Государственное учебное заведение.

— Quelle horreur (прим: с фран. «Какой ужас»)!

— А ты вообще училась? Ты всегда хвасталась, что пойдешь в Нью-Йоркский Университет.

Воспоминания, проносясь у нее в голове, возникали короткими образами, просто не хватало самой малости, чтобы до них добраться. Кое-что из них были очень отчетливыми. Кое-что, вроде ее ухода из дома и выхода навстречу миру — поступление в колледж, или парней, или зарабатывание денег — все еще оставались под старым добрым большим вопросительным знаком.

— С отличием закончила курс в области финансов, — солгала она в стиле Великой Хлои Скидмор.

— А дальше?

Она непринужденно пожала плечами.

Он смотрел на нее, изучал ее, и в его глазах появилось что-то похожее на сочувствие.

— Все еще вспомнится. Ты пострадала от серьезного удара по голове в придачу к полученным во время пожара травмам. Обычное дело, вообще-то.

И снова она почувствовала себя жертвой. Она ненавидела это состояние, ненавидела мысль, что она зависела от него. Ненавидела еще сильнее за то, что все, что ей оставалось, — уехать. Но она не могла. Конечно, нет, и эта была самая мучительная правда во всем этом.

Нуждаясь в чем-то, чем отвлечься, она оглядела уютную комнату, сразу же заметив, чего в ней не было.

Через огромное окно открывался вид на освещенный город, светящийся зелеными и красными огоньками. Стены содержали самый различный ассортимент искусства. Картины Сальвадора Дали, нуар Эдварда Хоппера и традиционный Моне. Книжные полки содержали смесь современной и классической литературы. Фантастики, научно-популярной литературы и документалистики. Это был человек, который создал уютный и гостеприимный дом, и все же...

— А почему у тебя нет елки? — спросила она, потому что возле окна было место. Идеальное место. Прямо созданное, чтобы занять его торжественной елкой. Она хотела свое Рождество. Она хотела свой праздник.

— Для одного человека? По мне, так это было бы перебором.

— Ты говоришь «перебор», а я говорю «полное заблуждение». Давай срубим одну. На заднем хребте горы все еще есть хвойный лес?

Он прищурил глаза.

— Как много ты вспомнила?

— А как много мне следует вспомнить? — она спросила, удерживая его взгляд на мгновение, стремясь найти более детальные воспоминания своего прошлого. В конце концов, это был Эрик, который отвел взгляд.

— Давай пошли, срубим елку, — ответил он, и она была рада, что не одна не могла оставить все как есть. Тогда она посмотрела на свою левую руку, сейчас без кольца, и ждала появление хоть малейшего чувства вины. Но вместо этого женщина с зияющей пустотой в душе не чувствовали вообще ничего, за исключением мимолетной вспышки счастья, когда Эрик помог ей надеть ее пальто и его руки задержались на слоях одежды.

Это было не то прикосновение, по которому она томилась, но на сегодняшний вечер и этого было достаточно.


* * *


Ночной воздух был холодным, дул такой ветер, который буквально обжигал щеки. От самого верха горного хребта вниз полностью занимал хвойный лес, формировавший границу обороны, которая на протяжении сотен лет отделяла город Пайн-Крест от внешнего мира. Этот город вообще характеризовался многочисленными границами и рамками дозволенного. Стены, которые не были предназначены для расширения. Горы, на которые не позволено подниматься. Хлоя вспомнила, что уже раньше здесь была, как вместе с большой группой ребят тайком прокрадывалась через колючий проволочный забор. Той ночью она совсем запыхалась, будучи одетой в ужасное изъеденное молью шерстяное пальто. В детстве она всегда ненавидела свою одежду, огромные платья-палатки, нелепые и неподходящего размера джинсы.

Инстинктивно ее руки скользнули по бедрам, проверяя их очертания, и с облегчением она поняла, что нет, она была худой. Хлои-Коровы больше не существует.

Хлоя-Корова.

В ту ночь она ушла домой в слезах. Нет, не на глазах у других, потому что Хлоя никогда никому не позволяла узнать, что эти слова доходили до нее. Но где-то между местом, где обрывается горная тропа, и местом, где начался городской тротуар, из ее глаз хлынули горькие слезы.

Хлоя была выдающейся тайной плаксой. Ее отец терпеть не мог ее слез. Ее родители развелись, когда ей было четыре года. Бетси Скидмор покинула Пайн-Крест и в последующем отправилась в Арканзас, где снова вышла замуж, родила четырех других сыновей, предав Бадди с Хлоей Скидмор забвению.

В ту ночь Эрик догнал ее на тротуаре и, не говоря ни слово, пошел рядом с ней, пока, в конце концов, слезы не прекратились. На нем была кожаная лётная куртка с шерстяным воротником, прилегающим к его шее. Он был без шляпы, потому что Эрик никогда не носил шляпу, поэтому его волосы покрывал снег, из-за чего он выглядел старше, чем на самом деле, как настоящий мужчина.

Он проводил ее до порога особняка, его руки были засунуты в карманы.

— Понимаешь, мы же просто шутили.

Что касается извинений, которыми он рассыпался, то они были не самыми удачными, но это был Эрик Маршалл, высокий и серьезный парень, который носил одежду, за которую она готова была убить. Не то, чтобы он был к ней добр, но Хлоя ведь была девочкой и были вещи, которые она понимала. Будучи в кругу друзей, он не признавал ее. Но наедине с ней...

Эрик Маршалл хотел ее.

Ее шестнадцатилетнее сердечко осознавало это. Даже несмотря на огромное пальто, даже со всеми лишними сорока фунтами (прим. около 18 кг). Это были пьянящее ощущения для толстой девчонки из «неправильного» конца города.

Он был Эриком Маршаллом.

Той ночью она поцеловала его впервые. О нет, сам Эрик никогда бы к ней не прикоснулся, она уже тогда это знала. Но когда она потянулась вверх и опустила его голову, она вспомнила, как его руки обняли ее, крепко прижав к себе.

От него пахло «Холстоном» (прим. одеколон для мужчин), деньгами и похотью, но этот его поцелуй являл собой все то, чему надлежало быть первому настоящему поцелую. Настоятельную необходимость, но уважительную, страсть, но нежную. Его прикосновения были внимательными, никогда не выходили за рамки дозволенного, никогда не заходили слишком далеко. Нет, Эрик Маршалл черту не переступал.

Во всяком случае, не той ночью.


* * *


Да, ей удалось подавить сентиментальный вздох, но Хлоя не смогла удержаться от того, чтобы не прикоснуться пальцем к своим губам. В двадцати футах от нее Эрик тяжелыми взмахами топора наносил удары по стволу елки. Его куртка была небрежно брошена в снег, и каждый раз, когда он взмахом отводил топор, Хлоя под его шерстяной рубашкой видела необузданную мощь его плеч и множество рельефных мышц. Было что-то чрезвычайно... возбуждающее в образе этого мужчины, выполняющего физическую работу. Губы, которые целовали ее много лет назад, крепко сжаты, бормоча что-то под нос, что казалось ругательствами, но она совсем не возражала.

— Как успехи? — крикнула она, прежде всего, чтобы повеселиться и подразнить, и позволить себе сделать все то, что Хлоя Скидмор ни разу не смела в прошлом.

Эрик остановился в середине взмаха и зыркнул на нее.

— Знаешь, нам не обязательно это делать, — сказала она ему почти без угрызений совести, но это не совсем так.

— Да, знаю.

— Не стоит ради меня.

Он вонзил топор в землю.

— Ты хотела елку.

— Не надо, если из-за этого ты становишься сварливым.

— Это не сварливость.

И нет, это был не сварливый Эрик. Он никогда не был одним из тех весельчаков-раздолбаев. Она уже так много вспомнила. Его жалобы в средней школе на учителя естествознания, мистера Крауна. Да, мистера Крауна. Всеобщую неприязнь ко всему, касающегося футбола, особенно «Рэдскинз»*, и то, как он поклялся в один прекрасный день разгромить машину своего отца. Вот только он никогда этого не делал. Нет, Эрик всегда был слишком умен для этого.


Прим: имеется в виду «Вашингтон Ре́дскинз» (англ. Washington Redskins, «Вашингтонские Краснокожие») — профессиональный клуб по американскому футболу из Вашингтона, выступающий в Национальной футбольной лиге.


— Спасибо, — сказала она просто.

— За что?

— За то, что срубаешь елку.

Он небрежно пожал плечами, как будто это пустяки, но было еще кое-что, что она вспомнила насчет Эрика Маршалла. Он никогда не делал ничего такого, чего не хотел делать. Даже срубать елку.

Или целовать девушку.

Лунный свет падал на его волосы, и счастливо вздохнув, она прикоснулась к своим губам, вспоминая еще больше.


* * *


Елка оказалась на два фута выше потолка, и ему пришлось ее обрезать. Хлоя руководила, а Эрик старался изо всех сил отсекать ветки, но каждый раз, когда он начинал резать, Хлоя тут же осаживала его, пытаясь исправить вред.

— Нет, так выглядит ужасно. Отсеки ту небольшую, что висит слева.

Стоя на лестнице, Эрик посмотрел вниз туда, где Хлоя словно генерал выкрикивала приказы. Очень сексуальный генерал с великолепной грудью, которую, закрыв глаза, он мог вспомнить в мельчайших деталях, но все же генерал. Он заглушил образ обнаженной Хлои и схватил крайнюю длинную, пушистую ветку.

— Эту?

Она мотнула головой и указала.

— Ту, что повыше.

Он поднялся на ступеньку.

— Здесь?

Она указала ему налево.

— Выше на шесть дюймов.

Держась за дерево, он протянул руку.

— Здесь? — когда он взглянул вниз, она дьявольски улыбалась. — Если ты не играешь в команде, я отказываюсь от своих обязанностей Рождественского эльфа.

— Но из тебя получился такой миленький эльф, — дразнила она, и ее голос обволакивал его, как лучший рождественский подарок.