Пробравшись через слои жира, Левински вытащил крошечное тельце из теплого материнского живота, который внезапно превратился в смертельную ловушку. Синий от недостатка кислорода, Ники весил всего двести восемьдесят грамм и умещался на ладони. Не кричал, не шевелился. Врачи подумали бы, что мертв, если бы не видели слабое биение сердечка в кожном мешке на груди. Команда акушеров из пяти человек начала реанимационные мероприятия.

После чего новорожденного поместили в барокамеру под постоянный надзор персонала, опутав прозрачными трубками и налепив датчиков, подключенных к наблюдающему компьютеру. Со сморщенным, страдающим личиком, в бинтах и трубках, Ники выглядел таким жалобным и беззащитным, что вызывал слезы на глазах даже у закаленных   медсестер неонатального отделения.

Они подходили проверить его состояние чаще, чем у остальных, в  надежде заметить малейшие признаки улучшения. Однако, признаки не появлялись. Наоборот. Показатели жизненных функций снижались с каждым днем. Об операции по возвращению органов внутрь тела не могло быть и речи.

Один раз, при смене дежурства двух сестер, подал сигнал тревоги аппарат контроля за ритмом сердца.

Открыв барокамеру, сменщица заметила, что трубка, подводящая кислород в нос ребенка, отошла и явно не выполняла возложенной функции. Это могло быть случайностью - трубка была недостаточно закреплена или от тепла отклеилась и сдвинулась в сторону.

А могло оказаться чем-то другим. Следствием злого умысла. Темным планом маньяка, проникшего в святая святых - неонатальное отделение больницы. Медсестра подозрительно посмотрела на закончившую смену Люсию...

Собственно, именно на ее показаниях и строилось обвинение. Бдительная медсестра заразила подозрительностью главврача и убедила провести расследование, которое показало - предыдущие пять смертей произошли тоже в дежурство Берекел. Статистика, которая, в принципе, ничего не доказывает и ничего не исключает и которую можно привязать к любому выводу.

Но шпионская паранойя уже овладела руководством больницы - оно отстранило Люсию от обязанностей и подало заявление в полицию.

Завертелся маховик, работавший на поиск не столько правды, сколько сенсации. Одним из подтверждений чего послужил следующий эпизод.

Тридцать лет назад семья Берекел жила в Канаде. Однажды в доме по неизвестной причине возник пожар. Одиннадцатилетняя Люсия в тот момент находилась в школе, и ее невозможно было привязать в качестве поджигателя. Но имелась вещь, которая натолкнуло детективов на мысль о возможных маньячных признаках ее характера. При осмотре пожарища обнаружили, кроме прочего, дневник с рассказом про убийство сутенера. Рассказ был навеян хорор-творчеством Стивена Кинга, которым в то время увлекались Люсия и ее брат Роб. Канадская полиция проявила дотошность и проверила - не убивали ли в последнее время в округе сутенеров, наркодилеров или кого-то из подпольной среды.

Оказалось - нет.

Проклюнувшееся  было подозрение засохло на корню - рассказ полностью придуман, причиной пожара оказалось короткое замыкание. Дело отправили в архив, как не несущее криминальной составляющей.

В чем через тридцать лет засомневалась калифорнийская полиция. Специально посланный в Ванкувер агент привез копию дневника с тем детским опусом, и его в качестве дополнительного доказательства приобщили к досье «ангела смерти» Люсии.

Рассказать такое в кругу друзей - примут за анекдот и посмеются.

Марку и его клиентке было не до смеха. Взявшись разобраться в смерти младенца Брауна, он понял - обвинение базируется в большой степени на эмоциях, подозрениях и предположениях. «Вина» несчастной лишь в том, что она оказалась в неподходящее время в неподходящем месте. Попросту - на работе в больнице, где смертельные случаи происходят немножко чаще, чем в офисе.

Убедить судью взять дело на пересмотр непросто, тем более, когда Верховный суд утвердил предыдущий приговор. Марку пришлось развить поистине титаническую деятельность. В качестве экспертов подключил ведущих специалистов в области родовспоможения, совершил несколько визитов в крупные клиники страны, собственными глазами наблюдал за тяжелыми родами, потратил многие часы на поиски в интернете сообщений о последних достижениях в области реанимации новорожденных...

И собрал-таки неопровержимые, по его мнению, материалы в пользу клиентки. Собственно, именно благодаря его усилиям появились новые доказательства ее невиновности - в конкретном случае с Ники. Что повлекло возможность пересмотра других пяти обвинений, над которыми работали коллеги-адвокаты из группы волонтеров.

7.

То, что кажется неопровержимым адвокату, не кажется таковым обвинителю.

Чтобы бодаться в суде с Лоуренсом Бринкхорстом надо иметь череп как у бизона - восемь сантиметров толщины. В данном же случае требовался танк, потому что Лоуренс не сидел на месте, ожидая - когда тяжелая артиллерия защиты разбомбит крепость его доводов. Готовился к ответной атаке. Процесс над «маньячкой» стал для него «лебединой песней» перед уходом не пенсию. Песней, в которой он, по собственному убеждению, не сфальшивил ни единой нотой.

Бринкхорст был свято уверен в вине Берекел и не собирался сдавать позиции - слишком многое стояло на кону.

Оправдание ее не в его интересах. Означало бы, что он с самого начала направил меч Фемиды на ошибочную персону, убедив суд приговорить ее к шестиразовому пожизненному заключению. За неправедную отсидку в тюрьме государству придется выложить кругленькую сумму. За потерю здоровья - приличную компенсацию. Подобное унижение Бринкхорст не испытал ни разу на протяжении  сорока  лет карьеры. И не желал испытать на сорок первом году. Собирался уйти с гордо поднятой головой и чувством исполненного долга. Триумфатором, а не побитым престарелым полководцем.

Недоверчиво прищурившись, смотрел он на первых свидетелей защиты - журналистку Мету Но и практического философа Тома Дерексена. Пару лет назад они написали книгу с названием, в котором заключался весь смысл «Дело Люсии Берекел - правовое заблуждение». Книга посеяла сомнения во многих здравомыслящих умах и подтолкнула начать кампанию в защиту неправедно обвиненной медсестры.

Книга - не доказательство. Бринкхорст усмехнулся и вызвал специалиста по статистике Вольфа, который после сложных, узкопрофессиональных объяснений, сделал «убойный» вывод: шанс, что Люсия случайно оказалась рядом с пациентами в момент их смерти - один к семи миллиардам. Простыми словами: случайность исключена.

Марк помнил, что на первом процессе тот же Вольф приводил шанс поскромнее - один на триста сорок два миллиона, откуда новые данные? Зацикливаться не стал. В противовес выставил начальника Центрального Статистического Бюро штата Майкла Фишера. Вообще-то он был в отпуске и собирался в четверг лететь в Ирландию, чтобы отдохнуть от лос-анджелесской жары, подышать прозрачным горным воздухом. Согласился задержаться на день и выступить свидетелем, когда услышал, что данные его любимой науки используют против человека, очень возможно - невиновного.

Фишер начал непонятными для присутствующих словами. «Чаще всего статистика приводится, чтобы показать связи. Наличие статистической связи еще не означает зависимости явлений».

Судья попросил перевести сказанное с профессионального на общечеловеческий. Фишер кивнул, помолчал, перенастроился и раскритиковал выкладки Вольфа таким доступным языком, что его поняли все присутствующие, в том охранники у дверей и очень возможно - сами двери.

Далее выступал сам Лоуренс Бринкхорст. Именно выступал, а не тупо зачитывал текст по бумажке. Свою роль он наверняка отрепетировал заранее: ходил перед присяжными - как павлин перед невестами, жестикулировал обеими руками, делал ударения на важных словах и паузы между абзацами. Его речь - полноводная, как река Миссисипи,   касалась врачебной этики, гуманизма, морали и содержала призывы к борьбе против «убийц в белых халатах». Такие пространные речи, замешанные на идеализме и обобщениях, хороши на широкой публике - в ООН, например, а не в зале суда, где обсуждаются конкретные проблемы конкретных людей. Впрочем, иногда они имеют влияние и на чувствительные души присяжных, на что рассчитывал Бринкхорст.

Чтобы после высокопарных слов направить заседание в практическое русло и перетянуть внимание на себя, Марк выступил со скандальным заявлением: расследование проведено некорректно и однобоко. С самого начала рассматривалась лишь одна версия - именно о виновности мисс Берекел. Под эту версию подгонялся результат. Пример: наличие в деле дневника с выдуманным рассказом, который использован для характеристики подсудимой как маньячки. Второй пример - двухгодичное замалчивание результатов токсикологической экспертизы, проведенной группой специалистов Института криминалистики.

Этот отчет, вернее упоминание о нем, Марк случайно обнаружил в рапорте следователя. Не пожалев личного времени в субботу, порылся в архивах Института, нашел отчет и приобщил к делу. Попросил доступно прокомментировать профессора Амитаву Давгупта из университета Хьюстона. Индиец по происхождению, техасец по рождению, тот согласился - скорее из земляческой солидарности с Марком, чем по большому желанию.

Речь шла о следующем. Главной причиной смерти Ники указано превышение дозы дигоксена, который вводили для стабилизации сердечного ритма. При первом вскрытии в крови нашли большое количество продуктов его распада. Экспертиза Института криминалистики, более точная, показала: в это количество занесли вещества, произведенные самим организмом.

Присяжные слушали, вытянув шеи, боясь пропустить хоть слово, публика в зале притихла.

Запахло сенсацией.

Выступление профессора Давгупта обещало стать переломным моментом в процессе. Случай с младенцем был основой всего: подозрений, доказательств, проверок, выводов, усилий следователей и шумихи в обществе - перевернутая пирамида. Когда основа зашаталась, пирамида собралась рухнуть.