Сэнди сидела на подоконнике, глядя, как занимается рассвет, как темнота рассеивается, сменяясь сначала желтым и наконец нежно-розовым светом, словно цвета на медленно заживающем синяке. Лоб стыл от холодного стекла, к которому она прислонилась, она поежилась, но не двинулась с места. В нескольких шагах от нее мирно посапывал Джон. Его вдохи-выдохи, словно стук метронома, размеренно, неизбежно и одиноко раздавались в пустынном доме. Она оглянулась на него, страстно желая, чтобы он спал так всегда, чтобы утро навечно зависло где-то за горизонтом.

Она еще раз перебрала имеющиеся возможности выбора, прикидывая так и эдак, критически оценивая их, и наконец все отвергла. Несмотря на то, что Тед говорил этим вечером за трибунами на стадионе, она знала, что ее влияние на Джулию ничтожно, или, еще хуже, имеет обратный эффект, что Джулия нарочно сделает именно то, что Сэнди велит ей не делать. Эйли, конечно, более послушна. Но что, собственно, Сэнди могла бы сказать ей? Измени показания, вернись к нему?

Она содрогнулась.

В желудке возникла тошнота, она с трудом сглотнула ком.

Можно было прямо сейчас разбудить Джона – встать, пройти к нему по холодному, ничем не прикрытому полу, растолкать его, рассказать ему.

Потерять его. Потерять все.

Она начертила на затуманенном стекле букву Х, стерла ее. Она думала обо всех девушках, изображавших сердечки, стрелы и инициалы своих дружков на стеклах машин, окнах школы, – она сама никогда не была в их числе.

Джон забормотал во сне, всхрапнул и снова тихо засопел. Она слышала, как на крыльцо шлепнулась газета, как зашевелились наверху девочки, как заворчала и забулькала автоматическая кофеварка, но все равно сидела, с поджатыми ногами, оледеневшим лбом, неспешно.


Судья Карразерс, лечившаяся от очень затяжной зимней простуды, достала бумажную салфетку из пестрой коробочки, которую поставил перед ней пристав, и звучно высморкалась. Еще дважды попытавшись прочистить нос, она запихнула скомканную салфетку подальше и выпрямилась, обводя взглядом зал поверх очков в узкой черной оправе. Присяжные в ожидании молча ерзали на своих местах, нарочито щелкали ручками, выпрямляли ноги. В дальнем конце школьная учительница бросила поправлять растрепавшуюся прическу. Судья Карразерс на минутку отвлеклась, проверяя, в порядке ли ее новая стрижка, потом оглядела остальную часть переполненного помещения, затихшего под ее взглядом. Только Теду не сиделось спокойно, он в последний раз покосился на ряды позади себя. Место, которое с самого начала процесса занимала Сэнди, пустовало. Он повернулся к судье. Она сняла очки и стукнула молотком.

– Защита может вызывать первого свидетеля.

Фиск кивнул в той изысканной манере, которую он напускал на себя в обращении с судьей Карразерс, – легкое движение тщательно причесанной головой, мимолетный взгляд. В прошлом это срабатывало с судьями-женщинами, этакий намек на вежливое, благовоспитанное, завуалированное признание рыцарского благородства, хотя здесь всегда имелась доля риска, и пару раз даже более скромные проявления галантности были восприняты как оскорбление. Пока он был осторожен, каждый раз рассчитывал и приспосабливался заново. Он встал, прочно оперся руками о стол.

– Защита вызывает миссис Элейн Мерфи.

Миссис Мерфи встала в первом ряду и направилась к свидетельскому месту. Новая стрижка ее коротких седых волос сочеталась с большим серебряным браслетом и серьгами. На ней была широкая коричневая бархатная юбка в складку и удобная обувь.

– Миссис Мерфи, – обратился к ней Фиск, – сообщите, пожалуйста, кем вы работаете?

– Последние одиннадцать лет я работаю консультантом в средней школе Хардисона.

– И в чем заключаются обязанности консультанта, миссис Мерфи?

– Я занимаюсь трудными детьми. Учителя направляют их ко мне, и я встречаюсь с ними и с их родителями и стараюсь найти приемлемые решения.

– И именно в качестве консультанта вы познакомились с Джулией Уоринг?

– Да.

– Опишите, пожалуйста, при каких обстоятельствах это произошло.

– За последний год у Джулии возникли в школе некоторые трудности. Ее отметки резко снизились, для способного ребенка это всегда показатель. Были сообщения о неприязненных отношениях с другими учащимися. Она лгала на социологических тестах. И наконец, она швырнула металлическую коробку с карточками в голову учительнице.

– Перечень внушительный.

– Да, – согласилась миссис Мерфи.

Судья Карразерс громко чихнула.

– Будьте здоровы, – сказал Фиск, улыбаясь ей.

Она поджала губы и достала салфетку, чтобы вытереть хлюпающий нос.

– Продолжайте, – резко сказала она.

Фиск кивнул и вернулся к свидетельнице.

– Давайте попробуем разобраться в этом перечне.

– Конечно.

– Не могли бы вы уточнить, что значит «неприязненные отношения с другими учащимися»?

Миссис Мерфи терпеливо пояснила:

– Джулия временами прибегала к словесным оскорблениям. Она насмехалась над своими одноклассниками, дразнила их. Пожалуй, в одном случае я даже могу утверждать, что она преследовала мальчика.

– Преследовала?

– Она так часто обзывала его идиотом, что его родители приходили и рассказывали, как это задевает и угнетает его. Они даже всерьез подумывали перевести его в другую школу, чтобы избавить от нее.

При слове «идиот» в зале прокатились смешки, и миссис Мерфи приняла строгий вид.

– Речь здесь идет не об обыкновенных детских насмешках, – твердо добавила она. – В поведении Джулии просматривалась целеустремленность, выходящая за рамки обычного. Она носила почти навязчивый характер.

– И она лгала на тестах?

– Мне известно об одном подобном случае.

– Вы сказали, что она произвела физическое нападение на одну из учительниц? – Фиск придал своему голосу легкий оттенок потрясения.

– Да, на миссис Барнард, свою классную руководительницу. Она швырнула ей в голову металлическую коробочку для карточек.

– И что послужило причиной?

Миссис Мерфи вздохнула.

– Причины, разумеется, следовало бы рассматривать во всем многообразии с учетом прошлого. Но если вы спрашиваете в более конкретном смысле, то миссис Барнард побранила Джулию за то, что та невнимательна.

– Итак, справедливо ли было бы утверждать, что в случае с Джулией имел место срыв в сочетании с физическим насилием?

– В данном примере, да.

– Вы бы назвали Джулию правдивым ребенком?

– Я бы не стала относить ложь при тестах к признакам правдивости, мистер Фиск.

– В это время вы встречались с Джулией, обсуждали ее проблемы?

– Да.

– Можете ли вы рассказать нам об этом? В частности, как относилась к этим обсуждениям Джулия?

– Джулия чрезвычайно сопротивлялась попыткам повлиять на нее. Поскольку она девочка очень смышленая, она была способна повернуть ситуацию так, как, она чувствовала, ей выгодно.

– Поясните, что вы имеете в виду.

– На определенные вопросы Джулия давала такие ответы, какие, по ее мнению, удовлетворяют вас или с которыми ей выгоднее вывернуться из трудного положения. Самый простой пример: если я спрашивала: «Ты злишься?» – она отвечала «Нет», хотя было совершенно очевидно, что это не так. Кстати, такой тип лжи довольно обычен для пациентов в больницах.

Фиск удовлетворенно улыбнулся.

– У меня больше нет вопросов.

Гэри Риэрдон встал. Как кальвинист он испытывал естественное отвращение к психотерапевтам и их профессиональному жаргону, которое и пытался преодолеть, готовясь к перекрестному допросу. Сейчас он обращался к свидетельнице строго официально, словно в укор охотно принятой миссис Мерфи задушевной манере.

– Миссис Мерфи, в качестве консультанта вам приходится иметь дело с детьми из распавшихся семей?

– К несчастью, все чаще и чаще.

– А случается ли обычно, что они переживают временный кризис, пока приспосабливаются к проблемам в семейной жизни?

– Довольно часто.

– Следовательно, вы бы сочли это нормальным.

– Я бы сочла, что это находится в пределах нормальной реакции.

– Джулия Уоринг когда-нибудь лгала лично вам?

– Мне об этом неизвестно.

– Миссис Мерфи, вы приглашали ее родителей, Энн и Теда Уоринга, чтобы обсудить эти инцидеты?

– Разумеется. Мы всегда стараемся привлечь родителей, когда ребенок попадает в беду.

– И какое впечатление тогда произвели на вас Энн и Тед Уоринг? Вы сочли, что дома не все в порядке?

– У меня действительно возникло такое впечатление.

– Тед Уоринг разговаривал об этом охотно?

– Нет. Я бы сказала, наоборот, он был очень насторожен.

– Последний вопрос, миссис Мерфи. Из вашего профессионального опыта, бывает ли такое поведение, которое вы засвидетельствовали со стороны Джулии, реакцией на насилие дома?

– Такое возможно.

– У меня нет других вопросов.

Судья Карразерс повернулась и посмотрела на миссис Мерфи стеклянным взглядом сверху вниз. Ее собственный младший сын частенько оказывался в кабинете консультанта, совсем недавно – за то, что разбрасывал в спортзале горящие спички, и она не с добрым чувством вспоминала тот день, когда сидела на маленьком школьном стульчике напротив миссис Мерфи, стараясь не рассмеяться прямо в ее озабоченное и понимающее лицо.

– Вы можете идти.


Он не появлялся целую неделю. Как только прозвенел звонок с последнего урока, Джулия торопливо запихнула полупрепарированную лягушку в пластиковый мешок и выскочила из кабинета биологии на центральную лестницу, но его там не было. Она четыре раза звонила ему домой, слушала его энергичный голос на автоответчике: «Пожалуйста, скажите вашу фамилию и номер телефона, и я перезвоню вам, как только смогу. Пока!» – и каждый раз вешала трубку, когда раздавался сигнал. Она размышляла, догадывается ли он, что это звонит она. Смог бы он определить это по звонку, по сигналу, по тому, как вешается трубка? Ничего особенного она не могла ему сказать. Ему нужна была информация, даже она это понимала, но колебалась, что за лакомый кусочек предложить, не знала, что именно удовлетворит любопытство, заинтересует, прельстит. А что, собственно, было нужно ей? Возможно, лишь ощутить его голос, почувствовать вкус его смуглого солоноватого пальца.