— Наверно, сбежавшие из города уже добрались?

Тот пожал плечами.

— Не только, вроде того, добрались, — встрял водитель, глядя на пассажиров в свое зеркальце. — Некоторые даже, вроде того, вернулись.

— Как некоторые вернулись?

— Ну те, кто, вроде того, уцелел.

«Значит, открыли стрельбу, — догадался мэр, хмыкнув своим мыслям. — Конечно, у них же приказ».

— Знаешь такого?

— Вроде того. Сосед с час назад прибежал.

— Вези к нему.

Сосед сидел в палисаднике прямо на земле, уставившись в одну точку. Из простреленной руки, кое-как перевязанной разорванной рубашкой, сочилась кровь. Мэр тронул его за плечо, тот вскрикнул, подняв искаженное болью лицо.

— Да их за такое под трибунал мало! — вскипел мэр. — Устроили бойню?

Вернувшийся из тундры кивнул.

— А переговоры были?

Снова последовал кивок.

— Ты, вроде того, расскажи, как было, — наклонился водитель. — Вроде того, как мне, так и сейчас.

Вернувшийся свидетель заговорил. Сбивчиво, еле двигая губами, будто рот у него был забит песком.

— Мы подошли как люди, — жевал он, — стали метров за сто, а их начальник сразу через громкоговоритель: «Идите назад!» Наши, сложив рупором ладони, закричали: «“Изолированные” прорвались, нам нельзя возвращаться!» «Ничего не знаем, у нас приказ никого не пропускать!» Наши заволновались. Задние напирали, передние приблизились к солдатам на несколько шагов. «Стойте, иначе стреляем!» Начальник сказал это сурово, как мог, а у самого чуть голос не сорвался. Это многих обнадежило. Мол, не будут стрелять, не посмеют. Живые же люди. — Забыв про рану, вернувшийся свидетель смахнул слезу, сразу скривившись от боли. — А они…

— Нет им оправдания, — возмущенно сказал мэр. — Нет, и быть не может.

Но оправдание солдатам было, причем сильнейшее, какое только может быть — страх. Да, ими руководил дикий страх, ни с чем не сравнимый, вот они и открыли огонь, сначала вразнобой — неизвестно, у кого первого сдали нервы, но его выстрел послужил сигналом, — потом все слаженнее, солдаты подхватывали, и кончилось все залпом. Некоторые, и таких было немало, целили в воздух, поверх голов, но и других хватало. Солдаты обезумели, палили и палили, едва перезаряжая винтовки, хотя толпа быстро рассеялась, завалив тундру ранеными и убитыми, а кто оказался счастливее, кто стоял дальше, за спинами сраженных, сразу дал стрекача, так что в считанные секунды оказался на расстоянии, недосягаемом для пуль. Но солдаты не слышали даже офицера, приказавшего прекратить огонь, так что ему пришлось бить шомполом по задранным стволам, а случалось, попадать и по рукам, головам, в общем, куда придется. Это был расстрел, форменный расстрел, как ни крути. Женщины и дети лежали вповалку, истекая кровью, смешивавшейся с грязными лужами. Увидев, что они наделали, солдаты остолбенели, некоторые стали рыдать, как дети, размазывая по щекам слезы грязными ладонями.

Представив эту картину, мэр сел в машину.

Так кто же сомнамбулы? Кто действовал как лунатики? И какая разница, по какую сторону кордона находиться?

— Они за все ответят, — сказал он полицейскому. — За все.

— Перед кем?

Полицейский отвернулся к окну. Мэр и сам понимал, что отвечать было не перед кем. Губернатор? Так он сам приказал выставить заслон. А что стрелять стали — выхода не было. Разве в своем городе он вел себя не так же? И до стрельбы доходило. И до трупов. Он все покрывал. А губернатор тем более замнет это кровавое дело.

— Вроде того, перед богом.

Надо же, водитель и тот все понимает. Да, перед богом, которого нет. Ему ли, мэру, не понимать, что в мире нет справедливости, нет закона. Так чем он отличается от мира сомнамбул, в котором их, как во сне, тоже нет? Боже, что нас ждет! Мэр обхватил голову руками.

— Вроде того, куда везти-то?

Притормозив, водитель обернулся.

— Куда хочешь.


Через неделю после своего победоносного вторжения вирус уже хозяйничал повсюду. Подавляя последние очаги сопротивления, он брал забаррикадировавшихся в домах на измор. Голод и жажда, два его верных союзника, две неразлучные палки-погонялки, заставляли выбрасывать белый флаг, сдаваться на милость победителя. И сомнамбулизм охотно брал в плен. Правда, не всех, посреди города, населенного теперь лунатиками, оставалась горстка тех, кого он пощадил. Каким критерием он руководствовался — было такой же тайной, как и сама его природа. Интеллект ли оказывал сопротивление болезни, замедляя ее течение, как писал в своих дневниках врач? Однако его самого интеллект не спас. Быть может, сильные духом успешно противостояли болезни? Но охотника на полярных волков трудно было назвать слабым. Да и другие жертвы вируса были люди суровые и закаленные, одним словом, северяне, привыкшие к невзгодам. Женщины, дети, старики — сомнамбулизм не давал им поблажки. Помимо священника и учителя, в число помилованных попали городской глава, пара служащих его администрации, в частности, его «вродетогошный» водитель, вернувшийся из тундры свидетель бойни, устроенной солдатами, сыновья Варгиных и еще десятка полтора человек, принадлежавших различным слоям общества — полицейский, воспитательница детского сада, какой-то заросший грязный бродяга без определенных занятий, аккуратно причесанный «на пробор» провизор, гордившийся своим местом, тот самый, которого возмутило когда-то сравнение его с сомнамбулой, мол, у него вместо мозгов ганглии и его работу может выполнять чуть ли не насекомое — ох, уж этот школьный всезнайка, раскукарекался, будто перед учениками! Оказался среди счастливчиков и владелец того кафе, где произошла их стычка, и несколько завсегдатаев, ее свидетелей, теперь все они были в одной лодке, дрейфующей неизвестно куда в море лунатиков. Неделя — это срок. Характерный срок для того, чтобы выявить способность организма противостоять вирусу или чтобы тот дал о себе знать известными симптомами. Врач был не нужен: каждый мог поставить себе диагноз сам, а бороться с вирусом все равно не умели. Прошедшие это испытание могли считаться проскочившими через его сети. Оставалось найти этих счастливцев, чтобы как-то сплотить.

Как ни странно, занятый делами городской глава ни разу не допустил даже мысли, что заразится, точно дело касалось его сограждан, но не его самого, будто он сделан из другого теста или свалился с другой планеты. И когда выдержал критическую неделю, нисколько не удивился. На это у него не было времени. Разрезая толпы сомнамбул, он ездил на машине с «вродетогошным» водителем в бейсболке и через громкоговоритель предлагал тем, кто еще здоров, собраться в мэрии в ближайшее воскресенье. Будни уже не отличались от выходных, и он выбрал день машинально, по привычке, устоявшейся с тех времен, когда жили по календарю. Еды пока хватало, двери магазинов стояли открытыми нараспашку, заходи — бери. Но сколько это могло продолжаться? Неделю, от силы две. Ясно, что запасы ограничены. Даже с учетом складов и портовых хранилищ. Город ежедневно потреблял тонны продуктов, ему ли, мэру, было этого не знать, пусть другие, далекие от управления, остаются в счастливом неведении. Им позволительно питать иллюзии, но не ему. А когда еда кончится, начнется хаос. Бойня у кордона уполовинила городское население, и голод пока не грозил. Но это пока. Один умер — его пайка досталась другому, смерть таким образом поддерживает жизнь, которая в свою очередь питает смерть. И пока городу дана передышка. Короткая, короче некуда. А готовиться надо к худшему. И мэр делал, что мог. Нельзя сказать, что пришедших в мэрию можно было пересчитать по пальцам, но они все уместились в его кабинете, в который из соседних комнат, давно опустевших, принесли стулья. Расселись в полном молчании. Мэр попросил слова, хотя на выступления никто не претендовал и в очереди он был один.

— Вчера я был в рыбацком поселке, — поднявшись, начал он без предисловия. — Присутствующие здесь сыновья Варгиных подтвердят, что я заходил к Неклясову, заболевшему первым. Как и раньше, он живет в своем доме. Он мало кого узнает, но с хозяйством кое-как справляется, обеспечивая себя. А если так может жить один, значит и все. Вопрос в том, как нам организоваться. Да, как все устроить. На помощь с большой земли рассчитывать больше не приходится, они насмерть перепуганы, и их можно понять. Все слышали, как солдаты расстреляли беззащитную толпу, в которой у многих из вас могли быть родственники. — Кое-кто из присутствовавших всхлипнул. — Страх вырвал солдатам сердца, сделав их бесчувственными. Они будут ссылаться на приказ, чтобы уйти от ответственности.

— Ничего себе, — перебил мэра вернувшийся из тундры раненый с перевязанной рукой. — Угробили половину города, а ответственности никакой!

На скулах у мэра заиграли желваки.

— Была бы моя власть, всех бы отдал под суд. Однако приказ исходил от губернатора. Солдаты, конечно, тоже виноваты, но речь сейчас не об этом. Сюда они не придут. Не сунутся, не посмеют из-за того же страха. И это нам на руку. Мы можем жить как хотим, без оглядки на губернию. Теперь мы сами по себе, потерянные для мира, который ради нас не только палец о палец не ударил, но скорее всего уже забыл. Спасибо, хоть не отключили электричество. Но на это губернатор не пойдет, ему надо иметь какое-то оправдание перед столицей. Итак, что я предлагаю. Власть, а она, как вы понимаете, необходима всегда, останется за мной как избранным мэром. К тому же я здесь единственный, кто имеет опыт управления. Согласитесь, это будет разумно. Служащих администрации и полицейского я беру к себе в штат. — Это было, конечно, выработанное годами выражение, платить мэр никому не собирался, да это уже и утратило всяческий смысл, однако на эту несуразность никто не обратил внимания. — Остальные будут представлять власть на общественных началах. Все должно оставаться как прежде. Конечно, в полной мере это невозможно, но мы постараемся максимально приблизиться к прошлым временам. Пусть каждый займется своим привычным делом. Я вижу тут воспитательницу детского сада — почему бы ей не набрать в группы детей-сомнамбул? Раз все в городе уже инфицированы, они больше не представляют угрозы. Святой отец устроил в церкви приют, и это прекрасно. У нас есть возможность вернуться к эпохе первых христиан, бескорыстному служению ближнему. Разве нет? Даже в нашем отчаянном положении старайтесь увидеть хорошее. Насколько возможно, мы должны наладить городскую жизнь. Иного выхода нет, иначе мы все погибнем. Присутствующие здесь рыбаки могут по-прежнему выходить в море, набрав команду из сомнамбул. Таких как Неклясов, старший Варгин. Им это дело привычное, никакой сомнамбулизм из головы не вышибет. Работавшие на рыбном комбинате женщины, как и раньше, займутся разделкой тушек, дело нехитрое. Пусть откроются магазины. Скажете, сомнамбула за прилавком — это фарс? Но выбора все равно нет. Пусть люди, а сомнамбулы — люди, это даже не обсуждается, будут чем-то заняты. Мы начнем, а дальнейшее скорректируем по ходу. У меня все, простите за многословие.