— Вот как? — Инга Викторовна смущенно опустила длинные ресницы, и сквозь них бросила взгляд лукавой девчонки. — Но это ведь не плохо, что я уточнила?

— Нет, — придя в себя, я улыбнулась и решительно, в пару глотков, допила отвар.

Он немного остыл, что, конечно, не сделало его хоть немного вкуснее — я бы сказала наоборот. И пить мне совсем не хотелось. Но меня поразило то, что мама Никиты не только знала про мой маленький пунктик с точностью, но и постаралась мне угодить.

У меня не было слов!

Невозможно описать, что именно я ощутила в тот момент, когда она попыталась руками изобразить размер чашек. Но вдруг пришло четкое осознание — не знаю, как за Филиппа, здесь уже не уверена, что есть смысл, но за такую свекровь я бы на месте будущей невестки не преминула побороться!

Довольная тем, что отвар выпит, Инга Викторовна упорхнула из комнаты, бросив напоследок заинтересованный взгляд на Никиту, и заверив, что все очень ждут, когда я найду в себе силы спуститься вниз и присоединиться к интересной компании. Но не успела она уйти, как дверь в комнату вновь распахнулась и проведать меня явился Иван Петрович.

— Как ты? — поинтересовался он, тоже посматривая с интересом на сына у подоконника.

— Спасибо, нормально! — отчиталась я и, слегка нервничая под его взглядом, взяла в руки пустую чашку и зачем-то продемонстрировала. — Бодрящий отвар, который вы любите, выпила! Вкус… специфический, но я рассчитываю на скорый эффект, который мне обещали! А пока я лежу.

Мужчина поморщился, и, подумав, что это намек на мои манеры, я поставила чашку обратно на тумбочку.

— Что-то я смотрю, тут не только вкус… — шагнув к моему изголовью, он взял чашку, сделал глубокий вдох и отшатнулся, — специфический. Как ты себя сейчас чувствуешь?

— Могу уже встать! — отрапортовала я бодро и даже приподнялась на подушках, а потом прислушалась к своим ощущениям и легла обратно. Расположившись с еще большим удобством, призналась, зевнув: — Нет, вроде бы и могу, но совсем не хочу!

— Ясно, — мужчина забрал чашку, задумчиво покрутил ее в руках и, уже будучи у двери, поинтересовался: — Мне доложили, что ты чувствуешь себя хорошо и врач не понадобится, просто интересно… Твое падение на что-нибудь повлияло?

— Имеете в виду мою совесть?

— Значит, память не пострадала, — довольно улыбнувшись, он открыл дверь и пожелал мне совершенно противоположное от супруги: — Отдыхай, Аня. Остальное может и подождать.

Он вышел.

Дверь плотно закрылась.

И только я задумалось о том, что надо же — воедино слились две такие разные половинки! Одна во всем помогает, а вторая опять намекает, что все знает и только и ждет, когда можно будет меня уличить — как дверь снова открылась, и в комнату заглянула Фиона.

А после нее была ее мама. А после них узнать о моем самочувствии пришли женщины и девушки, которых я до этого ни разу не видела.

Да простит меня Инга Викторовна, но судя по активности в моей комнате, там, внизу, компании было не так интересно, как ожидалось.

На последней посетительнице я почувствовала настолько сильную усталость, что взбила подушку и, несмотря на то, что девушка еще не ушла, перевернулась на другую сторону. Так лежать оказалось удобней всего, и, наверное, только поэтому мои глаза мгновенно закрылись.

Я слышала изумленный выдох, деликатное покашливание, но сил повернуться обратно не было совершенно. И я очень обрадовалась, когда гостья поняла, что я не в состоянии принимать ее соболезнования по поводу моего неудачного падения с дерева, и ушла.

— Не знаю, кто придумал и распространил эту версию с деревом, — буркнула я возмущенно и из последних сил. — Но раз они поверили, должна заметить, что никто из семи претенденток на роль твоей невесты, не прошел элементарный тест на ай-кью! Это же надо! Залезть и упасть… Хоть бы одна обратила внимание, что дерево лысое, без ветвей, давно срублено и лежит! А ведь ходили смотреть на него, я слышала… И на меня… потому и зашли… А ты смотрел, как они там… Надеюсь, не выбрал… хотя…

Я слышала, что на кровать кто-то сел, и даже догадывалась, кто именно, но обернуться уже не могла. Да и смысл? Он видеть меня не хочет. Ему там, за окном, интересно! Он там выбирает, присматривается, а тут я… в таком виде…

— Я уже присмотрелся, — услышала голос Никиты, хотела фыркнуть и уточнить, кого именно, но, почувствовав, что он ложится рядом, у меня за спиной, прикусила язык и смолчала.

— Никит… — раздался знакомый голос, и я с трудом разобрала, что это не кто-то из претенденток, а его мама. — Ой, Аня уже уснула!

Хотела возразить, но опять поленилась. К тому же, почти тут же раздался голос Ивана Петровича, а у меня пока не было сил на него.

— Я отвар перепутала! — уже тише заговорила Инга Викторовна. — Вернее, это папа… случайно… Но там нет ничего плохого — Аня просто расслабится, отдохнет… пару часиков… Прости нас, пожалуйста!

— Ничего, — отмахнулся Никита так уверенно, будто речь шла о нем, а не обо мне, и устроился на кровати с еще большим удобством. Кажется, даже взял одну из подушек! — Ничего, мам, пусть отдыхает.

— А ты? — поинтересовалась женщина. — Там все ждут. Филипп, конечно, душа компании, девушки от него в восторге, но…

— А мне там нечего делать, — услышав уверенный голос друга, даже зааплодировала ему, мысленно, потому что пошевелить рукой не могла. — Шашлыков я поел. Аня тоже. Так что мы лучше побудем здесь. Потом, к ужину спустимся.

— Учти, Никита, — строгим тоном напомнил Иван Петрович, — бутылку из погреба я достал!

— Учту, — отмахнулся Никита.

И вот так меня задела эта его беспечность, что я нашла в себе силы подождать, пока выйдут его родители, перевернуться на другой бок, улечься с еще большим комфортом, чем раньше — моя подушка была без этого странного аэро-наполнителя и не приподнималась туда-сюда, и поставить друга в известность:

— Ни на ком ты не женишься! Я за тебя… поборолась… как надо!

Аэро-наполнитель подушки подозрительно вздулся, мелко-мелко затрясся, а когда я положила на него ладонь, неожиданно опустился и замер, зачем-то включив странный таймер: тук… тук-тук… тук-тук…

Ничего не знаю! Буду спать столько, сколько хочу!

Хотя мелькнула у меня мысль, что я ведь приехала на шашлыки, но… Никита прав, есть уже не хотелось. И вообще он мудрый…

— Идиот, — услышала тихий голос и вздох. — Какой же я идиот! Сам едва…

Тук-тук… тук-тук… — застучало отчаянней, громче, и что было дальше, я уже не услышала.


Глава № 25

Открывать глаза не хотелось, и какое-то время я просто нежилась в приятных ощущениях. Размеренное дыхание, тихое сердцебиение, шум ветвей за окном, потревоженных летним ветром, голосистая птичка, заменившая любопытную ворону, веселые, чуть возбужденные голоса, влетавшие в открытые окна комнаты…

В какой-то момент захотелось все-таки понять, что было сном, а что явью, и я позволила себе распахнуть ресницы.

Никита.

Я помнила, что он ложился позади меня, но упустила момент, когда предпочла его вместо подушки и пледа.

Его рука согревала мое бедро, а моя… Ну, скажем так, опустись она ниже его пупка всего сантиметра на два, сомневаюсь, что мужчина спал бы сейчас так спокойно.

Мы прижимались друг к другу настолько плотно, что именно его дыхание и сердцебиение послужили романтическим фоном для моего внезапного сна. Фон — единственное, что было во сне приличным, а вот содержание — я бы сгорела со стыда, если бы кто-нибудь увидел его вместо меня, или узнал, что я смотрела не как бы со стороны, а принимала участие.

С удовольствием.

Наслаждением.

Не думая о последствиях.

Активно и без намека на стыд и стеснение.

Отдавая себе при этом отчет, что это не тот мужчина, которого я полюбила пять лет назад. Не тот мужчина, что приходил в вещем сне, в первую ночь в этом доме. Это другой. Тот, которого я знаю еще мальчишкой. Тот, на которого все эти годы смотрела с куда большей любовью, чем на других, и в то же время иначе, словно с иного, искривленного ракурса.

Этот мужчина — мой друг. Лучший друг.

Во сне не было страшно, что едва мы сделаем это, дружба исчезнет, развеется. Этой мысли не появлялось. Любопытно — да, интересно — конечно, но страх даже не всколыхнулся..

А сейчас, в реальности…

Я до чертиков боялась что-либо менять, и упиралась, и билась в агонии мысленно, и в то же время не одернула свою руку, когда она потянулась вниз и несмело погладила то, что я уверенно вбирала в рот в своем сне.

Грудь мужчины резко приподнялась и медленно опустилась, горячий выдох коснулся макушки и растрепанных после сна длинных волос. Я знала, что, скорее всего, он проснулся, и теперь наблюдает за мной. А я наблюдала за тем, к чему прикасалась и, едва получив весомое подтверждение, что ему нравится, и он более чем одобряет, продолжила намного уверенней.

Сначала размеренное поглаживание через джинсы. Потом трение и сжатие, чтобы познать объем и угрожающие мне перспективы. И тут же, подгоняемая очередным выдохом и негромким стоном мужчины — прогулка пальцами по металлической молнии и акция по освобождению и захвату.

К чему медлить? Мои пальцы ведь лучше, чем боксеры и джинсы. Они мягче. Они жестче. Они нежнее. И они так послушны, когда их обхватывают и показывают, как именно надо.

Более быстрый ритм. Более плотное сжатие. Это легко, когда такое скольжение и такой настойчивый, но терпеливый учитель.

Ни окрика, ни возмущения, ни упрека — лишь более громкое дыхание и еще один стон, который вырвался нехотя, сквозь сжатые зубы.

Я видела, как одна рука мужчины — та, что до этого лежала безвольно, сжалась в кулак. И потянула часть простыни. А вторая захватила мои волосы, но удерживала меня в плену более нежно, чем это делала я.