Почему мне никогда не приходила в голову такая простая вещь? Даже если Марли настоящая, это не означает, что она меня любит.

– Прости. Я… черт. – Отступаю от двери, качаю головой. – Извини. Я ухожу.

Мысленно чертыхаюсь. Что, скажите на милость, я надеялся узнать? Тороплюсь уйти, и тут левый костыль цепляется за какой-то предмет, я пытаюсь сохранить равновесие и не упасть, а у меня за спиной раздается громкий стук. Оборачиваюсь и вижу, что вокруг костыля обмоталась длинная ручка сумки, а сама сумка открыта и лежит на полу.

Отлично. Теперь Марли подумает, что я рылся в ее вещах.

Поднимаю с пола сумку, подбираю несколько выпавших из нее карандашей.

Но, убирая их обратно в сумку, я замечаю внутри краешек ярко-желтой тетради.

Оборачиваюсь, быстро смотрю на закрытую дверь туалета, потом осторожно вынимаю тетрадь. На обложке знакомым аккуратным почерком выведено ее имя: Марли Фелпс.

– Всё-таки у тебя есть фамилия, – бормочу я.

Выкуси, Сэм.

Не успев толком задуматься о том, что делаю, открываю тетрадь, прочитываю несколько строк, и мои глаза округляются.

Это история о нас двоих, описание того, что случилось между нами на Хеллоуин, точнее того, что мне приснилось. Описан мой костюм футболиста-зомби, очень весело рассказывается, как я раздавал детям конфеты, как Марли расстегнула пряжки, чтобы снять с себя раковину улитки.

Переворачиваю еще несколько страниц: вот описание Зимнего фестиваля, вот день, когда мы забрали из приюта Джорджию, а вот мы сидим на берегу пруда и едим хот-доги.

Всё это здесь.

Меня трясет. Если я всё это придумал, откуда Марли обо всём этом знает?

Мой взгляд падает на одно слово. «Рассказчик». Вспоминаю наш разговор в тот день в парке, когда Марли сказала мне о том, что, по ее мнению, самое лучшее в процессе рассказывания историй.

«Слушатели. Без слушателей рассказчик просто сотрясает воздух, но если его кто-то слушает…»

Тот, кто слушает. Я был тем слушателем.

Быстро закрываю тетрадь и убираю обратно в сумку, но когда я это делаю, из тетради выпадает перо и медленно опускается на пол.

Утиное перо.

Поднимаю его, рассматриваю на свету и улыбаюсь. Это моя Марли, я всё-таки ее знаю.

А она знает меня – во всяком случае, какая-то ее часть, потому что лицом к лицу мы фактически не встречались и не общались.

Аккуратно кладу перо поверх тетради, сую руку в карман, достаю лепесток вишни, который ранее подобрал во дворе. Кладу лепесток на перо, надеясь, что Марли его увидит.

Надеюсь, для нее это тоже что-то значит.

Глава 37

Нетерпеливо жду перед двойными дверями больницы, гляжу на парковку, высматривая Кимберли. Уже в миллионный раз гляжу на часы, не могу сдержать стон разочарования, надеюсь, что она не опоздает. Сейчас ужасно неподходящий момент для того, чтобы переходить на «стандартное время» Ким.

Уже почти семь часов десять минут. Кимберли всё пропустит.

Наконец я замечаю на парковке ее светлые волосы – Кимберли идет между машинами.

Отчаянно размахиваю руками, призывая ее идти быстрее – со стороны, наверное, выгляжу как буйнопомешанный.

Остаток пути Кимберли проделывает бегом, глядит на меня с веселым удивлением.

– Что? Что это за большой секрет?

Хватаю ее за руку, тяну за угол, и мы прячемся за одной из огромных каменных колонн возле входа в больницу.

– Кайл…

Прижимаю палец к губам и киваю на двери. Кимберли выглядывает из-за колонны, я, затаив дыхание, смотрю поверх ее плеча. Менее чем через минуту Марли и ее мама, медсестра Кэтрин, выходят из больницы и направляются к парковке.

– Что?…

– Тс-с-с.

Кэтрин оборачивается, проверяя, где Марли, – девушка отстала на несколько шагов.

– Марли? Поторопись, детка.

У Кимберли округляются глаза, она хватает меня за руку и крепко сжимает.

– О Боже! – восторженно шепчет она, только что не подпрыгивая на месте.

Улыбаюсь от уха до уха, как будто только что выиграл в лотерею.

– И давно ты знаешь? – спрашивает Кимберли, едва мы заходим в мою палату.

– Уже три дня. Хотел удостовериться. И еще… – Хватаю айпад, включаю и показываю Кимберли. – Всё, что я вам, ребята, рассказывал о Марли, – это правда. Смотри.

– Подожди… помедленнее… погоди… стой, – говорит Ким, пытаясь сохранять хотя бы видимость спокойствия.

– Помнишь, я рассказывал вам про несчастный случай? Он случился на самом деле. Сначала я не обратил на него внимая, потому что он произошел на другом конце страны, но вот он.

Я взмахиваю листком для записей, на котором написано: «1911 миль отсюда», и протягиваю Кимберли айпад, в котором открыта газетная статья, повествующая о гибели Лоры. Как только я узнал фамилию Марли, все недостающие кусочки мозаики встали на место. Я еще немного покопался в «Гугле» и даже нашел фотографию, на которой стояли улыбающиеся Лора и Марли: одна одета в розовое, другая – в желтое.

Ким, улыбаясь, пробегает статью глазами, но, дойдя до конца, становится серьезной. Молча закрывает айпад и кладет на мою кровать. Видно, что она напряженно о чем-то размышляет. Наконец она говорит:

– Почему ты рассказал мне, а не Сэму?

– Потому что ты была права, – отвечаю я, улыбаясь уголком рта. – Права во всём.

Встаю и хромаю к шкафу, копаюсь в сумке, которую привезла мама, наконец нащупываю синюю коробочку для украшений.

Сажусь на кровать и протягиваю коробочку Кимберли. Девушка открывает ее, и у нее округляются глаза при виде лежащего внутри браслета с подвесками: на прошлой неделе я заказал на «Этси» крошечную подвеску, изображающую Калифорнийский университет в Беркли и прикрепил ее к браслету вместо подвески, символизирующей Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.

– Кайл, я…

– Ким, ты по-прежнему моя лучшая подруга, – говорю я. – И теперь мне нужна твоя помощь, потому что… ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни был. Даже лучше, чем Сэм.

У Кимберли начинают дрожать губы, она надевает браслет и обнимает меня, подвески громко позвякивают одна о другую. Я смеюсь, обнимаю ее в ответ и добавляю:

– Кроме того, ты ведь знаешь, каким безумцем я становлюсь, когда дело доходит до любви. Ты нужна мне, чтобы я не потерял голову.

Кимберли фыркает и кивает:

– Да неужели?

Мы отстраняемся друг от друга, Ким утирает текущие по щекам слезы, смотрит мне в глаза и с решительным видом кивает.

– Тогда ладно. Какой у нас план?


На следующий день вечером, после того как мама уходит купить чего-нибудь перекусить, я направляюсь в магазинчик подарков, расположенный на первом этаже больницы, и останавливаюсь как вкопанный, увидев Марли. Девушка стоит ко мне спиной и разглядывает стойку с конфетами. Она стоит, сунув руки в карманы черной толстовки, и рассматривает конфеты с таким серьезным видом, словно решает вопрос вселенского масштаба, а не просто собирается взять «Кит Кат».

Колеблюсь, перевожу взгляд с Марли на готовые букеты, выставленные в витрине, и тут мне в голову приходит одна идея.

Беру несколько разных цветков, потом вдруг вижу на полке возле стенда с открытками мягкую игрушку, желтую утку, одетую в костюм Санта-Клауса. Точно такую утку Марли выиграла на Зимнем фестивале. Это утка из ее истории.

Хватаю игрушку и следом за Марли, которая всё-таки выбрала «Кит Кат», подхожу к кассе. Улыбаюсь. Я всё-таки ее знаю.

Осторожно кладу на прилавок перед Марли маргаритку. Плечи девушки напрягаются, она смотрит на цветок.

– Маргаритка. Надеюсь, ты помнишь, что она означает, – говорю я.

Марли не поворачивает головы, молчит, но ее взгляд прикован к цветку.

– Марли, твои слова дали мне новую жизнь, – продолжаю я, кладя на прилавок веточку вишневого дерева. Кладу рядом гортензию – в точности такой цветок Марли дарила мне во сне.

– Слова, которые ты написала для меня. Произнеси их вслух. Я очень благодарен тебе за эти слова.

Марли упорно не оборачивается, поэтому я кладу на прилавок пион, и получается небольшая груда цветов.

– Было бы большой удачей, если бы ты произнесла это снова, Марли. Сейчас. Когда я не сплю. Пожалуйста?

Затем я кладу на прилавок последний цветок, желтую розу. Любимый цветок Марли.

– Пожалуйста, поговори со мной, как говорила раньше.

Она отворачивается, длинные каштановые волосы заслоняют лицо, разделяют нас густой завесой. И, поскольку мне уже нечего терять, я прибегаю к последнему аргументу.

Осторожно помещаю поверх груды цветов плюшевую утку – мой последний шанс на победу в этой игре.

– Уверен, она обожает попкорн.

Затаив дыхание, наблюдаю, как Марли протягивает руку к утке, чувствую себя так, будто в душе натянута тугая струна. Девушка рассматривает игрушку, а я жду и надеюсь, что она скажет что-нибудь.

Марли отдергивает руку, хватает свою шоколадку и, не говоря ни слова, уходит. Смотрю ей вслед, стеклянные двери закрываются за ней. Проклятие.

– Знаете, предполагается, что вы возьмете готовый букет. Дергать по одному цветку и составлять собственный букет нельзя, – мрачно замечает стоящий за прилавком продавец.

Хватаю пачку чипсов, кладу на прилавок два доллара. Хочется сказать продавцу, что каждый цветок имеет свое значение, но вместо этого я бормочу извинения, понимая, что единственный человек, для которого важно значение разных цветов, только что вышел за дверь.


– Ты не можешь всё контролировать, – говорит мне Кимберли на следующее утро во время нашего сеанса связи по «Скайпу». Она собирает вещи у себя в комнате, готовится к отъезду в Беркли, и на запястье у нее позвякивает браслет с подвесками. Кимберли понимающе глядит на меня с экрана. – Для нее всё по-другому, не так, как для тебя, Кайл.

Вздыхаю. Знаю, что Кимберли права. Для Марли всё по-другому. Она рассказывала историю парню, лежащему в коме. Она не думала, что я услышу эту историю.