В странной секте, куда попала Лара, тоже было много цыганского. В книгах, повествующих о юности так называемого «Гуру», их учителя, описывалось, что его первой наставницей была цыганка, да и потом они не чурались истинно цыганских методов: жизни за счёт других благодаря высокой цене за свои таланты и услуги, предлагаемые «высокодуховными» практикующими простым смертным.

Переодевшись в одном из классов школы, участники семинара шли в спортзал, где под громкую электронную музыку с текстами, наполненными призывами к освобождению, они «трансовались», выключив свет, вдыхая аромат благовоний и зачарованные огоньками множества свечей. Неровные язычки пламени бились отчаянно и иногда тухли, потревоженные хаотичным движением множества тел (преимущественно женских), размахивающих руками, верещащих как животные, громко топающих, прыгающих, падающих, катающихся по полу.

В трансовом танце можно было делать всё, что хочется — отпустить себя полностью и позволить всем блокам, зажимам, ограничениям выйти, покинуть тело и ум, наполниться энергией этой музыки, пространства, места, натренированной наставницы с чёрными длинными, как у цыганки, волосами и угольными глазами с агрессивными стрелками.

Нужно было выбить из себя всю дурь, все неправильные установки, заложенные в сознание обществом, воспитанием, семьёй, а затем загадать желания быть счастливыми, любимыми, богатыми, и так далее и тому подобное, кому что придёт в голову.

На тот семинар Лара пришла, выпив полбутылки вина, потому что она закончила одну картину, и ей нужно было это отметить.

Её смешили девушки, загадывавшие себе богатых принцев на крутых тачках и прочие блага, потому что на этом семинаре их учили раскрывать в себе женственность, ценить себя и клянчить у мужчин дорогие подарки. Одним из заданий было в тот же самый вечер выпросить что-нибудь у любого мужчины, и Лара, придя домой, написала влюблённому в неё парню, что ей нужно обязательно пройти «Посвящение», которое даёт только эта наставница, за 20000 рублей. Парень в тот же вечер перевёл ей требуемую сумму, и на следующий день в темной квартире Златы, озарённой лишь пламенем свечей и наполненной дымом благовоний, Лара слушала зычный голос наставницы, похожей на шлюху, которая нарекла её «Космической жрицей» и подарила белую ракушку, объявив, что эта ракушка является символом посвящения.

На следующий день наставница пригласила её, Злату и ещё одну девушку на тайное собрание, на котором объявила, что они трое — самые сознательные в этом городе, и теперь, после пройденных семинаров, могут вести в своём городе различные занятия, делать массажи и вообще всё, на что они почувствуют себя способными, но главное — ценить свои таланты и запрашивать на услуги высокую цену.

Лара немного засомневалась, щупая своё предплечье, которое ей случайно вывихнул на занятии по парной йоге неизвестный никому гражданин, пришедший на тренинг последним и затем больше не появлявшийся на подобных мероприятиях, а также странный массаж «Стопы Будды», когда необученные люди по очереди как попало ходили друг по другу ногами, и она лежала на животе, а по её лопаткам гулял стокилограммовый мужик, то есть, весивший ровно вдвое больше неё, и на вопрос, нормально ли это, очередная наставница ответила, что всё в порядке.

На самом деле, кроме двух сеансов спонтанного массажа во время семинаров, Лара никогда не делала ничего такого и тем более, не обучалась специально, поэтому её немного удивило заявление, что теперь, являясь «Космической Жрицей», она обладает способностью к любому виду подобного рукоприкладства, да ещё и должна заломить за это немалую цену.

К тому же, наставница сообщила девушкам, что теперь, как самые продвинутые жрицы, они обязаны поехать на дальнейшее обучение в какой-то ашрам, а потом и к самому Учителю на Алтай, при этом Злата завопила от восторга, но Лара, которая не любила никакого вмешательства в свои личные планы, внутренне закрылась и вела себя учтиво до тех пор, пока не переступила порог квартиры подруги, в которой ей вдруг стало душно, и не вдохнула свободно снаружи.

В тот вечер, возвращаясь домой тёмными пустынными летними улочками, она думала о том, что вовсе не ищет какую-то группу людей, к которой хотела бы примкнуть, что ей хорошо и так, в своём личном мире, а все эти практики просто помогли ей собраться с силами и вынырнуть из болота одиночества и скуки. Большего Лара не ждала от них. Она ни за что не позволила бы чужим представлениям занять место собственных фантазий, порождённых долгими ночами без сна, яркими живыми сновидениями, литрами вина и облаками кальянного дыма, тех образов, которыми она не делилась ни с кем кроме белых холстов, безудержно и отчаянно заполняя их масляными мазками надежды — на то, что и её жизнь когда-нибудь преобразится и станет такой же интересной и красочной, как её картины.

Её ничего не связывало с этим призрачным миром отчаявшихся женщин, одевающихся в мини юбки и накладывающих на бледные лица тонны косметики, выходящих на охоту, чтобы стрясти деньги с зазевавшихся мужиков, ничего не дав им взамен — нет, они же не шлюхи, они цыганки-обманщицы, манящие, но не приближающиеся, скрывающиеся в тумане, получив своё…

Ларе, имеющей достаточно средств и вдохновение творчеством, такой путь был ни к чему. Она хотела просто жить, любить, быть свободной, и ей казалось, что Яр разделяет её стремления. А ещё — больше всего на свете в последнее время — она хотела быть с ним, быть вдвоём, как когда-то прежде… да, она всегда верила в перерождения и, напоённая странной музыкой семинаров, безвредным дымом благовоний, непонятными ритуалами, она ни о чём не жалела, потому что из этих переживаний извлекала свой собственный опыт — проблески воспоминаний о том, что было прежде, когда её душа жила в ином теле.

Теперь, благодаря состояниям, расслабившим внутренние напряжения, Лара не могла поддаться чужому влиянию, ведь, если другие девушки обнаружили внутри себя зияющую пустоту, требующую наполнения, она сама увидела там такую полноту чувств и красок, что ей в самом деле не хватало физических сил, чтобы справиться с этим сиянием наполненности, и она искала кото-то, кто мог бы разделить с ней этот поток ощущений и мудрости, эту неисчерпаемую силу, которая рвалась из неё наружу и не давала спать по ночам.

* * *

Кутаясь в тоненький плащик от порывов прохладного осеннего ветра, Лара пристально всматривалась во тьму, вздрагивая от света фар машин, заворачивающих во двор.

Наконец, чёрный паджеро Яра подъехал быстро и уверенно. Машина, как и он, была большая и сильная, спокойная, расслабленная. Не гася фар, автомобиль остановился возле неё, и на минуту у Лары перехватило дыхание от счастья. С тихим звуком опустилось стекло, из салона раздались звуки медитативной электронной музыки с индийскими мантрами, Яр улыбнулся и спросил:

— Девушка, вы не замёрзли?

Опомнившись, она быстро запрыгнула внутрь и облегчённо выдохнула. Внутри было тепло и пахло спокойствием, музыка тоже настраивала на созерцательный лад. Яр не смотрел на неё, но улыбался.

Они молчали почти всю дорогу. Лара не знала, что сказать, но слова были и не нужны. Фары высветили из тьмы огромный недостроенный коттедж, Яр заглушил мотор, они вышли вдвоём в тишину и замерли.

Две тёмные фигуры, еле освещаемые окнами соседних, но не близких домов, они стояли на пожухлой нескошенной траве, подняв головы к небу, и дышали свежим спокойным воздухом наступающей ночи.

Дыхание девушки было чуть более прерывистым, чем у мужчины, расслабленного, как всегда.

А о чём ему было волноваться?

— Как же хорошо! — выдохнул он, наконец.

Лара завидовала ему. Она не решалась что-то сделать первой рядом с ним, опасаясь нарушить это непоколебимое пространство спокойствия и тишины, в котором всегда оказывалась в его присутствии. Она позволяла ему вести себя в ту сказку, которую он уже создал для себя, да и он бы, скорее всего, не позволил никому вмешаться в этот поток и каким-то образом изменить его ход. Яр полностью управлял своей жизнью, своей реальностью, и он вел за собой туда, куда шёл сам.

А Лара вдруг потеряла духовную стойкость, не дававшую ей увлечься путём жрицы Афродиты и прочих, потому что она впервые в жизни открыла для себя ориентир, которого неосознанно, но страстно ждала всю жизнь — ориентир любви. И какой-то настойчивый женский голос внутри — гораздо более сильный, чем голоса убогих разукрашенных наставниц из секты — взывал к её сердцу, произнося такие слова, которых сама она придумать не могла.

Лара шагала следом, повинуясь этому мужчине и его расслабленной силе, сминая высокую траву каблуками, а он шёл впереди и не оборачивался, чтобы помочь ей, она спотыкалась и еле поспевала за ним, но задыхалась от счастья.

Наконец, дрожа от холода, она стояла посреди пустой комнаты без ремонта с большой печью в центре, а он носил дрова, чтобы разжечь огонь.

— Будешь вино? — спросил Яр, когда стало теплее.

Лара кинула. Она уже сидела напротив печки, протягивая руки к огню и потихоньку согреваясь.

У него не было штопора, он принёс инструменты и открывал вино шуруповёртом и пассатижами, и Лара смеялась над ним, забыв обо всём.

Потом они сидели рядом на маленькой скамеечке, передавая друг другу бутылку, и она мелко дрожала, а он спрашивал:

— Ты всё ещё не согрелась?

Лара не хотела говорить, что дело не в этом, а потом ему позвонила жена.

— Да, извини, — говорил он сухо, — ну, я пока занят, да. Не жди меня.

— Она ведь любит тебя? — спросила Лара.

Ей вдруг стало трудно дышать.

— Я не хочу сейчас говорить об этом, — сказал Яр.

И хотя оставшийся вечер они болтали как обычно, Лара не могла выбросить из головы этот звонок. Страх и пустота прорастали внутри сорняками; она сказала себе, что обязательно в ближайшее время поговорит со Златой и узнает как можно больше о его жене.