Микки Дотри - Все это время

Марли придвигается ближе ко мне, ее тепло действует на меня умиротворяюще. Поворачиваюсь на другой бок, чтобы прижать ее к груди, и мои легкие словно сковывает льдом.

Рядом со мной лежит Кимберли. Вместо носа у нее кровавая дыра, ее дыхание щекочет мне лицо.

Оно теплое. Я подскакиваю и отшатываюсь, но Кимберли крепко меня держит, не давая сбежать.

– Не делай этого. Не покидай меня, – настойчиво говорит она.

– Нет! – пронзительно кричу я, резко садясь. Пытаюсь вздохнуть, ловлю ртом воздух. Чувствую, как Ким шевелится рядом со мной. Отпихиваю ее.

– Кайл. Эй, что случилось? – спрашивает она.

Я чувствую ее запах.

Это не Кимберли.

– Всё хорошо, – шепчет она.

Это не Кимберли.

Цветки апельсина и жасмин. Марли. Открываю глаза и смотрю на ее лицо, разглядываю знакомые веснушки, мягко очерченный подбородок, нежные губы.

– Это просто сон, – говорит она, прижимая ладонь к моей груди, прямо напротив заходящегося сердца. – Я здесь. Я рядом.

Притягиваю ее к себе, и все кошмары исчезают, образы искореженной машины и кровавого дождя окончательно рассеиваются, уплывают прочь – остается только настоящее.

Дни пролетают быстро. Я работаю в газете, а свободное время провожу с Марли. Декабрь подкрадывается неожиданно. Вскоре Мейн-стрит полностью преображается, становясь воплощением зимней сказки.

И каждый день Марли всё больше выбирается из своей раковины.

Выглядываю на улицу: за окном падает снег, тротуары заполнены народом – Зимний фестиваль в полном разгаре.

Между уличными фонарями натянуты гирлянды, перевязанные лентами, на углу улицы хор поет гимны; в воздухе витает такой сильный аромат хвои и корицы, что затмевает даже воспоминания о запахе дезодоранта, которым Сэм пользовался в девятом классе.

Перед витриной магазина игрушек собралась толпа детей: от их дыхания запотело стекло витрины, они смотрят, как игрушечный поезд ездит кругами по миниатюрному ландшафту.

– Неужели в наше время дети еще играют в поезда? – спрашиваю я Марли. Ее щеки и нос покраснели, на шее повязан толстый желтый шарф. – Что, правда?

– Думаю, да. – Марли берет меня под руку, полной грудью вдыхает воздух, пропитанный запахами хвои и корицы, и ее губы растягиваются в улыбке. – Не думала, что мне понравится. Каждый год мама пыталась уговорить меня пойти с ней, но с тех пор как Лора…

Целую ее в макушку.

– Спасибо, что пошла со мной.

Я почти исчерпал свое красноречие, убеждая Марли составить мне компанию, но вчера она наконец согласилась – возможно, наши походы в кино и в кафе, расположенное рядом с редакцией «Таймс», помогли ей немного расслабиться.

Марли смотрит на группу подростков, покупающих жареные каштаны, ее рука нащупывает розовый сапфир, спрятанный под шарфом, взгляд у нее становится отсутствующим.

Лора.

То и дело на лицо Марли набегает темное облако – над ней по-прежнему довлеет чувство вины.

Легонько сжимаю ее плечо и тут замечаю сине-зеленый киоск – каждый год, во время Зимнего фестиваля, футбольная команда моей школы собирает деньги. Наблюдаю, как какой-то парень с каштановыми волосами, одетый в форменную школьную куртку, берет один из мячей и забрасывает в подвешенный обруч, после чего вручает своей светловолосой девушке приз – мягкую игрушку.

У меня в мозгу мгновенно появляется мысль: «Кимберли». Она обожала этот фестиваль, хотя отзывалась о нем исключительно насмешливо.

Наверное, мы с Марли еще только на пути к выздоровлению, и всё же, по-моему, за последний месяц мы прошли приличный путь, с каждым новым днем чувство вины уменьшается.

Я хочу сказать, Марли ведь здесь, на многолюдном Зимнем фестивале. Это… уже огромное достижение.

– Эй, – говорю я, хватаю Марли за руку и тащу к киоску, разгоняя нависшее над нами мрачное облако. – Тебе что-нибудь нравится?

Мы рассматриваем призы. Медведь, держащий в лапах полосатую конфету. Красноносый олень. Марли берет меня за руку и указывает на желтую утку, наряженную в красную шубу и шапку, как у Санта-Клауса. Ну как тут устоять? Достаю из бумажника доллар и меняю его на мяч.

Делаю глубокий вдох, пристально гляжу на обруч. Когда мы с Сэмом первый год учились в старшей школе, нас приставили к этому киоску во время бурана. За первый час дежурства мы до смерти заскучали и замерзли, так что большую часть времени развлекались, бросая мячи в кольцо. Мы проделали это раз сто.

Я попаду.

Бросаю мяч, целясь в обруч, и промахиваюсь.

Достаю еще доллар и пробую снова, но второй бросок выходит еще хуже первого.

Возможно… Я разучился.

Пожимаю плечами, поворачиваюсь к Марли и смущенно улыбаюсь.

– Извини. Может, я куплю тебе такую утку…

Она сосредоточенно смотрит на игрушку, сует руку в карман куртки, извлекает оттуда доллар, бросает купюру на прилавок, хватает мяч и… вот это да.

Идеальный бросок: мяч попадает в кольцо!

Я радостно кричу, а старшеклассник, приглядывающий за киоском, протягивает Марли желтую утку.

Затем я хватаю девушку в охапку и кружу, так что ее желтый шарф развевается.

– Марли, – восклицаю я, ставя ее на землю. Нахожусь под глубоким впечатлением. – Это было потрясающе. Можешь повторить?

Достаю из кармана еще доллар, Марли хватает мяч и снова пристально смотрит на обруч взглядом опытного снайпера. Не раздумывая ни секунды, она бросает мяч, и тот, описав идеальную дугу, снова попадает в цель. Кто эта девушка?

Марли одаривает меня таким озорным взглядом, какого я у нее еще никогда не видел, зелень в ее радужках становится еще заметнее, так что глаза ярко сияют на фоне падающего снега.

Пять минут спустя мы, держа в руках утку в костюме Санты и красноносого оленя, гордо уходим от киоска; свободной рукой я обнимаю Марли за плечи. Если подумать, в прошлом году я долго дулся, потому что не сумел ни разу попасть в кольцо левой рукой – ведь правая вышла из строя.

Теперь меня переплюнула моя девушка. Дважды. Как же я счастлив.

Быстро целую ее в макушку, и Марли прижимается ко мне. Жизнь прекрасна, не хватает только одного.

– Хочешь горячего шоколаду? – предлагаю я и тяну Марли к киоску с едой и сладостями. Палатка увешана таким количеством конфет, что нашему местному зубному врачу работы хватит до следующего Рождества.

Марли с готовностью кивает, зубы у нее стучат от холода.

– Два горячих шоколада, пожалуйста, – обращаюсь я к тепло одетому бариста, стоящему за прилавком. – С двойной порцией сливок и зефирок.

Марли смотрит, как бариста готовит наш горячий шоколад, и неодобрительно качает головой.

– Столько сахара, – замечает она.

– Ты употребляешь только шоколад, разведенный молоком? Или только взбитые сливки с зефирками?

Она поворачивается ко мне, прожигает меня многозначительным взглядом, и мы оба смеемся.

– Когда ты так ставишь вопрос…

– Сахара много не бывает, – говорю я, потуже затягивая шарф у нее на шее. Бариста протягивает нам два стаканчика шоколада: над шапками сливочной пены поднимаются тонкие струйки пара. – Только не на Зимнем фестивале.

Горячий шоколад невероятно вкусный, густой, сладкий и сливочный – в точности как я люблю.

Марли делает крошечный глоток, и по ее лицу расползается довольная улыбка. Беру ее за свободную руку – у нее холодные пальцы, – и мы, петляя в толпе, идем смотреть праздничное световое шоу.

Удивительно: лучи света образуют разноцветные деревья, северного оленя и снеговика, а под ними стелется белое снежное одеяло. Мигающие пятна света ведут нас к центру представления, вокруг нас образуется длинный, поблескивающий световой туннель.

В центре мы останавливаемся; Марли делает большой глоток горячего шоколада и умиротворенно вздыхает.

– Ты прав. Слишком много сахара не бывает.

Она отнимает от губ стакан, но над верхней губой остаются взбитые сливки. Я протягиваю руку, чтобы их вытереть, но Марли вдруг восклицает:

– Ух ты!

– Что? – спрашиваю я.

Она указывает вверх и запрокидывает голову, ее порозовевшие щеки сияют в водопаде огней.

Тоже смотрю вверх и вижу, что в центре туннеля висит ветка омелы – прямо над нами.

– Ты ведь знаешь, что означает омела, – говорит Марли, ее взгляд намного теплее горячего шоколада у меня в руках.

Удивленно выгибаю бровь, оглядываюсь по сторонам. Марли еще недавно отказывалась показываться на людях, а теперь хочет поцеловаться у всех на виду?

– Да?

Она кивает, на ее верхней губе еще белеют взбитые сливки.

– Да.

Наклоняюсь и губами собираю с ее губ сливки, а она хватает меня за полы куртки и притягивает ближе. Мы целуемся посреди улицы, и я растворяюсь в этом поцелуе. Губы Марли холодные и сладкие.

Когда мы наконец отрываемся друг от друга, я с трудом перевожу дух, у меня кружится голова – какое волшебное чувство.

Поправляю шарф на шее Марли, рассеянно поднимаю глаза и замечаю в другом конце туннеля знакомую пару карих глаз.

Сэм.

– Черт, – бормочу я, глядя, как лучший друг осуждающе качает головой.

– Что? – удивленно спрашивает Марли.

– Сэм.

Она резко оборачивается, но Сэм уже уходит, его широкоплечая фигура исчезает вдали, пропадает за подмигивающими праздничными огнями.

Мое приподнятое настроение слегка подпорчено, так что мы уходим со световой аллеи и медленно бредем к моему дому. Марли крепко держит меня за руку.

– Жаль, что так получилось, – говорит она, нежно поглаживая мои пальцы. – С Сэмом.

– Нет, всё нормально. Я уже давно пытаюсь ему рассказать, – говорю я, глядя, как с неба падает снег. Несколько снежинок приземляются мне на лоб. – Просто…

– Он еще никогда не видел тебя с другой девушкой, – заканчивает за меня Марли.

Киваю и опускаю голову.

– Всё образуется? – спрашивает она.

Останавливаюсь, обнимаю Марли, отвожу пряди волос с ее лба.