Тая кивнула.

— А теперь не знаю, права ли я была и на что потратила свою жизнь. Мне кажется, что никто ни сейчас, ни после не станет больше искать утешения, и люди, одержимые страстями, погрузятся в них, не ведая, что творят.

Вспоминая последние дни Тамары, Тая без сожаления погрузила исхудавшее и оттого неожиданно лёгкое тело старухи на погребальный костёр и, добавив бересты и хвои для растопки, зажгла со всех сторон, чтоб быстрее занялось.

Молчаливая и спокойная, сложив руки на груди, смотрела она из-под капюшона, как горит тело её наставницы. Запах палёной плоти и волос распространился вокруг. С шипением, пузырясь, испарялись жир и вода, и Тая усмехнулась удовлетворённо, прощаясь с Тамарой навсегда.

— Гори, сумасшедшая старуха, — твёрдо и громко произнесла она первые слова за три дня поста и молчания, — никакой радости не дала ты мне, никакого счастья и гармонии, о которой всё твердишь, а отняла жизнь, цены которой даже не знаешь. Жизнь важна сама по себе, а твои поиски — от неудовлетворённых желаний. Кто-то когда-то, видно, сильно обидел тебя, и судя по твоему бреду, это был мужчина. И ты через этих глупых заблудившихся женщин пыталась отомстить за свою обиду, мотивируя это высокими целями. Сама ты была не сильно умнее их. Но я, ничего другого не умея, не вернусь уже туда, откуда ты меня украла, я стану новым человеком и пойду делать то, чему ты меня учила — ради богатства и славы, ради красивой жизни, которой я все эти годы была лишена, сидя тут, в лесу. Спасибо за деньги, которые ты мне оставила. Сейчас прогорит твоё прогнившее тело, и я подожгу этот паршивый сарай, который я ненавидела с того дня, когда ты притащила меня к себе. Я не желаю жить и заблуждаться, как ты! Ты околдовала меня так, что я даже не могла уйти, хотя имела такую возможность не раз. Я нашла свою семью и все лазейки, но ты держала мою волю в своих костлявых руках! Зачем?! Ты все равно не нашла бы того, чего ищешь — рождайся же вновь, чтобы страдать, за те мучения, которые причиняешь другим. А мне уже всё равно. Я потеряла душу в этой спайке с тобой, и я уже её не найду.

Человеческое тело горит долго, и Тая села на мокрую землю, прислонившись спиной к сосне, спустив в мутную болотистую жижу ноги в резиновых сапогах. Кое-где ещё белели снежные проплешины, но весь лес уже был наполнен талой сыростью. Нужно было дождаться, закопать не прогоревшие кости и затем исполнить то, что и было задумало — сжечь поганую избушку и отправиться в город с небольшим заплечным мешком.

Тая чувствовала себя взрослой, сильной и смелой. Не зная законов мира людей, она умела управлять их волей и не сомневалась, что сможет добыть всё, что угодно: жильё, документы и остальное, необходимое для жизни. Она не искала ни смысла, ни счастья, и не желала возвращаться к семье. Выросшая в избушке бабки Ёжки, Тая уже не хотела учиться быть примерной дочерью и сестрой, она решила поехать в те места, где её не знали и никто никогда бы не нашёл — подальше от родных. Она мечтала начать свою жизнь заново, используя магию, стать цельной и независимой личностью.

В последний раз перед тем, как переступить порог избушки, Тая посмотрела в мутное насиженное мухами зеркало и увидела в отражении дерзкого серьёзного подростка с блестящими глазами — достаточно умными для того, чтобы накинуть несколько лет. Она усмехнулась, кивнула себе и ушла, оставляя огненные следы, вскоре ставшие пеплом.

* * *

Летом в близлежащем посёлке заметили странную молодую женщину, темноволосую, с безумным взглядом и неровной походкой. Она шла по тропке, которой раньше ходили все приезжие за помощью к бабке Тамаре, хотя ей и пытались сказать, что Тамара пропала, и дом её сгорел. Она всё спрашивала про какую-то девочку в капюшоне, вероятно, ученицу той бабки, но после пожара и этой след простыл, так что никто после о ней ничего не слышал.

А потом грибник дядя Вася, любивший ходить в те места, которые все из суеверного страха обходили стороной, утверждавший, что лучшего грибного места во всей округе не найти, видел, как эта сумасшедшая сидела, раскачиваясь, перед развалинами сгоревшего домика и говорила сама с собой.

— Что-то про светлячков, — рассказывал дядя Вася знакомым за рюмкой водки, — бог их знает, что за светлячки, может, мерещилось ей чего-то.

* * *

Обхватив себя руками, Лара упала на колени возле пепелища… она никогда не бывала здесь — тогда, с её странной провожатой, они не дошли до дома, а повернули раньше, к кладбищу. Но сейчас она не сомневалась, что именно здесь жила злополучная Тамара и её подопечная. Она шла сюда с отчаянием и надеждой, что застанет обеих дома и будет умолять снять заклятие, разрушившее не одну жизнь… Но надежда умирала с каждым километром дороги, с каждым вопросом, обращённым к местным людям, да она и сама интуитивно чувствовала, что ничего уже нельзя изменить.

Какой-то чёрный бездонный омут раскрывался перед ней, закручиваясь в смертельную воронку, и сквозь многие прожитые жизни бросал на дно этой ямы обломки всё новых и новых судеб, злорадствуя и будто спрашивая:

«Ну что, удастся ли вам выплыть на этот раз? Из воплощения в воплощение рождаетесь вы, беспутые люди, одержимые всё теми же самыми страстями. Тела умирают и разлагаются, а пороки с дурные склонности — нет! Обречённые, продолжаете вы тащить за собой свои неведение, гнев и привязанности, порождающие мириады омраченностей, и словно куклы на невидимых ниточках, движимые этими страстями, танцуете свои порочные танцы, двигаясь к могиле, которая НЕ КОНЕЦ! Вы обвиняете в своих бедах судьбу, государство, демонов, других людей — всё, что угодно, лишь бы не нести ответственность за свою жизнь и не платить по счетам! Знайте же, что обиды, которые нанесли вам другие в этой жизни или в предыдущих, рождены тем злом, которое вы прежде, сами того не помня, совершили по отношению к этим существам, и не разорвав этот порочный круг, вы будете вечно вращаться в моём водовороте и ложиться на дно океана страданий костями новых и новых людей. Только прощение, раскаяние и сострадание могло бы избавить вас от этой участи, но упав уже так глубоко, способны ли вы увидеть хоть какой-то свет?»

— Нет! — закричала Лара, зажимая уши. — Не хочу тебя слушать, и я не упаду. Я не сделала ничего дурного, я только хотела быть вместе с любимым, и всё. И всё!

Несколько минут она рыдала, закрыв лицо ладонями, а потом вдруг заговорила другим тоном, монотонно и тихо:

— Я помню, как мы гуляли в лесу, такие наивные и живые, юные и чистые… всё было так хорошо, мы искали светлячков. Вернее, это ты показал нам их, и таким, именно таким я тебя и помню… я тогда только начинала любить и ещё не знала, как далеко может завести человека слепая страсть… Я хочу вернуться туда, в тот вечер, каждый день молю небо повернуть время назад, чтобы начать всё заново… да, я готова быть одна и страдать, я найду в себе силы оставить тебя именно потому, Яр, что люблю тебя безмерно, и я не хотела, чтоб так всё было…

Да, Яр, поверь, я совсем запуталась, и я не прошу тебя меня простить, я виновата, очень, но я так любила тебя и не понимала, что творю!

Помнишь, как мы шли втроём в темноте к реке, как купались, а потом увидели светлячков — знаешь, Яр, они загораются, привлекая партнёра, и их партнёр летит на свет — чтобы любить или чтобы сгореть? Они светятся только в темноте, а днём гаснут и становятся просто обычными серыми жучками — ничего особенного, но ночью они освещают нам путь. Они — это мы с тобой, знаешь ли ты, Яр?

Я верю, что сейчас просто не наше время, и мы погасли на этот срок, но ненадолго… очень мучительно, но недолго… я потеряла тебя, чтобы вскоре найти, я знаю, мы вновь загоримся и будем вместе!

Прости меня за всё, Яр, но как я могла иначе? Ведь мы — просто крохотные жучки, заблудившиеся во тьме! Как бы мы иначе нашли друг друга?

* * *

— А потом я её увел оттуда, — сказал дядя Вася, — боялся, а ну как заблудится девка в лесу, она же совсем не в себе была. И всю дорогу, пока я её вел, не понимала, где она, спрашивала, куда мы идём. Но на мои вопросы маленько отвечала, так что я понял: она с города. В общем, посадил я её на автобус, деньги у неё нашлись в кошельке, да и бог с ней. Там уж, поди, сама разберётся, али люди направят, куда надо. Главное, что в лесу не бросил, и совесть моя спокойна. А то в прошлом-то году, помните, бабка Аксинья заблудилась, так комары её и съели. Ну, вот.

— Хорошо всё же, что этой старухи Тамары у нас тут больше нет, — вздохнула бабушка, сидящая за столом напротив дяди Васи, — а то много бесноватых ходило к ней, и страсти всякие, бывало, творились.

— Куда же она, однако, подевалась? — спросила другая бабушка, потягивая чай.

— Бог её знает, — пожал плечами дядя Вася, — я там пепел ворошил, костей не нашёл. И девчонка сгинула. Да никто их и не искал. Были они вообще по документам али прямо из преисподней выползли?

— Ох, боже упаси, — пробормотала одна из бабушек, крестясь, ей последовала и вторая, вздыхая.

— Грибочки-то, однако, там славные, — беззубо улыбнулся дядя Вася.

— Ты бы поосторожней с грибочкам-то — сказала старушка, поджимая губы и качая головой.

— Ладно те, баба Дуся, — отмахнулся грибник, — ну, пойду я. Хватит тут с вами лясы точить.

— Поди, поди, — махнула рукой баба Дуся и, как он вышел, зашептала второй, придвинувшись ближе в её уху:

— Слышь, Иванна, внучка-то у него третью неделю хворает. Уж не от этих ли ведьминских грибочков? Ох, не доведут до хорошего его эти места…

* * *

Алина поднялась с асфальта и стояла, шмыгая носом. Слёзы, грязь и кровь размазались по щекам, пышные банты сбились, белые манжеты были заляпаны красным. Хлопая глазами, она, как на привидение, смотрела на удаляющуюся девушку, которая бежала, запинаясь, на высоких каблуках.