно наблюдали за этим.

— Как свиньи, — раз процедил один из них, брезгливо отвернувшись.

— У корыта с помоями, — поддержал его стоявший рядом. — Те тоже поросят не пропускают.

Оба были из деревни и пошли в полицию, соблазнившись властью. В дележе, происходившем на их глазах, полицейские не участвовали, это было ниже их достоинства, однако в накладе не оставались — по сложившемуся закону каждый должен был им что-то оставить. Когда продукты заканчивались, площадь быстро пустела.

Карантин наложил на каждого свой отпечаток. Не выдерживая изоляции, многие стали прикладываться к бутылке. А когда спиртное кончалось, грабили ближайший магазин. Собирались и стихийные шайки, громившие винные склады. Мэр был бессилен. Вначале он пробовал наказывать грабителей, но когда среди них оказался полицейский, махнул рукой. Прибывшие с большой земли солдаты тоже закрывали на это глаза. Город был не их, он походил скорее на захваченный, в котором они чувствовали себя чужаками, и его дальнейшая судьба их совершенно не интересовала. Да и грабители делились с солдатами своими трофеями. Мэр понимал, что продолжаться так долго не может, но что было делать, людям нужно как-то жить, а алкоголь не самое страшное.

Охранявшие лагерь работали посменно, возвращаясь в город, и волна сомнамбулизма снова его накрыла. Принесшим заразу оказался тот самый охранник с наглыми глазами, пристреливший собак. Охранник держался от сомнамбул как можно дальше, был чертовски осторожен, но вирус оказался коварнее, чем он предполагал. Охранник жил один, но соседи разглядели ставшие уже привычными симптомы и чуть было его не растерзали. Окружив бредущего по улице походкой лунатика, стали с криками — чего в них было больше: злости или отчаяния? — швырять в него издали палки и камни. Но подойти к нему так никто и не решился. Как и многих, от ярости толпы спас страх заразиться.

Священник, несколько дней не видевший этого охранника на лагерной вышке, догадался в чем дело. Чтобы проверить свое предположение, он направился к железным воротам. Из КПП никто не показался.

— Эй! — крикнул он шагов за десять. — Есть кто живой?

Через минуту появился тщедушный охранник с автоматом наперевес.

— Че тебе?

— А где твой напарник? — узнал его священник. — Тот, который собак пристрелил?

— Зачем он понадобился? — В голосе прозвучала настороженность. — Чтобы и тебя пристрелил?

Тщедушный охранник попробовал усмехнуться.

— Да так, решил проведать.

— Ах, проведать, тогда давай, топай, нет его.

— С ним что-то случилось?

— А тебе какое дело? — На мгновенье голос охранника дрогнул. — Говорю, убирайся отсюда.

— Ты что, меня боишься?

— Я — тебя? — Охранник снял автомат с предохранителя. — Тоже напугал, дам очередь, и нет тебя!

Он скривился в ухмылке, а у самого руки ходили ходуном, и палец так и плясал на спусковом крючке. Решив не испытывать судьбу, священник медленно развернулся. Дверь в его лачугу была распахнута, и солнце лежало на полу косой трапецией. Священник захлопнул дверь за собой.

— А того охранника, с наглыми глазами, похоже, подкосило, — сказал он дремавшему на постели учителю, едва сдержавшись, чтобы не добавить: «Божья кара».

За него это сделал учитель.

— Да что вы говорите! — встрепенулся он, приподнимаясь на локте. — Получил по заслугам, не жалко. Значит, скоро с нами окажется. Можно и счеты свести, как думаете?

— Разве это что-то изменит? Да он уже и не поймет.

— Вы правы, это я к слову. — Учитель почесал затылок. — Значит, болезнь бушует и за забором. Готовьтесь, святой отец.

— К чему? И не называйте меня, пожалуйста, так.

— Ладно, ладно. Полагаю, стена скоро рухнет. Она стала бессмысленной, и охранники побегут, как крысы. Весь город будет принадлежать сомнамбулам. Вот увидите!

Вскочив, учитель щелкнул пальцами, выражая уверенность.

И ближайшая неделя подтвердила его правоту.

В городе уже полным ходом шла вакханалия. Спиртное, которое доставали, где только могли, развязывало языки.

— А что терять, хоть напьемся напоследок.

— Да, теперь всех накроет. А начальство, вот увидите, на вертолетах смоется.

— Как пить дать! Надо бы мэра с его людьми в лагерь отправить, пока не поздно.

— В лагерь? А кому его охранять? Солдаты-то разбежались. Там одни «изолированные». Теперь уже и не «изолированные». — Раздавался пьяный смех. — Короче, они не сегодня-завтра сюда пожалуют. Ждите.

Все в ужасе замолкли.

Но иные куражились:

— Скорей бы уж, что ли. Надоело умирать от страха.

А сами втайне надеялись, что проскочат, что болезнь каким-то чудом обойдет их стороной. Разливали еще вина и спьяну цеплялись за соломинку.

— А может, проспиртоваться насквозь, тогда и вирус не возьмет?

— Ага, не возьмет! Неклясов уж на что был пропойца, а заболел первым. Нет, все тут сгинем, помяните мое слово.


Вечером в лагере были выставлены обычные караулы, а ночью началось повальное бегство. Ужас, дикий ужас перед лунатизмом оказался сильнее логики, погнав охранников куда глаза глядят. К полудню казармы опустели. Город остался беззащитным, готовым пасть перед сомнамбулами. И те не преминули воспользоваться представившейся свободой. А вместе с ними, прорвав рубеж обороны, в окраинные кварталы хлынула болезнь.

— Они идут! — заметались по центральным улицам горожане, видевшие издалека фигуры с раскинутыми, как у распятых, руками.

— Где? Где? — сбиваясь в кучки, спрашивали их.

— Со стороны лагеря, они повсюду. Скоро будут здесь!

Молодой мужчина выскочил из дома с ружьем.

— Надо стрелять! — кричал он, бешено сверкая глазами. — Слышите, надо стрелять!

— В кого? — остановили его. — Там же у всех родственники, а есть еще и заключенные фильтрационного барака. С ними как быть?

— К черту разбирательства! Положим их всех! У меня дома дети, я никого не подпущу!

— А мертвых куда? Пока похоронишь, заразишься. Уж если охранники не убереглись.

— Мне плевать, — упрямо повторил мужчина, сжимая ружье, — сюда никто не подойдет.

— А солдаты? У них тоже оружие. Начни палить, решат, что сомнамбула. Кто будет разбираться?

Последний довод охладил мужчину. Он поставил ружье прикладом на землю.

— Так что же делать?

— Надо всем уходить в тундру. Срочно.

— А кордоны?

— Как-нибудь договоримся, они же люди. А не пропустят, прорвемся.

Огромная толпа, включая женщин, детей и беглых солдат, повалила из города.


Мэр, которому доложили о происходящем, позвонил губернатору.

— У нас есть новые больные, и солдаты бросили свои посты около лагеря. Положение критическое, через час-другой «изолированные» будут в городе.

— И что вы от меня хотите? — сухо спросил губернатор. — Мы направили вам врачей, солдат, сделали все, что смогли. Вы так рвались взять управление в свои руки, но все провалили.

Мэр обомлел.

— Ну, эвакуируйте хотя бы детей. Пришлите вертолеты, для этого еще есть время.

Губернатор сделал паузу.

— Это слишком рискованно. — Он закашлялся, продолжив охрипшим голосом. — Я отвечаю за весь край, у меня десятки таких городов, как ваш. Вы это должны понимать. Кроме того… — Он снова закашлялся. — У нас тоже зафиксированы случаи… э-э… распространившегося у вас заболевания.

Мэр сглотнул слюну.

— Наш врач?

— Да. Заразился министерский гардеробщик, принимавший у него плащ. Оба изолированы. Но у гардеробщика семья, и неизвестно, с кем он еще контактировал. Теперь вы понимаете?

Мэр дал отбой.

Жители, оставшиеся в городе, заперли свои дома, опустив на окнах ставни, как перед входом вражеской армии. Они ждали сами не зная чего, но непременно ужасного, неотвратимо надвигавшегося, — апокалипсиса, не меньше. Ничего не понимавшие дети, глядя на трясущиххся от страха, истерично покрикивающих матерей, испуганно плакали. Их отцы в это время припали к окнам, готовые грудью защищать свои семьи, но совершенно не представляли, как. Все готовились не иначе как к последним дням, рисуя картины Страшного суда, однако все прошло на редкость мирно.

Оказавшись в привычной обстановке, на улицах, где провели большую часть жизни, сомнамбулы разбрелись по своим домам. Они действовали рефлекторно, на автопилоте. Их встретили забаррикадированные двери и наглухо закрытые окна. Они пробовали в них стучать. Им не открывали. Однако уходить сомнамбулы не собирались, продолжая топтаться на тротуарах. Ощупывая стены, они проводили ладонями по штукатурке, оставлявшей белую сажу, и начинали выть. Их вой подхватывали другие сомнамбулы, попавшие в такое же положение, и вскоре над городом стоял невыносимый рев, будто включили сирену воздушной тревоги.